Она выглянула в окно — дождь закончился, небо очистилось. Над Амстердамом сияли крупные, яркие звезды.

Иосиф, сидя у кровати, таинственным голосом сказал: "С тех пор, как открыли витриол — его держали в стеклянных сосудах, потому что это очень едкая субстанция, она разрушает металл. Поэтому его всегда было сложно выделить, ведь больших камер из стекла не существует. Но три десятка лет назад, английский химик, Джон Робак, установил, что свинец не растворяется в витриоле. Теперь его производят в особых свинцовых чанах. Когда ты вырастешь, и станешь ученым, сможешь посмотреть. А теперь, — он наклонился и поцеловал лоб девочки, — спать".

— Реакцию, — потребовала Констанца.

Иосиф усмехнулся. Подойдя к низкому, под рост девочки, столику, насыпав в пробирку соды, он залил ее уксусом из маленькой бутылочки.

— Пенится, — благоговейно сказала девочка. "Кислота и соль".

— Все, — Иосиф погладил ее по голове, — спокойной ночи, милая.

— Дядя Иосиф, — раздался тихий, холодный голос, — отправьте крест в Лондон, пожалуйста. Я его с собой не возьму.

— Констанца, — попытался сказать мужчина, но девочка прервала его: "Я не верю в Бога, который забрал у меня мать и отца. Отправьте, — настойчиво попросила Констанца. Иосиф вздохнул: "Хорошо. А ты спи".

— Буду, — кивнула девочка. Иосиф постоял еще немного, слушая ее дыхание, а потом вышел. Констанца дождалась, пока стихнут его шаги. Выбравшись из постели, таща за собой одеяло, она подошла к окну.

Наверху играли, переливались созвездия. Девочка, подняв голову, шепнула: "Орион, Кассиопея, Персей, Возничий…". Она присела на подоконник, завернувшись в одеяло. Водя пальцем по стеклу, вспоминая атлас звездного неба, Констанца улыбнулась.

Маленький отряд выехал на вершину холма. Кто-то из индейцев сказал, глядя на долину реки Джеймс: "Йокереньен".

— Снег идет, — предводитель, — высокий, черноволосый мужчина, с обезображенным шрамами лицом, посмотрел на спешивающихся всадников. Он резко велел: "Тхатесотат, будьте тише. Я уйду, вы переночуете здесь, и отправимся дальше".

— Кавахсе? — осторожно спросили у него.

Мужчина усмехнулся. Он почесал красный, извилистый шрам на щеке: "К другу. Вон, — он показал на черепичную крышу красивого дома белого камня, окруженного заснеженным парком, — туда. Потом доберемся до Вильямсбурга и свернем на север. Нас ждут в Трентоне".

Он пришпорил коня и стал спускаться вниз.

— На юге его называют Менева, великий воин, — заметил кто-то из индейцев, глядя на широкие плечи в меховой куртке.

— А я его называю Мачитенев, — буркнули сзади, — человек со злым сердцем.

— Добрый он, или злой, — присвистнул первый индеец, — но на мушкеты, порох и пули не скупится. И развязывает нам руки — припасы и женщины всегда пригодятся.

Он обернулся. Увидев, как остальные натягивают кожаные полотнища палаток, индеец поторопил своего собеседника: "Давай, а то без убежища останемся, зима в этом году холодная".

Лорд Кинтейл подъехал к воротам поместья: "В самую глушь забрались, патриотов тут точно ждать не стоит". Он постучал рукояткой плети и крикнул в открывшуюся прорезь: "К мистеру Бенджамин-Вулфу!"

В библиотеке жарко горел камин. Кинтейл скинул куртку. Погрев руки над огнем, он принял от плантатора бокал с вином.

— На западе такого нет, — Дэвид рассмеялся, — так что наслаждайтесь, ваша светлость, пока вы у меня гостите. Не хотите остаться до Рождества?

Кинтейл уселся в большое, просторное кресло: "Завтра ночью мне надо быть в Вильямсбурге, гонец доставил записку — приехал какой-то посланец от его Величества. Потом мы уходим к Нью-Йорку, выбивать оттуда силы Вашингтона".

— А что индейцы? — поинтересовался Дэвид, глядя на медленно падающий снег за окном. "Я слышал, те, что на севере — помогают патриотам".

Кинтейл поднял пересеченную шрамом верхнюю губу: "Мы это запомним, Дэвид. Те индейцы, которые лояльны короне — получат от нас награду. Уже получают. Те же, кто переметнулся на сторону бандитов — отплатят за свое предательство. А я, — он допил вино, — неплохо провел время на западе, смею вас заверить. В Трентоне на нашей стороне будет пара тысяч индейских воинов".

— Очень, очень хорошо, — Дэвид погладил черную бороду: "Слава Богу, что чернокожие никогда не поднимут восстания. У них просто разума на это не хватит, они же немногим отличаются от животных. Послушайте, — плантатор поднялся и прошелся по толстому, скрадывающему шаги, ковру, — раз вы едете в Вильямсбург…"

— Да? — Кинтейл отставил бокал. Забросив руки за голову, он потянулся: "Я, кстати, рассчитываю на обед, Дэвид. И дайте мне на ночь женщину, у индейцев я жил монахом, не хотелось портить с ними отношения. Они к такому строго относятся".

— Разумеется, хоть двух, — отмахнулся его собеседник. "Мой сын, Мэтью, он учится в колледже Вильгельма и Марии, будущий юрист. Он у меня умный мальчик, знает языки, и может быть вам полезным, — Дэвид поднял бровь, — понимаете, о чем я".

Кинтейл налил себе еще бургундского вина и задумчиво ответил: "Понимаю. А ваш, — он замялся, — второй сын — он не почует что-то? Все-таки вы с ним в ссоре…"

— Я, а не Мэтью, — рассмеялся плантатор. "Разве вам не хочется узнать о планах генерала Вашингтона, ваша светлость? Ходят слухи, что Дэниел отирается у него в адъютантах, стал капитаном, — плантатор нехорошо улыбнулся, — уж не знаю за какие заслуги. Мэтью умеет входить в доверие к людям, поверьте мне. Тем более, он недавно женился, вот вам и повод для встречи братьев".

— Ему же всего девятнадцать, — удивился Кинтейл.

Дэвид развел руками. "Дети были очень влюблены. Да и потом, моя невестка, урожденная де Лу, вы ее помните, наверное, так вот — у девочки случилось страшное несчастье. Ее отца разбил паралич, мы о нем заботимся. Когда Мэтью пришел ко мне, — мужчина вздохнул, — я не мог ему отказать, понятно было, что без Марты он жить не может. Вы ее увидите, за обедом. Весной, — Дэвид улыбнулся, — мы ожидаем счастливого события".

— Поздравляю, — Кинтейл внезапно помрачнел. "Мне придется отложить женитьбу до конца войны, к сожалению".

— Да и кто за тебя пойдет? — холодно подумал Дэвид, разглядывая воспаленное месиво шрамов. "Ни гроша за душой, да еще и уродом стал. Молодец эта покойная Юджиния, кто бы ожидал — вроде тихоня была, воды не замутит, а рука не дрогнула. Кто же ту статью написал, в мерзком сборнике? Редактировал Дэниел. Наверное, он и автор. Слог похож, только уж больно слезливо".

В дверь постучали и робкий голос сказал: "Мистер Бенджамин-Вулф, миссис Марта прислала передать, что обед накрыт".

— Зайди, — коротко велел Дэвид.

Высокая девушка лет пятнадцати встала на пороге, опустив черноволосую, кудрявую голову: "Да, мистер Дэвид".

— После обеда приготовишь комнату его светлости лорду Кинтейлу, — приказал плантатор, — и вечером придешь туда разжечь камин.

— Хорошо, мистер Дэвид, — тихо сказала девушка. "Велите прибрать в библиотеке?"

— Да, — он обернулся. "Пойдемте, ваша светлость, у нас сегодня отличная оленина, мы с невесткой вчера поохотились". Когда они уже шли по коридору, Дэвид понизил голос: "Она не девственница, так что хлопот не будет".

— Очень хорошо, — сладко потянулся Кинтейл, — я две недели был в седле, мне нужен отдых.

Он встряхнул черной косой. Уже у столовой мужчина добавил: "Насчет Мэтью — я передам ваше предложение посланцу его величества. Это разумно".

Дэвид внезапно подумал: "А ведь Салли уже может ждать ребенка, от меня. Но Кинтейлу какая разница? Интересно, у меня никогда не было дочерей. Три десятка детей — и все мальчики. И Марта, наверняка, родит мальчика. Одна только дочь, — он, на мгновение, приостановился, — и той уже нет. Куда же ты делась, Тео, где Дэниел тебя спрятал? Никогда и не узнаем, наверное".