Браун увидел холодные, лазоревые глаза мистера Питера Кроу. «Что вы намеревались делать с моей женой, - поинтересовался мужчина, - и почему я об этом ничего не знаю, мистер Браун? Что за вмешательство вы хотели провести?»

- Это маленькая, безобидная операция, - пытался оправдаться Браун, - я излечил сотни женщин, и не слышал ничего, кроме благодарности..., - он увидел, как угрожающе сузились глаза Пирогова: «Я читал, - русский хирург проверял пульс Марты, - читал о ваших..., - Пирогов поискал слово, -практиках, якобы помогающих от истерии, нервных расстройств...»

- И это правда! - Браун вскинул руки: «Женщины становятся спокойнее, у них не появляются желания...»

- Естественные желания, - сочно заметил Пирогов.

- Оставим в стороне ваши шарлатанские теории о причинах болезней нервной системы. Как вы смели, - Пирогов побагровел, - подвергнуть варварской, калечащей процедуре пациентку, не испросив на то ни ее согласия, ни согласия ее семьи! Мистер Кроу, - он повернулся к Питеру, - вы знаете, что доктор, - Пирогов издевательски усмехнулся, - Браун хотел удалить вашей жене glans clitoridis?

- Это..., - было начал Томпсон, но Питер сжал зубы:

- Я знаю, что это такое, сэр Генри. Мистер Браун, - приказал мужчина, - немедленно убирайтесь отсюда. Обещаю, вы не получите никакой оплаты, и в следующий раз мы встретимся с вами в суде! -Питер заставил себя сдержаться и не стал подходить к Брауну, хотя ему очень хотелось, как следует, встряхнуть врача. «Бедная дочь Бромли, - подумал Питер, - вот что с ней стало. И Бромли, как он мог на такое согласиться. Браун ему, наверняка, обещал, что после операции Кэтрин будет вести себя, как положено».

- Вон из моего дома, - подытожил Питер: «Мой отец проследит, чтобы и вашего духу здесь не было».

Семья расположилась в библиотеке. Люси, завидев мальчиков, сбежала вниз со ступеней и звонко сказала: «Мама лежит! Там братик!»

- Мистер Кроу,- удивился Пирогов, - вашей дочери едва больше года...

Люси задрала темно-русую голову: «Я Люси, - отчеканила девочка, картавя, - я хорошо говорю». Питер покрутил головой и усмехнулся:

- Она в девять месяцев свое первое слово сказала, мистер Пирогов. Палец протянула к столу, и потребовала: «Дай!». Там груши лежали. А я спросил: «Сколько, милая?» - Питер все улыбался:

- Люси ответила: «Одну, папа». Вот с тех пор..., - он не закончил и добавил:

- И ходить она тогда же начала. Братика ждет, - он взглянул на окна спальни. Пирогов уверил его: «Все будет хорошо».

По дороге в Мейденхед старший мистер Кроу рассказал Пирогову, что усадьба была куплена семьей еще при королеве Елизавете. С тех пор дом несколько раз горел, его грабили, разоряли, перестраивали и приводили в порядок. «Мы здесь триста лет живем, - заметил Мартин, - и дальше будем жить, обещаю».

В спальне было прибрано. Пирогов вспомнил голос мистера Кроу:

- Вы у нас погостите, после родов. Грегори врачом хочет стать, - он погладил ребенка по голове, -расскажете ему о медицине. Ни о чем не беспокойтесь, - Питер поднял руку, - за вашими, вещами мы в Лондон пошлем.

Они проводили глазами Брауна. Пирогов, сквозь зубы, сказал пару крепких слов на русском языке.

- Это я знаю, - обрадовался младший мистер Кроу, - меня отец научил. Он в Сибири бывал, давно.

- Помотало вашу семью, - присвистнул Пирогов и повернулся к Томпсону: «Давайте начинать осмотр, коллега».

У нее появился еще один шрам, более свежий, чуть выше правой груди. Пирогов, наметанным взглядом хирурга, определил: «Легкое прострелили. Как это ее угораздило, бедную? Кто на нее руку поднял?»

Дело, в общем, было ясным:

- Без еще одного шрама не обойтись, мистер Кроу. Сейчас восемь вечера. Воды рано утром отошли, как этот..., - Пирогов помолчал, - вашей жене снадобье дал. Тянуть дальше опасно, схватки прекратились. Надо оперировать, - он вздохнул, - но вы имейте в виду, после этого миссис Кроу, - он едва не назвал ее мадемуазель Мартой, - нельзя будет больше рожать.

Питер стоял, держа ее за руку, маленькую, теплую, такую знакомую. Он почувствовал, как спокойно, размеренно, бьется сердце Марты. Томпсон, подозвав его ближе, вручил Питеру слуховую трубку. Сердечко младенца бойко стучало. Питер, справившись с собой, разогнулся:

- Да. Начинайте. Может быть..., - он обвел взглядом комнату, - послать за чем-нибудь? Аптекарь в Мейденхеде откроет лавку...

- Эфира здесь достаточно, - уверил его Пирогов, - а инструменты мы привезли. Пойдемте мыться, коллега, - велел он Томпсону.

На пороге спальни Питер обернулся и перекрестил жену: «Я люблю тебя, милая. Тебя, и всех наших детей».

Марта проснулась, услышав голос, весело говоривший по-русски: «Пора приходить в себя, дорогая мадемуазель Марта! Мы с вами тринадцать лет не виделись. Нам есть о чем поболтать!»

Она, все еще не веря, осторожно подняла веки и охнула. Живот болел. Шипел газовый рожок, гардины были задернуты.

- Хлороформировать мы вас не стали, - Пирогов присел на кровать, - не люблю я его. На одном эфире справились. Опиум вы получите, немного, - он поднял палец, - вам еще мальчика кормить, дорогая миссис Кроу. Он у вас небольшой получился, но увесистый, - рассмеялся Пирогов, - почти восемь с половиной фунтов. Он спит, - хирург указал на колыбельку, - мы вам операцию сделали. Сейчас я мистера Кроу позову, - он поднялся. Марта, изумленно, спросила, по-русски: «Николай Иванович, откуда вы…, Как вы здесь оказались...»

- Я не мог пропустить роды своей бывшей ассистентки, - хохотнул Пирогов, - зря вы сбежали из медицины, мадемуазель Марта. Ваш муж пригласил нас погостить. Мы с вами обо всем поговорим. Мистер Кроу вам шампанского принесет, - сообщил Пирогов, доставая ребенка из колыбели, - его открыли, в столовой. Лучше, чем любой опиум.

Темно-розовые, тонкие губы улыбались. Она приняла дитя:

- Спасибо вам, Николай Иванович, - Марта полюбовалась сыном. Мальчик спал, нахмурив брови. Каштановые волосы прикрывал чепчик.

- Глаза лазоревые, - Марта поцеловала мальчика в лоб. Пирогов согласился:

- Лазоревые. Одно лицо с мужем вашим. Трое сыновей, дочка, - он ласково коснулся бронзовой головы, - молодец вы, мадемуазель Марта.

Мальчик просыпался. Питер сидел на кровати, обнимая жену, следя за сонными, еще припухшими глазами сына. Дитя потянулось к груди. Он вытер слезы: «Господи, мог ли я подумать, что так все выйдет? Мама плакала, и папа тоже...»

- Мальчишки радуются, - шепнул он жене, - утром к тебе все придут. Они, и Люси, и мама с папой. А пока я здесь..., - Марта нашла его руку: «Ты, и наш Мартин». У ребенка было сосредоточенное, спокойное лицо. Питер выдохнул:

- Спасибо тебе, любовь моя, спасибо..., Держи, - он расстегнул цепочку и положил себе на ладонь крохотный, золотой крестик: «Это ему достанется, нашему Мартину».

- Еще не скоро, милый, - неслышно ответила жена, полулежа у него в руках. Марта покачала мальчика: «Еще не скоро. Мы всегда будем вместе, Питер, пока мы живы. Обещаю тебе».

Мартин медленно ворочался, закрывая глаза, припав к груди матери.

Элиза де ла Марк стояла на широких, каменных ступенях университетской клиники, глядя на свои золотые, подвешенные к браслету часики. Консилиум назначили на два часа дня. Школу в Мон-Сен-Мартене распустили на каникулы. Элиза объяснила мужу и свекру, что хочет съездить в Брюссель, заказать платья для нового сезона и купить книги. Барон недовольно отозвался: «Сколько раз я тебе говорил! Девушке, замужней женщине, неприлично ездить одной по железной дороге, ходить по городу..., Посмотри, что случилось с Маргаритой».

Сестру мужа так и не нашли. Элиза знала, что дело закрыто. Полицейский комиссар Брюсселя сказал им, что Маргарита, вероятнее всего, мертва. Элиза в это не верила. Каждое воскресенье, на службе в новом храме Иоанна Крестителя, девушка молилась за то, чтобы невестка нашлась, живой и здоровой. На Рождество они с мужем ездили в Рим. Элиза удостоилась личной аудиенции у папы Пия.