Менева вымыл руки в ручье. Вернувшись к дереву, скинув свою куртку, индеец вынул нож.

-Начнем, - сказал он.

В стойбище было шумно, типи уже были собраны. Менева, спешившись, увидел сына - тот сидел рядом с Текумсе, у костра. Закатное солнце золотило прерию. Мальчик стругал какую-то палочку и внимательно слушал Текумсе.

-Папа! - обрадовался маленький. «Папочка, ты жив!»

-Жив, жив, - Менева поднял его на руки и ласково спросил: «Ты уже собрал свои игрушки, свои книжки?»

-Да, - мальчик прижался головой к его плечу. «Беги, - велел ему отец, - мы скоро уезжаем». Менева опустился рядом с Текумсе. Забрав у него трубку, затянувшись, индеец долго молчал.

-Возьмешь всех воинов, - наконец, сказал Менева, - я с двумя десятками и сыном - отправлюсь на север, к лакота. Летом у тебя будет три тысячи человек, и я, конечно, тоже. Прерия запылает под копытами наших коней.

Текумсе смотрел в догорающий костер.

-Ты его убил? - спросил вождь.

-Это не было бы местью, -  Менева пожал плечами. «Он не человек - он стрелял в спину безоружной женщине, он хотел убить ребенка. Я просто, -  индеец помолчал, - открыл его истинное лицо. Сам знаешь,  когда охотник становится вендиго, когда он пробует плоть другого человека - это сразу заметно. Я немного помог духам, Текумсе. Он  теперь одинаков - внутри и снаружи. Пойдем, - Менева поднялся, - нас ждет долгий путь».

Уже, когда они выезжали из стойбища,  Менева, обернувшись, посмотрел на факелы: «Текумсе хороший вождь. Справедливый и сильный. Так будет правильно».

Сын, что прикорнул впереди  него, в седле, вдруг, сонно сказал: «Папочка, я за тебя боялся. Не уходи от меня больше».

-Никогда не уйду, - Менева нагнулся и поцеловал теплые волосы - темного каштана. Сын помолчал. Всхлипнув,  мальчик спросил: «Кто тетю убил?»

-Злой человек, - вздохнул Менева. «Но больше он никого не убьет, милый. Ты спи, дорога длинная».

-А куда мы едем? - спросил мальчик.

-Мстить, - ответил ему отец. На траву прерии падали огненные отсветы  и казалась она - залитой кровью. Менева почувствовал запах дыма и повторил: «Мстить. За нее». Небольшой отряд растворился во мраке ночи.

Темнота. Боль. Хаим попытался пошевелиться и услышал спокойный голос: «Тихо, тихо, майор. Выпейте опиума. Вы в Цинциннати, в армейском госпитале». Он услышал, как ложка звякает о склянку. Хаим, попытавшись привстать - закричал. «Лежите, - велел ему голос. «Вы много крови потеряли, вам надо отдохнуть. Выпейте».

-Еще, - попытался сказать он, почувствовав где-то внутри горькую жидкость. Сразу стало тепло. Он потребовал: «Еще!».

Ему дали еще одну ложку. Потом врач, встав с койки, сказал: «Спите».

Доктор вышел в обшитый деревом коридор барака. Одернув фартук, закурив сигару, он свернул по лестнице вниз, в мертвецкую.

-Жаль, что пули не нашли, - хмыкнул его коллега, рассматривая в лупу рану на затылке женщины. Окна были открыты, на пыльной улице был слышен скрип повозок. «Выстрел точный,  индейцы  очень меткие. И наше оружие у них есть».

Врач стряхнул пепел и выложенный камнем пол: «Если ее убили индейцы, зачем они потом строили помост, обкладывали ее тело цветами? Вы же слышали показания солдат из отряда майора Горовица».

Второй  пожал плечами и накрыл тело холщовой простыней: «Этого мы уже никогда не узнаем. А запад  опять пылает. У Текумсе, откуда ни возьмись, появилось еще пять сотен воинов. Лакота, говорят, присоединяются к его союзу. Менева их ведет. Они там фермы жгут направо и налево».

Врач отложил лупу: «Я выпишу свидетельство о смерти, и надо отправить санитара к коронеру - пусть он вызовет ее мужа».

 Он посмотрел на рыжие волосы: «Вот и закончились приключения мистера Констана. Талантливая была женщина. А как майор Горовиц?  - он тоже закурил и присел за хлипкий стол.

Первый врач все рассматривал пустынный двор больницы. «Я таких ран и не видел никогда. Конечно, будь я на его месте - я бы застрелился».

-Да ему и нечем, - усмехнулся его коллега. «Надо будет написать его родителям, жене...- он просмотрел бумаги, что лежали на столе.

-Не завидую я его жене, - коротко отозвался врач. «К сожалению, мы просто не умеем восстанавливать то, что он потерял».

-Мы и пальцы пришивать не умеем, - вздохнул тот, кто сидел за столом. «Солдаты говорят - они по всей роще были разбросаны. Вовремя его, нашли, ночью бы койоты бы им поживились. А что глаз?»

-Один будет видеть, как ни странно, - развел руками его собеседник. «Некрасиво получилось, но вы, же сами помните - от лица и головы вообще ничего не осталось, по кускам собирали. Второй глаз было уже не спасти. Ходить он будет, с костылями, конечно, еле-еле, но переломы, рано или поздно, срастутся».

-Дикари, - поежился доктор. Сверху раздался жалобный  крик: «Опиума! Дайте опиума! Опиума хочу!»

Первый врач вздохнул и захлопнул дверь.

Тони стояла на углу Парк-Роу, вглядываясь в противоположную сторону улицы. Она только сняла траур и сейчас была в темно-сером, простого покроя платье, белокурые волосы - разделены пробором и уложены волнами. Девушка  покрутила на плече зонтик. Посмотрев на окна квартиры, Тони вздохнула: «Не хочу я жить я в этом Вашингтоне».

Отец приехал из столицы три дня назад - спокойный, холеный, с легкой улыбкой на красивых губах. Он прошелся по комнатам. Взяв New York Evening Post, что лежала на рабочем столе Тони, Дэниел хмыкнул: «Я смотрю, место мистера Констана занял мистер Энтони. Опять статья об этом пароходстве Фултона?»

Тони очинила перо и спокойно ответила: «Это очень прибыльное предприятие, папа. Они отлично платят за рекламу. Людям интересно читать о новинках науки и техники».

-Еще редактировать вздумает газету, - Дэниел искоса посмотрел на девушку. «Хотя ей никто не даст, ей восемнадцати нет. Хватит, она и так год  без присмотра прожила. Надо увозить ее в столицу и выдавать замуж. Мой бывший тесть пусть что хочет, то и делает с недвижимостью. Все равно недолго ему осталось всем этим владеть. И так - велел тело Констанцы в Англию отправить, чтобы ее там на родовом кладбище похоронили. Пришлось мне с этим возиться, хотя за транспортировку он  заплатил, конечно».

 Он положил газету на место и Тони решила: «Не буду ему о Нате говорить. И об Элайдже тоже не буду. Не сейчас, по крайней мере. Он устал. Все говорят, что не сегодня-завтра  палата представителей и сенат будут обсуждать планы войны с Британией.  Он там выступает, от Государственного Департамента. Пусть отдохнет, раз он здесь».

-Не хочу тебе мешать, - усмехнулся Дэниел, посмотрев через плечо Тони в ее блокнот. «Пишешь о том, что в Нью-Йорке нужен парк?Молодец, отличная идея, - добавил он покровительственно. «Я в кабинете буду, поработаю с бумагами». Тони проводила его взглядом: «Даже на Рождество нам с Дэвидом не предложил к нему приехать. Хорошо, что дядя Тедди Дэвида почти усыновил. Хоть было, где праздники провести».

Она погрызла перо и вернулась к работе.

Дэниел сел на скромный стул в кабинете жены и обвел глазами комнату: «Констанца не любила роскошь. За сосновой конторкой всю жизнь работала,  до сих пор на ней чернильные пятна. А я - он погладил рукой дерево, - люблю».

На зеленом сукне стола лежала карта Великих Озер, за окном библиотеки дул сильный, зимний ветер, трещали дрова в камине. Пахло сандалом, виски, отменным табаком.

-Вы садитесь, полковник, - Дэниел заставил себя не отводить взгляд. «Все этот проклятый, Менева, - зло подумал Дэниел, доставая бутылку. «Что ему стоило снять скальп, как следует? Или просто перерезать горло? Я бы перерезал, просто из чувства жалости. Никому нельзя ничего поручать, все надо делать самому».

-Как ваши ноги? - поинтересовался он. «Уже лучше? На лошади можете ездить?»