-Видит она, - усмехнулся Элайджа, наклонив голову, целуя маленькую, девичью грудь. «Надо же не только смотреть, миссис Кроу».

Она заснула, быстро, как ребенок, натянув на них одеяло. Элайджа еще долго лежал, обнимая ее, шепча что-то ласковое, глядя на лунный свет, что серебрил ее волосы.

-Не начнется, - твердо повторил себе капитан Кроу, закрыв глаза, чувствуя рядом спокойное тепло ее тела.

На строительной площадке было тихо,  рабочие ушли на обед. Преподобный отец Корвино огляделся  и украдкой погладил теплые, каменные стены: «Поверить не могу. На пятьдесят детей места хватит. К августу, Франческо говорит,  уже и закончим».

Отсюда, с холма, был, виден весь Лидс - шпиль его бывшего прихода, церкви Святой Троицы, черепичные крыши домов, красный кирпич мануфактур, дымок локомотива на железной дороге Миддлтон, что вела к шахтам.

-Майкл ее строил, - Пьетро прислонился к нагретому солнцем камню. «Успел нас покатать, перед отъездом. Господи, - он перекрестился, - только бы у Мэри все хорошо было, мы за нее молимся.

Старый приют стоял в низине, рядом со зданием школы и его церковью - серого камня, уютной, небольшой.

-Святого апостола Варфоломея, - ласково улыбнулся Пьетро.  В приходе были почти одни ткачи. Здесь, в Армли, на западе города, возвышались здания мануфактур «Клюге и Кроу»,  блестели мелкими переплетами огромные окна шерстяной фабрики Готта - крупнейшей в мире. Вдали сверкал канал. Пьетро, присмотревшись, увидел плоские баржи - отсюда, из Лидса гнали в Ливерпуль, в порт, уголь и ткани.

Пахло гарью и немного - свежей, летней травой.

-Ты здесь, - услышал он голос. «Очень хорошо, пойдем, посмотришь, что я с кухней придумал».

Франческо ди Амальфи, - он был высокий, темноволосый, в холщовых брюках и пропотевшей рубашке, - высунулся наружу.

-Пообедал бы, - усмехнулся Пьетро, спускаясь вслед за ним по широкой лестнице. В подвале было уже чисто, каменные стены - готовы к побелке, в полукруглые окна под потолком вливался солнечный свет.

-Хватит этих очагов, - Франческо развернул чертежи на временном, деревянном столе. «Тем более, тут дети. Построю тебе такую же плиту, как мы дома, с папой сделали, когда усадьбу ремонтировали. Она на угле работает,  огонь скрыт чугунными крышками. Чистить ее легко, дверца есть.  Три духовки, для хлеба уже готовы, - указал Франческо на стену. «И не беспокойся насчет запаха. Труба выведена на крышу, вместе с каминными трубами».

Они посмотрели помпу - в отдельной, маленькой комнате. Пьетро улыбнулся: «Тоже, как дома. Наконец-то, можно будет воду из колодца не носить. А сколько галлонов бак на чердаке вмещает?»

Брат развел руками: «Сто. Больший никак не поставить. Сам понимаешь, там все-таки перекрытия. Но колодец мы вам тоже сделаем, разумеется, на случай засухи».

Они вышли во двор. Пьетро, подняв голову, взглянул на парадную дверь. «Вот здесь надпись и будет, - тихо сказал ему брат. «Constance House».

Пьетро вспомнил летний день в Мейденхеде,  и отца, что, опираясь на руку Изабеллы - бросил на крышку гроба горсть сухой, легкой земли.

-Совсем седой, - подумал тогда Пьетро. «Господи, как ему помочь, видно же, что сердце у него болит».

Франческо посмотрел куда-то вдаль. «Она ведь тоже  сиротой долго была, Констанца. Пьетро, - он помолчал, - тебе..., тебе  тяжело было ее хоронить?»

Брат присел на ступеньки крыльца: « Тяжело. Но ведь, милый, долг у меня такой. А потом, - Пьетро показал на будущий приют, - вот это - лучший памятник ей. Она была бы рада, думаю. Все помогли, ты же знаешь. И папа, и дядя Питер, и его светлость, и наши, здешние, промышленники. Мистера Констана и по эту сторону океана читали, - Пьетро почувствовал на лице горячие, солнечные лучи и решительно поднялся: «Я тебя накормлю, вернее, Рэйчел. И сам поем. У меня епархиальный совет сегодня. Там, кроме жидкого чая, ничего не дадут».

Они шли вниз, к дому священника, что стоял рядом с церковью. Пьетро, оглянувшись на стройку, думал о том, что дети обрадуются. Их пока было двадцать, кое-кого на каникулы взяли родственники. Тех, кому некуда было ехать,  Изабелла отвезла на воды, в Хэрроугейт, где они сняли дом. Там же были и девочки - Диана с Евой. Пьетро, вздохнув, понял, что скучает по дочерям. «Ничего, - сказал он себе бодро, - к августу все вернутся. И потом, Аарон здесь. И Рэйчел».

Аарону был год - он был рыжий, еще пухленький, бойко лепетал, и ходил, держась за руку матери,- один пока боялся.

Пьетро наклонился. Сорвав ромашку, он искоса посмотрел на брата.

-Ты, конечно, - сердито заметил священник, - из Лондона уехал, так ей ничего и не сказав.

Франческо только махнул рукой. Показав на свою рубашку, мужчина горько проговорил: «Она - дочь герцога, а я строитель, что  говорить. Забудем об этом, - брат отвернулся и Пьетро развел руками: «Ты, дорогой мой, один из самых талантливых архитекторов в Англии. Тебе двадцать семь, а ты уже выставлялся. У тебя три таблички, здесь, в Лидсе, в Лондоне и в Манчестере».

Франческо угрюмо молчал, а потом, пробормотав что-то,  быстро пошел вперед.

Деревья едва распустились. У  входа в Сомерсет-хаус, на ступенях, выходящих к Стрэнду, было шумно. Франческо сразу нашел ее глазами. Она стояла рядом с матерью, такая же высокая, русые, золотящиеся под солнцем волосы, были уложены волнами. На ней было простое, светлое муслиновое платье, плечи прикрыты кашемировой шалью.

-Ваша светлость, - Франческо склонился над рукой герцогини и почувствовал, что краснеет. «Папа меня послал вас встретить, все уже там, - он указал на вход в Академию и велел себе: «Не смотри на нее, не смотри. Мама  говорит - у тебя по глазам все понятно».

-Леди Вероника, здравствуйте, - наконец, выдавил он из себя. «Рад вас видеть. А где леди Джоанна?»

-Вы же знаете, мистер ди Амальфи, - серые глаза улыбнулись, - Джоанна не интересуется искусством. Она в тире, стреляет. Папа ее потом  заберет.

От нее пахло чем-то нежным.

-Ландыш, - понял Франческо. Они бродили по залам, оторвавшись от других. Франческо рассказывал ей об Италии. Мать, с помощью его светлости, все-таки ухитрилась отправить его в Венецию, под чужими документами, на год.

-И вам не было страшно, с поддельным паспортом? - ахнула леди Вероника.

Франческо рассмеялся: «Итальянский у меня, как  родной, а ваш батюшка и тетя Марта, очень аккуратные люди. Бумаги у меня были  в полном порядке. Я и во Флоренцию ездил, и в Рим, а на обратном пути - в Париж заглянул.

Они стояли перед портретом мадемуазель Бенджаман работы его матери. Вероника задумчиво сказала: «Нам папа о ней рассказывал. И тетя Марта. Вы знаете, мистер ди Амальфи, дядя Теодор любит ее сорок лет, ее одну. Я и не думала, что сейчас такое возможно».

-Возможно, леди Вероника, - вдруг, твердо ответил он. «Я уверен, что да».

-Ваша матушка, - она обернулась, - отличный портретист, как Гейнсборо.  У нас в Оксфордшире, в галерее, есть его картина. Мой дедушка покойный, и его первая жена. Они там совсем юные.

-У вас и Тициан есть, - широко улыбаясь, заметил Франческо. «Гейнсборо этого я помню. Они там, в парке гуляют, с собакой».

-Я бы очень хотела, - сказала Вероника, глядя на гордо откинутую, темноволосую голову, на светящуюся, смуглую кожу, на алые шелка, - я бы очень хотела, чтобы меня так, - она показала на портрет, - написали. Мне ваша матушка говорила, что мадемуазель Бенджаман ей, во время позирования, Шекспира читала. А вы пишете? - она посмотрела в темные глаза Франческо.

 Он зарделся: «Для себя. Я неплохой художник, меня мама учила, но я так много строю, что времени на холсты не хватает». Он помотал темноволосой головой: «Так, в альбоме рисую...»

Леди Вероника все смотрела на портрет. «Я знаю, - неожиданно сказала она, - знаю, вы сейчас в Лидс уезжаете, приют строить, а осенью..., осенью вы куда?»