Он устроился рядом, обняв жену, и они оба не заметили, как задремали — прижавшись, друг к другу и своим сыновьям.

Петя проснулся на излете ночи и взглянул на кровать брата. Та была пуста.

На палубе, в кромешной, беззвездной тьме, еле горел слабый огонек фонаря вахтенного.

Воронцов перегнулся через борт и разглядел среди низких волн шлюпку.

— Далеко он? — спросил Петя Гиойма ле Тестю, который вдруг, неслышно, возник рядом.

Француз, ночевавший на «Изабелле», — вечером они со Степаном допоздна сидели над картами, и обсуждали новую экспедицию, — только зевнул:

— На остров.

— Какой еще… — было начал Петя, но потом осекся, поняв, куда направился брат.

Петя первый раз был в рейде, и, когда «Изабелла» и «Призрак» Гийома бросили якоря, — рядом, — в каком-то унылом заливе с плоскими берегами, он чуть не умер со скуки.

— Что мы тут делаем? — спросил он брата, который читал комментарии Кальвина к Евангелию.

— Ждем, — коротко ответил Степан.

— И сколько нам ждать? — Петя вытянулся на койке, закинув руки за голову. — Ужасная у вас тут жара.

— Столько, сколько понадобится, — Степан усмехнулся и перевернул страницу. Петя раскрыл купленный в Париже, по дороге домой, том Рабле, и погрузился в описание морского путешествия к Оракулу Божественной Бутылки.

На третий день он не выдержал: «Ну, на берег-то хоть можно сойти?»

— Иди, — язвительно кивнул Степан. — Познакомишься поближе с песком и черепахами.

Младший брат закатил глаза.

— Гийом, — повернулся Степан к французу, что приехал с ними пообедать, — прокати его в Порт-Рояль, пожалуйста. Иначе он будет ныть, и портить мне отдых.

— А ты сам, что не едешь? — спросил Петя у брата.

— Сегодня я поеду, а завтра вокруг, — Ворон обвел море рукой, — будет столпотворение испанских галеонов. Как будем уходить, так еще ладно, — можно сойти на берег, спохватятся — да не догонят, а сейчас лучше не рисковать. Уж слишком мое лицо тут известно, Петя, — улыбнулся брат.

Они с Гийомом сидели в таверне, глядя на ласковую, изумрудную гавань.

— Спасибо тебе, кстати, — вдруг сказал Ле Тестю. — Если б не ты, Пьер, был бы я и посейчас в тюрьме.

— А что король-то на тебя так обозлился? — Петя попробовал рыбу и облизнулся — готовили тут еще лучше, чем в Италии.

Гийом помолчал.

— Видишь ли, у нас и так гугенотов не особо жалуют, а тут я еще и католические корабли грабил. Ну, король, конечно, терпел до поры до времени — деньги, в общем, не пахнут, — но до тех пор, пока адмирал Колиньи за меня не вступился, — по вашей просьбе, — никто даже пальцем не пошевелил, чтобы меня освободить.

Мужчина помолчал и вдруг раскинул руки:

— Ты за решеткой-то не был, Пьер?

— Был, да недолго, — ответил Воронцов, вспомнив — до самых костей, — сырость и гниль подземного острога в Сольвычегодске.

— А я четыре года, — Гиойм закрыл глаза и вдохнул ветер с моря. — Так что я сейчас хочу наверстать все, что упустил. Сходить еще раз на юг, потому что хоть мы и знаем путь к проливу Всех Святых, но карт побережья дальше, чем Рио-де-Жанейро у нас нет. А надо, чтобы были. Ну и потом двинуться туда, куда я брата твоего все зову.

— А куда это? — поинтересовался Петя.

— А вот вернемся на корабли, и покажу, — рассмеялся француз. — А то долго рассказывать, да ты и не поверишь. Никто не верит, — он вдруг посерьезнел. — А я четыре года над этой экспедицией думал, что мне еще в камере было делать?

Петя выпил, — прохладное испанское белое было словно нектар на языке, и вдруг сказал:

— Я бы никогда не смог стать моряком.

— А ими рождаются, — глядя на горизонт, ответил Гийом. — Вот брат твой или Фрэнсис, или я — что нам на суше делать? Только в море и живешь, а тут так, — он махнул рукой, — время проводишь.

— И все же, — француз тоже выпил, — есть кое-какие вещи, которые тут хороши. Пойдешь со мной? — он кивнул на ряд домов, что выстроились вдоль набережной. — Они как раз проснулись, никого еще нет, можно спокойно выбрать, что нравится.

Воронцов покраснел.

— Да нет, я лучше тут, — пробормотал он. — Я книгу с собой взял.

— Ну-ну, — язвительно сказал Гийом. — Посмотрим, надолго ли тебя хватит.

Петя проводил глазами высокого, легкого француза, и открыл том Петрарки.

Джон подошел к камину и погрел руки.

— Ужасно сырой март, — заметил он. — Каждый раз завидую тебе, когда ты едешь в Италию. Погода хорошая была?

— Очень, — сказал Петя, глядя на его спину. Воронцов совершенно не знал, как начать, но начинать было надо. Он покусал губы и сказал: «Я…»

— Знаю, — повернулся Джон. — Поэтому ты сейчас пойдешь в Новый Свет со своим братом. Прогуляешься, — разведчик рассмеялся, — остынешь.

— Откуда? — Петя все никак не мог поверить.

— Работа у меня такая, — мимоходом ответил разведчик, просматривая копии документов, что привез Петя. — Ридольфи ничего не заподозрил? А, вот их шифры, отлично.

— Нет, — язык его совершенно не слушался. — Он заядлый картежник, я тоже, как выяснилось, — Воронцов вдруг усмехнулся, — мы отлично спелись. Он меня приглашал в Брюссель летом, обещал представить герцогу Альбе.

— Хорошо, что Маргариты Пармской там уже нет, — ядовито сказал разведчик, — а то я бы волновался за ее честь.

Петя покраснел. Джон, будто не заметив этого, продолжил:

— Ну и прекрасно, вернешься из рейда, и отправляйся во Фландрию, — мне там нужен надежный человек, и давно уже.

— А как же? — попытался спросить Воронцов.

— Мальчик, — сказал сухо Джон, — ты скажи спасибо, что Орсини сейчас был на море. Осенью они собираются атаковать турок, вот в это время ты и поедешь в Тоскану. Не раньше, — он сжал тонкие губы и добавил, неожиданно мягко: — Может, его еще убьют.

— Я бы сам его убил, — Петя взглянул в залитое дождем окно.

— Не горячись, — посоветовал разведчик. — Тут, как и в нашем деле, — он усмехнулся, — надо уметь ждать.

— И все же, как вы узнали? — Петя взглянул на него.

— Да у тебя на лице все написано, милый мой Корвино, — Джон опустился в кресло. — Давай, рассказывай мне про ди Ридольфи.

Всадники поднялись на холм, к старинной башне грубого камня.

Дорога вверх шла среди свежей, зеленой травы, и серебристых олив. Перед ними лежала январская Тоскана — ровные ряды виноградников, охряные крыши деревень, блестящие в закатном солнце ручьи. Небо было нежнейшей, ангельской голубизны с рваной, ванильной дымкой облаков, постепенно окрашивающихся брусничной краской заката.

Каштановые, светящиеся рыжим цветом, на солнце локоны Изабеллы выбивались из-под бархатной охотничьей шапочки.

Она спешилась и подошла к обрыву.

— Синьор Пьетро, — вдруг сказала она, не оборачиваясь, — есть ли что прекраснее моей страны?

— Только рай, ваша светлость, — улыбнулся Петя, — но, поскольку мы туда попадем еще не скоро, — если вообще попадем, — то Бог, в его милости, дал нам Тоскану.

— Вы поэтому вернулись? — она все еще не оборачивалась.

— Нет, — сказал он. «Нет, ваша светлость. Я вернулся, чтобы увидеть вас».

— Ну вот, — ее голос чуть задрожал, но тут, же снова стал спокойным, — вы увидели. Можете ехать обратно в Рим, или куда еще вы там собирались.

— Нет, — сказал Воронцов и положил руки на ее плечи. «Никуда я сегодня не поеду, Изабелла».

Она все еще смотрела вдаль, на заходящее солнце.

— Но потом поедешь? — женщина повернулась, и у него защемило сердце от нежности, — ее карие глаза чуть припухли, и на них еще блестели слезы.

Глядя в них, он не мог солгать.

— Потом, — он вздохнул, — да. Так надо.

— Я знаю, — спокойно сказала герцогиня. «Догадалась. Ну что ж, — она улыбнулась, — я буду ждать тебя, Пьетро. Столько, сколько придется».