Письма отцу она так и не отправила. Когда они с Максом добрались до Неаполя, Гарибальди уже встретился с королем Виктором-Эммануилом.

-Поход на Рим пока откладывается, - недовольно заметил Макс, вернувшись в бедную комнатку, под крышей таверны, в деревне, где они остановились, - но это ничего не значит. Мы с тобой, - он наклонился и поцеловал Аниту в затылок, - все равно отправимся на север.

Макс набрал себе два десятка человек, поляков, русских, итальянцев, и расположился лагерем в уединенной, горной долине. Они спускались вниз, тревожили папских гвардейцев, жгли усадьбы.  Макс отправлял сведения о военных силах папы синьору Джузеппе, на остров Капрера, где Гарибальди, втайне от итальянского правительства, готовил второй поход на Рим.

-Потом поедем в Америку, - пообещал Макс, сидя у костра, чистя свои пистолеты, - там грядет война между севером и югом. Синьор Джузеппе тоже туда собирается.

Анита несколько раз пыталась передать через Макса записки для отца, однако юноша, наставительно, говорил:

-Ты не понимаешь, Анита. Пока этого делать нельзя. Если он сюда приедет, будет поставлена под угрозу наша безопасность. Ты же не хочешь, - спрашивал Макс, - чтобы меня посадили в тюрьму?

Она не хотела. Каждый раз, когда Макс отправлялся в Рим, или на Капрере, к Гарибальди, Анита молилась, про себя, тихо: «Господи, пожалуйста, сохрани его. Сделай так, чтобы он вернулся живым и невредимым. Я  его так люблю...»

Макс приезжал, и обнимал ее. Ночью, лежа в палатке, он рассказывал девушке о будущем походе на Рим. Анита устраивала свою голову у него на плече, и ей ничего было не страшно. Макс был рядом. Лагерь был почти неприступным. Аниту Макс в рейды не брал, отмахиваясь:

-Нечего тебе там делать. Если бы ты хорошо стреляла, как Чечилия, или другие девушки...

Почти у каждого волонтера была подруга, итальянка, но в лагере жила только Анита, другие оставались в Риме или окрестных деревнях.  Когда они уходили вниз, Анита стирала, готовила, или просто лежала на мягком, теплом мхе. Девушка слушала  воркование лесных голубей, и блаженно улыбалаь.

Она сказала Максу, что ждет ребенка. Юноша поморщился: «Очень некстати. Я был осторожен, - он зорко взглянул на Аниту. Девушка заставила себя не краснеть.

-Ты полюбишь его, Макс..., - Анита придвинулась ближе и взяла его большую, такую знакомую руку. «Полюбишь, это наш сын, или дочка..., Я счастлива, так счастлива...»

-Дети, - Макс помолчал, - должны рождаться тогда, когда и мужчина и женщина этого хотят, Анита. Ты прекрасно знаешь, что я этого ребенка не хотел, - он затянулся папиросой и поднялся: «Мне надо в Рим. Когда вернусь, не знаю».

Анита услышала звук его легких шагов:

-Он, как зверь ходит, - подумала девушка, - не зря его крестьяне Белым Волком зовут. Его деда так звали, в Южной Америке. Господи, - она поворошила дрова в костре и положила голову на колени, - Господи, Макс одумается, обязательно..., Это дитя...

Потом ее начало тошнить, сильно, каждый день. Анита, превозмогая усталость, хлопотала по хозяйству, и ждала Макса. Он вернулся через две недели и даже не взглянул на нее. Он долго совещался о чем-то с партизанами. Ночью, в палатке, Макс приказал Аните:

-Собирайся, мы отправляемся на юг, в Калабрию. Завтра, на рассвете. Синьор Джузеппе осенью там высадится. Мы должны быть рядом.

Трещала свеча, от Макса пахло горькой, сухой травой. Он лежал, зевая, закинув руки за голову. Анита робко улыбнулась и он велел: «Иди сюда». Девушка покорно устроилась на спине и заметила синяк на его крепкой, загорелой шее. Анита молчала. Потом Анита принесла ему воды. Когда она сидела, зашивая его куртку, девушка робко спросила: «Макс..., а где ты был?»

Он поднял голову от блокнота. Макс расшифровывал послание от Гарибальди. Волк, спокойно ответил: «У  Чечилии. Я тебе объяснял, Анита, мужчина и женщина соединяются, следуя взаимному влечению. Мы его почувствовали, - Макс  потянулся,  - друг к другу. Все просто».

Анита кольнула палец иголкой, чтобы не было так больно, чтобы не броситься к нему, не встать на колени, не попросить никогда, никогда не покидать ее. Она слизала кровь: «Макс…, А как же я...»

-Я тебе говорил, - удивился юноша, - здесь двадцать человек, мужчин. Пожалуйста, - он повел рукой в сторону выхода из палатки, - иди и проводи ночь с любым, кто тебе по душе. Ревность, - Макс зевнул и отпил кофе, - это пережиток буржуазного строя. В новом обществе мы от нее избавимся, Анита. У меня нет права собственности на твое тело, а у тебя на мое.

Он заснул.  Девушка, выбравшись из палатки, отошла подальше в лес. Она тихо плакала, шмыгая носом. Анита положила ладонь на свой живот и грустно сказала:

-Когда ты родишься, все изменится, я уверена. Папа тебя полюбит, и меня..., - она прервалась и закинула голову вверх, - и меня..., - Анита не выдержала. Она горько разрыдалась, кусая пальцы.

Девушка встала и начала ходить, широко открыв рот. Боль  становилась все сильнее. «Я не знаю, как до деревни добраться, - испуганно поняла Анита, - здесь такая глушь...». Солнце светило все жарче. Она вытерла пот со лба и попросила: «Господи, убереги Макса от всякой беды, пожалуйста».

Волк со своим отрядом ушел к побережью еще третьего дня.  Гарибальди, с волонтерами и Легионом, должен был высадиться в Калабрии и пойти маршем на север.

-Как только что-то выяснится, - пообещал Макс, седлая свою лошадь, - я вернусь и заберу тебя. Оставлю в деревне, - он махнул рукой куда-то в сторону, - какой из тебя боец, с ребенком на руках. Потом встретимся, - он легко вскочил в седло и свистнул: «Ребята, по коням!»

Анита, было, хотела сказать, что до родов осталось совсем немного, но белокурая голова Макса пропала между соснами. «Войска Виктора-Эммануила здесь, - вспомнила Анита, - они хотят остановить Гарибальди. Господи, только бы кровь не пролилась».

Она почувствовала резкую, скручивающую боль в животе и прошептала:

-Папа..., папа, милый, я тебе напишу, обязательно. У тебя будет внук, или внучка..., - Анита вспомнила ласковые, голубые глаза отца, запах хорошего табака, его крепкую, загорелую руку. Девушка расплакалась, жалобно, как ребенок.

-Хочу к папе, - тихо сказала она, - хочу домой...

Боль становилась все сильнее. Она опустила глаза и увидела пятно крови, что расплывалось по юбке. Между ногами стало тепло.

-Воды отошли, - она закусила губу, - Господи, как я, одна..., Нельзя уходить. Макс велел мне его ждать..., Да я и не знаю, куда идти, - Анита помотала растрепанной, грязной головой и услышала далекий стук лошадиных копыт. Какой-то всадник взбирался по тропинке, что вела сюда, на плоскогорье.

Гарибальди сдался в плен. Он был ранен случайной пулей кого-то из королевских берсальеров, и велел своим добровольцам не отвечать на огонь.

-Мы все итальянцы, -  синьор Джузеппе тяжело дышал, - нет смысла устраивать кровопролитие между братьями. Волк! - он подозвал Макса. Юношу тоже ранило. Пуля зацепила левую руку. «Я с вами, синьор Джузеппе, - кивнул Макс, - с вами, туда,- он указал на цепь солдат Виктора-Эммануила: «Я вас не оставлю».

Было жарко. Гарибальди, морщась от боли, почесал седую бороду.

-Меня отпустят скоро, - пообещал синьор Джузеппе, - король не посмеет меня в тюрьме держать. Вернусь на Капрере, а ты пока…, - он щелкнул пальцами. Макс наклонился к холщовым носилкам.

-Беги, Волк, - шепотом велел Гарибальди. Макс, на мгновение, вспомнил яркое, голубое небо Харперс-Ферри и рыжую, палую листву деревьев.

-Мистер Браун так мне говорил, - он, отчего-то улыбнулся. Встав на колени, юноша взял испачканную порохом руку Гарибальди. «Я в Польшу, - просто сказал Макс, - помогать ребятам, с восстанием. А потом вернусь к вам, обещаю».

Волк нашел троих поляков из своего отряда. Они давно говорили, что в следующем году страна поднимется против русского владычества.

Макс отвел их в сторону: «Вы возвращайтесь домой. Там встретимся, - он махнул рукой на север: «В Санкт-Петербурге штаб восстания? - Макс говорил со своими поляками на французском языке, зная, как они не любят русский. «Это, конечно, предрассудки, - замечал юноша, - язык ни в чем не виноват, но надо уважать чувства товарищей по борьбе».