Анри повел Джошуа и Бет в мэрию пятого округа. Бет легко получила французский паспорт, как дочь уроженки Мартиники. Марта, рассматривала свидетельство о браке: «Вот и хорошо, мадам Горовиц. Помни, вашим детям вы все расскажете. Всем остальным об этом знать не обязательно».

Бет замялась: «Мои фотографии во всех газетах американских печатали, Марта. Люди меня узнают».

- Ничего страшного, - уверила ее женщина, - ты теперь еврейка. После войны все изменится, обещаю вам.

Летом Джошуа ждали в Чарльстоне. Община его помнила. Председатель, мистер Толедано, узнав в Нью-Йорке, что Джошуа возвращается в Америку, предложил ему работу.

- Там Александра могила, - сказал рав Горовиц жене, - будем за ней ухаживать. Этот Толедано, -Джошуа поморщился, - конечно, бывший рабовладелец…, Но, думаю, они там другими людьми стали. Синагога хорошая, - он привлек Бет к себе, - тебе понравится. Будешь преподавать девочкам, за миквой наблюдать, книгу свою писать…, - Бет, из Парижа, дала согласие издателю на цикл очерков о Святой Земле.

- И в Чарльстоне меня никто не видел, - рассмеялась Бет, - я в подполе сидела. Слушала, как ты книгу Эстер читаешь, - она откинулась на подушки. Джошуа, целуя ее, шепнул:

- А сейчас послушаешь из зала. Впрочем, на Пурим мы еще в Филадельфии будем. Летом приедем в Чарльстон, иродится Авраам, - он прикоснулся губами к еще плоскому животу: «Или Батшева. Спасибо тебе, спасибо, милая…, - Бет закрыла глаза и вздрогнула. Она опять услышала гудение огня, и отчаянный, горький детский крик.

- Это просто камин, - сказала себе Бет, - зима ведь. Тебе привиделось.

Марта поцеловала Бет в покрытую шелковым капором голову и распрямилась:

- Вот и они. Второй гудок дали, Питер, - со значением сказала Марта, - или ты хочешь в Америку отплыть?

Он хотел. С тех пор, как Марта вернулась в Лондон, сияющая, немного пополневшая, с мягкой, безмятежной улыбкой на губах, с тех пор, как Питер услышал, что кузина собирается после Пасхи в Америку, он каждый день велел себе: «Объяснись. Предложи руку и сердце, прямо сегодня».

Марта ходила с Горовицами в Британский музей и Национальную Галерею, катала их на подземной железной дороге. Они отправились на день в Банбери, повидаться с Полиной и детьми. Каноник приехал в Лондон, с Марией, и вместе с Горовицами отобедал у главного раввина Британии, рава Адлера. Марта пошла с Аароном и его внучкой в зоологический сад. Питер смотрел на нее, любуясь румянцем на белых щеках, бронзовыми волосами, низко вырезанными платьями. Декольте прикрывали кружева, однако Питер все равно видел белую, цвета лучших сливок, нежную кожу, и крохотные веснушки у нее на ключицах. Он клал руку на свой маленький, играющий алмазами крестик: «Завтра. Непременно завтра».

Марта целые дни проводила на Ладгейт-Хилле. Она заметила Питеру:

- Когда я из Америки вернусь, буду на правительство работать. Подыщу себе какой-нибудь особняк, небольшой, в Блумсбери. Тихое место, хорошо будет…, - она, внезапно осеклась, рассмеявшись: «Нельзя вечно кочевать по гостевым спальням».

Ночью он ворочался, представляя Марту рядом, забываясь тяжелым, беспокойным сном. Он вспомнил люк в крыше особняка Холландов. Джон так его и не заделал. Питер горько усмехнулся: «Хоть по крыше к ней беги…, Не тяни, - разозлился Питер, - она в Америке может встретить кого-нибудь».

Он так ничего и не сказал. Горовицы проводили их до трапа. Марта и Бет обнимались. Бет всхлипнула:

- Посылай телеграммы, милая, летом увидимся. Дэниелу и его жене мы привет передадим, обязательно…, - мужчины пожали друг другу руки. Питер помог Марте спуститься на причал.

- Джошуа шляпой машет, - Марта указала на корму корабля. Пароход разворачивался, чайки метались над трубами, пахло гарью и солью.

- Одни Горовицы в Америке остались, - грустно отозвался Питер, помахав в ответ: «И этот Менева, с дочерью, говорила ты».

Марта вздохнула:

- Они индейцы, а наша армия, - женщина дернула углом рта, - их в покое не оставит, к сожалению. Да, - она смотрела вслед пароходу, - я сюда вернусь, в Англию.

Вокруг них бурлила толпа, кричали грузчики, пассажиры высаживались из экипажей. Следующим отправлялся паром в Ирландию.

- Вернется, - подумал Питер, - она сказала, что вернется…, Хватит тянуть! - велел он себе. Мужчина откашлялся, поправив шелковый галстук: «Марта…, мы только завтра уезжаем…, Ты не отобедаешь со мной, вечером?»

Бронзовая бровь поднялась вверх:

- Мы каждый вечер обедали, Питер, - Марта усмехнулась, - правда, в этом пансионе еврейском, где Джошуа и Бет остановились. Или ты в гостинице нашей хочешь поесть? Теперь можно и устриц попробовать.

- В гостинице, - согласился Питер, - и устрицы, конечно, будут. Спасибо, - он предложил Марте руку. Женщина, недоуменно, заметила: «Покраснел отчего-то». Она посмотрела на свои тонкие пальцы: «Кольцо, с жемчужиной, что дедушка Дэниел бабушке Салли подарил, детям Бет перейдет. И кинжал тоже».

- Я тебя довезу до гостиницы, - Питер подсадил ее в экипаж, - и отлучусь, до обеда, по делам.

Марта кивнула, подставив лицо теплому, весеннему солнцу. Корабль Горовицей выходил из гавани. Питер напомнил себе: «Самый лучший ювелир, какой здесь только есть».

Она сидела, с закрытыми глазами, ветер играл бронзовой прядью. Питер улыбнулся: «Сегодня ей все и скажу».

Они занимали два смежных номера в отеле Рэдли, с кованым балконом, выходящим на черепичные городские крыши, на просторное, темнеющее небо над заливом. Легкий ветер шевелил бумаги на дубовом столе. Из порта слышались гудки кораблей.

- Английский Нью-Йорк, так Ливерпуль называют, - Марта сидела на углу стола, качая ногой, просматривая свои подсчеты.

Деньги от зятя приходили на безопасный счет регулярно, каждый месяц. Оттуда средства переводились на счет Марты в Лионском Кредите.

Герцог потер чисто выбритый подбородок: «Сведения от него, конечно…, - Джон вздохнул, - не очень интересные. Он действительно занимается внутренними делами, радикалами…»

Марта хмыкнула: «С тех пор, как они подавили восстание в Польше, у них и радикалов не осталось. Домбровский, по слухам, в Париже, а Гарибальди собирается выступать против австрийцев. Все радикалы к нему подались, наверняка, - она, прищурившись, взглянула на большую карту Европы, висевшую на стене кабинета Джона.

- Может быть, и Макс у них, - внезапно, подумала Марта: «Женева совсем близко. Он мог защитить диссертацию и уйти в горы, в партизаны. Он так делал, на юге Италии. И Анита на юге Италии умерла. Надо настоять, заставить дядю Аарона написать письмо тете Джоанне».

Герцог положил руку на простую, картонную папку: «Интернационал не успокоится, пока не доберется до Российской Империи. Впрочем, - он зажег папиросу, - это дело императора Александра, - Джон усмехнулся, - и нашего родственника».

- Хоть бы я его никогда больше не увидела, - пожелала Марта и вздохнула: «Только придется. Петр должен с кузенами своими познакомиться».

В зоологическом саду, Мария, зачарованно, смотрела на клетки со львами и медведями. Марта держала девочку за пухлую, теплую ладошку:

- Напишите, дядя Аарон.

Каштановые волосы Марии были заплетены в аккуратные косички. Аарон остановился в особняке Кроу. Марта каждый день приходила к завтраку. Она возилась с девочкой, причесывала ее, одевала, иногда ловя на себе пристальный, внимательный взгляд тети Сидонии.

- Никто ничего не замечает, - уверенно говорила себе Марта, целуя ребенка, слушая ее рассказы о курах, козах и огороде, - я потом скажу, что с этим человеком в Европе познакомилась.

От Марии пахло сладко, еще по-детски. Она обнимала Марту за шею, играла с ее ожерельями и кольцами. Марта приносила ей игрушки, и пела колыбельные, русские и французские, когда девочка укладывалась спать.

- Напишите, - повторила Марта, - может быть, ее отец, будет рад узнать, что у него дочка есть.

Мария стояла поодаль, раскрыв рот, глядя на дремлющего льва.