— А! — Констанца устроилась на палубе, нагретой летним солнцем, и велела:

«Присаживайтесь рядом, капитан Кроу, посмотрите».

Он опустился поодаль. Завязки ее белой, льняной рубашки были распущены, и он увидел смуглую, стройную шею — без ожерелья, без креста.

Констанца показала ему пару оправленных в медь часов, что лежали в шкатулке. «Эти, — она указала на левые, — показывают лондонское время, а эти — местное. Как видите, три минуты разницы».

— Такая точность невозможна, — упрямо сказал капитан Кроу. «Не бывает…

— Бывает, — тонкие губы, с пятнышками от чернил, улыбнулись. «Здесь используется колесико и пружина, сэр Николас, только, — она помолчала, — с маленьким нововведением. Вы же знаете, что металлам свойственно изменять свой объем при нагревании? Ну да это все знают, — Констанца махнула рукой.

— Поэтому колесико сделано из стали и бронзы. Чем выше температура, тем меньше становится его размер короче — момент инерции и быстрее — движение, что избавляет нас от ошибок, в том случае, когда за бортом корабля резко меняется погода. Вот и все, — она порылась в своей кожаной суме и протянула ему бумагу, вместе с изящной серебряной чернильницей. «Вычисляйте, капитан Кроу».

— Сорок минут долготы к востоку от Лондона, — наконец, пробормотал Николас. «Я не верю, это просто…»

— Главное, — усмехнулась девушка, — не забывайте их заводить, каждый день. Ну, отлично, — она захлопнула крышку шкатулки, — Адмиралтейство будет радо.

Николас все смотрел на нее, а потом тихо спросил: «И вы сами это сделали, леди Констанца? Своими руками?»

— Я же говорила, сэр Николас, — в темных глазах играл смех, — у меня очень аккуратные руки.

Вот, — она протянула ему маленькую, изящную кисть, — посмотрите.

Пальцы, — тонкие, нежные, — были испачканы чернилами. «Поцеловать каждое пятнышко, — подумал Николас. «А потом, — губы, там, где она перья грызет».

— Господи, — подумала девушка, — ну нельзя же так страдать. Качки нет, — а все равно, палуба из-под ног уходит.

От ее запястья, с едва видными, синими жилками, — пахло апельсином. «Леди Констанца…, - наконец, сказал капитан. «Не надо…»

— Что не надо, сэр Николас? — она опять улыбалась.

— Не надо меня мучить, — он резко выдохнул, и, отвернувшись, добавил: «Ветер меняется, надо поворачивать бот».

— Я бы могла вам сказать то же самое, — раздался сзади хрупкий, будто лед, голос. «То же самое, сэр Николас».

Девушка стояла, засунув руки в карманы камзола, вскинув подбородок. «Я хотела вас освободить из Тауэра, — Констанца все смотрела ему в глаза. «Потому что непредусмотрительно вешать такого человека, как вы, капитан».

— Ну да, — Николас хмыкнул. «Вы тоже заботитесь о благе Англии, я понял, леди Констанца».

Рыжие косы вились, трепетали на ветру. «Нет, — она помотала головой, — я забочусь о своем благе, сэр Николас».

— Но зачем? — он стоял, держа в руках канат. «Я бродяга и урод, — он показал на шрам, — зачем я вам?»

Констанца внезапно протянула руку и нежно, едва касаясь, погладила его по щеке. «Когда я увидела вас, — она кивнула головой на запад, — там, в Лондоне, — меня ноги едва держали. И посейчас, — она все не опускала пальцев, — не держат. И так будет всегда, капитан Николас Кроу».

Он внезапно притянул Констанцу к себе и сказал, целуя узкую, с пятнами чернил, ладонь:

«Слава Богу, я знаю, как этому помочь».

— Как? — темный берет, упал на палубу, и он поднял ее на руки. «Вот так, — ответил Николас, и подумал: «Господи, какая она легкая. Нет, нет, все равно я не верю».

Ее губы были совсем рядом и Констанца шепнула: «А если я захочу встать на ноги, ну, когда-нибудь, потом?»

— Все, — ответил Николас, целуя ее, — будет так, как ты захочешь. Сейчас и всегда, пока я жив.

— Это другое, — сказала себе Констанца. «Это ветер, и свежесть, и льды, и свобода. Так, наверное, человек и оторвется от земли. Надо потом посидеть, вспомнить машины Леонардо. Но нет, там нужна сила одного человека, это неправильно. Чтобы полететь, нужна помощь извне. Вот как у меня сейчас».

Она на мгновение отстранилась, и сказала, глядя ему в глаза: «Ты должен знать. У меня есть ребенок».

В открытые окна кухни было слышно, как скрипят колеса телег по булыжной мостовой — рынок разъезжался. Белла скомкала шелковую салфетку, и осторожно взглянув на мужа, проговорила: «Ты выглядишь очень усталым».

Он, ничего не ответив, отставил тарелку, и, вытерев руки, поднялся. «Спасибо, — сказал Джон, и, не поворачиваясь, вышел из кухни.

Девушка что-то пробормотала, и, поднявшись наверх, постучала в дверь кабинета.

— Что еще? — раздраженно спросил муж. Он стоял у стола, собирая документы в папку.

— Насчет моего брата, — Белла тяжело вздохнула. «Надо вернуть Николасу его долю наследства, Джон».

Он коротко посмотрел на темные, уложенные на затылке, локоны, на медвежий клык, что висел рядом с крестом, и ответил: «Нет».

Белла отступила, схватившись за косяк двери. «Как — нет, Джон? Что это значит?»

— Это значит, — сухо сказал мужчина, — что у тебя нет своих денег, они все принадлежат мне. И я, как твой муж, решаю, что с ними делать. Таков закон, Белла.

— Но Мирьям, — робко проговорила девушка. «Бабушка мне показывала ее письмо, Джон. Она согласна, и Хосе тоже, они отдают Николасу его долю».

— Мирьям, — он завязал папку, — может делать все, что ей заблагорассудится. У нас другие законы, как ты сама отлично знаешь. Я не должен давать деньги на безумные предприятия твоего брата, хватит и того, что я спас его из тюрьмы. Все, мне надо идти, переночую в Уайтхолле.

Алые губы девушки дернулись. «Это низко, Джон, — сквозь зубы сказала Белла. «Если ты мне так мстишь, — это низко и подло».

Он усмехнулся, и подошел к жене. «Мера за меру, как сказал мистер Шекспир, а до него — Писание. Если ты не выполняешь обязанности жены, не ожидай, что ты будешь пользоваться ее правами, Белла. У меня тоже, — он склонил голову набок, и осмотрел ее, — с ног до головы, — есть терпение, и чаша его переполнилась».

Белла встряхнула головой, и, отступив от него, глядя в светло-голубые, холодные глаза, сказала: «Я поняла. Всего хорошего, Джон».

Дверь передней хлопнула, и она, измученно выдохнув, опустившись на ковер, спрятала лицо в руках. «Пусть, — внезапно подумала Белла. «У него много денег, заплатит, кому надо, и парламент издаст любое постановление. И Яков будет согласен, Джон его любимец. Пусть разводится со мной, — она стерла слезы с лица. «Я его люблю, все равно люблю, что бы он ни делал. Но нельзя так жить».

Она прошла в свою опочивальню, и, достав из гардеробной старую, потрепанную суму, — ту, что привезла с морей, — стала собираться.

Констанца подняла голову с плеча Николаса, и, томно улыбнувшись, спросила: «А нас не унесет в Голландию, или еще куда-нибудь?»

— Еще куда-нибудь, — повторил мужчина, закрыв глаза, проведя пальцами по ее позвоночнику, — вниз, туда, где его рука задержалась, и Констанца строго сказала: «Николас! Я серьезно!»

Он открыл один лазоревый глаз и улыбнулся: «Я успел бросить якорь, несмотря на то, — он помолчал, — что был занят, другим».

— Ты и сейчас этим занят, — Констанца закусила губу, сдерживаясь, и вдруг подумала: «Да, сейчас совсем не так. Тогда это было…спокойно. Хорошо, но не так, не так, как будто отрываешься от земли». Она наклонилась, и, поцеловав Николаса, шепнула: «Мне надо сделать мастерскую, на «Вороне». Чтобы было место для телескопа, для моих книг, ну и с детьми я буду там заниматься».

— Я же тебе сказал, — он положил руки на маленькую, едва заметную грудь, — ты приказываешь, а я — исполняю. Хочешь, — Николас полюбовался румянцем на ее щеках, — я с Майклом сам поговорю, ну, насчет Питера, чтобы мы его забрали, когда вернемся? Ему уже больше года будет, — Николас нежно улыбнулся и вдруг подумал: «Господи, а что король? Он ведь может не отпустить Констанцу, нет, нет, вот этого я точно — не позволю, пусть, что хотят со мной, то и делают».