— Мы с твоей матерью в октябре в Нижние Земли поедем, навестим Мирьям, — сказал Виллем Питеру, когда они уже шли к усадьбе, — и я все-таки хочу замок начать восстанавливать.

Пусть в семье будет. Ну, мало ли, — он кивнул на сына, — его детям пригодится.

— Папа! — Уильям закатил карие глаза. «Мне двадцать лет едва исполнилось, какие дети!»

— Мальчики, — рассмеялся Виллем, открывая калитку, что вела на двор. «И девочки, дорогой мой».

— Что-то тихо, — заметил Питер, оглядывая ухоженные, зеленые лужайки, мраморный фонтан, подметенные булыжники у ворот. «И парадная дверь открыта».

— Так спят все, — хмыкнул Уильям, поднимаясь по ступеням. Цезарь, что лежал в тени на крыльце, вдруг поднял голову и завыл — тихо, едва слышно.

Питер подозвал его и ласково спросил: «Ты что, старина? Что случилось?»

— Питер, — донесся до него женский голос.

В передней было прохладно, Полли стояла, облокотившись на голову бога Ганеши. Дитя спокойно дремало у нее на руках, завернутое в шаль.

— Что случилось? — адмирал поцеловал падчерицу в щеку. «Дети? Заболел кто-то?»

Полли подняла заплаканные, темные глаза и помотала головой. «Все хорошо, папа. Все хорошо. Мой брат вернулся, Ник вернулся. Он нашел Мэри, Генри и детей. Они все живы, все!»

Женщина тихо разрыдалась и Мораг, проснувшись — тоже заплакала. «Ну, ну — нежно сказал Виллем. «Иди и отдыхай с ребенком. Где Николас?»

— В кабинете, с матушкой, — Полли все укачивала Мораг и Питер, вздохнув, сказал: «Уильям, проводи Полли наверх и проследи, чтобы она легла. Пусть мистрис Мак-Дугал ей принесет что-нибудь попить, молока согреет. Пойдемте, адмирал».

Мужчина на мгновение обвел взглядом переднюю, — с драгоценными шпалерами, с открытыми шкафами орехового дерева, где были выставлены китайские вазы, вперемешку с индийским серебром, персидские ковры на мраморном полу, и, зачем-то потрогав бронзовую голову Ганеши, вздохнув, — перекрестился.

Мистрис Доусон сняла с очага медный котелок, и вылила молоко в фаянсовую кружку.

— Да не плачьте вы так, — ласково сказала мистрис Мак-Дугал. «Я сейчас леди Кинтейл попить отнесу, и этого вашего чая заварю, — говорили же вы мне, что он успокаивает».

Экономка вытерла слезы салфеткой: «Так, мистрис Мак-Дугал, я же, сколько лет Ника не видела, мы его и похоронили уже, бедного мальчика. Господи, вы бы видели, какой он красавец был, как отец его покойный, а теперь — страшно взглянуть. И ни жены, ни детей, а ведь ему той осенью сорок лет было».

Шотландка подхватила кружку и спокойно сказала: «С лица не воду пить, мистрис Доусон.

Мой отец покойный, как юношей был, — попал в плен к Мак-Леодам, те его связали, смолой обмазали, и подожгли — уж больно он им насолил, — женщина усмехнулась.

— Ну да он выжил, в озеро бросился. Так у него, мистрис Доусон, не то, что один шрам — все лицо в них было. И ничего, женился, нас шестерых родил. Сами знаете, — мистрис Мак-Дугал остановилась у двери, — детей-то не лицом делают, а кое-чем другим. Так что все хорошо будет у капитана Кроу, уж поверьте мне.

Мистрис Доусон высморкалась, рассмеялась и ответила: «Ладно, уж, чай я сама сделаю, приходите, поболтаем, пока они там, в кабинете сидят».

Николас поднялся и покраснел, отводя взгляд. «Я его последний раз на Санта-Ане видел, — подумал капитан Кроу. «А он почти не изменился, только седой уже весь».

Адмирал пожал ему руку и взглянул на жену — та, сидя за столом Питера, что-то быстро писала.

Марфа посыпала чернила песком, и, запечатав конверт, сказала: «Это твои кузены, Питер Кроу, владелец «Клюге и Кроу», член правления Британской Ост-Индской компании, и Уильям де ла Марк, первый помощник капитана на «Марфе и Марии», он в Индию ходит.

Познакомься».

— Господи, — подумал Уильям, — я таких нищих в Гоа видел, они у собора милостыню просят.

Ему, кажется, этот шрам вообще не зашивали, половина лица изуродована.

Ник протянул ему руку и усмехнулся: «Зашивали. Да только плохо, как сами видите, а потом, — мужчина пожал плечами, — уже не до того было. С непривычки тяжело смотреть, я знаю.

Уильям покраснел — густо, — и сказал: «Я вовсе не…, Простите, капитан».

Питер взглянул на кузена и улыбнулся: «У меня тут, — он подошел к поставцу орехового дерева, — есть кое-какие бутылки, Майкл из Парижа привез. Белое или красное?»

— Красное вино, — сказал Николас и Марфа рассмеялась: «Как отец твой». Она села в кресло, и, приняв бокал, протянула Уильяму конверт: «Ты потом сбегай в контору, у тебя ноги быстрые, это надо срочно в Амстердам отправить, ответ за наш счет. Чтобы сегодня вечером уже туда плыло».

— Мирьям и Хосе написала, насчет его доли, — она приняла бокал и кивнула на племянника.

— Формальность, дорогой кузен, — Питер попробовал вино и одобрительно заметил:

«Отличный букет. Ты пей, Николас, это из урожая, что еще при покойной королеве Елизавете собирали. Ну, так вот, — мужчина откинулся в кресле, — поскольку все думали, что ты мертв, то ваши с Майклом доли разделили между Мирьям и Беллой. Теперь просто надо получить согласие их мужей, на возвращение одной трети тебе. Ну, тут я затруднений не предвижу.

— А хотя нет, — он потянулся и налил себе еще вина, — у Мирьям, там другие законы. Хосе вообще не имеет права на тот капитал, что ей достался по наследству, он может только пользоваться прибылью от него. Так что тут — решение за твоей сестрой.

— Да уж понятно, какое оно будет, — адмирал усмехнулся. «А к Белле — ты сам сходи, завтра с утра, они тут недалеко живут, тетя тебя проводит. А теперь, — Виллем поднял голову и посмотрел на фигуры наяд и кентавров, что блестели тусклым золотом на эфесе шпаги Ворона, — рассказывай нам о Мэри и Генри».

Выслушав, Марфа спросила: «Виллем, у нас сейчас есть свободные стапеля? Надо закладывать корабль, чтобы в конце августа они с Майклом уже отплыли».

— Завтра после обеда отвезу тебя в Дептфорд, на наши верфи, — сказал адмирал капитану Кроу, — объяснишь там, что тебе надо, и мастера начнут работать.

Николас покраснел, и, выпив, сказал: «Но у меня, же пока нет денег, пока Мирьям и Белла не..

Марфа вздохнула и обвела рукой кабинет: «Ну, неужели ты думаешь, что мы не построим корабль, чтобы привезти Мэри и ее семью домой?»

— А трибунал? — спросил Ник. «Я ведь должен прийти в Адмиралтейство».

— И придешь, — отозвался Виллем. «Тебя два десятка лет в Англии не было, днем раньше, днем позже — значения не имеет. И не волнуйся ты так, выплатишь им стоимость «Независимости», и плыви с Богом на все четыре стороны — не ты первый, не ты последний».

Уильям допил вино и поднялся: «Пойдем, Питер, перехватим какого-нибудь мяса холодного, и я — в контору».

Марфа подождала, пока за сыновьями закроется дверь и ласково велела: «А ты к Полли поднимись, Ник. Посиди с ней, с Александром, побудьте вместе. Насчет гроба не беспокойся, — раз Кеннет его в Оксфордшир отправил, то он вас там ждать и будет, в усадьбе».

Николас поднялся, и, склонившись над нежной рукой, поцеловав ее, сказал: «Спасибо вам, тетя».

— Ты плачешь, — изумленно сказал Виллем, слушая, как Ник поднимается вверх по лестнице.

Марфа достала шелковый платок и, вытерев угол глаза, сказала: «Помнишь, от Павла сказано. «Как непостижимы судьбы Его и неисповедимы пути Его!»

— Да, — тихо ответил адмирал, и, потянув жену за руку, усадил ее к себе на колени. Поцеловав теплый, бронзовый висок, вдыхая запах жасмина, он добавил: «Видишь, — дети возвращаются домой».

Марфа привалилась головой к его плечу, и, взяв бокал, шепнула: «Ну, даст Бог — всех еще увидим» Виллем погладил ее по косам и, набив трубку, чиркнув кресалом, твердо сказал: «Увидим, любовь моя».

Питер покачал сына, и, поцеловав его в лоб, глядя в большие, аквамариновые глаза, сказал:

«Ну что делать, старина. Папе надо остаться в Лондоне, ненадолго, но я скоро приеду. А ты пока, — он погладил каштановые локоны, — присматривай за мамой и Юджинией».