— Что ж тут опасного? — рассмеялась акушерка, отпив кофе из серебряной, изящной чашки.

«Как раз хорошо, видите, она и гуляет, и музыкой занимается, даже из лука сегодня стреляли…

Девушки закончили играть, и Констанца, первой захлопав в ладоши, сказала: «Очень, очень красиво. И ты, Рэйчел, всего за неделю так научилась?»

Белла взяла тетю за руку, и, поднявшись, чуть поклонившись, сказала: «Рэйчел очень способная. И кузина Мария, — она улыбнулась, — тоже, так, что дедушка Мэтью, вам надо купить верджинел, обязательно!»

— Купим, купим, — усмехнулся Матвей, что сидел, откинувшись на спинку кресла, держа в руках бокал с вином.

Мияко взглянула на лютню, что лежала рядом с верджинелом и вдруг шепнула мужу:

«Сэнсей, а ведь я в детстве училась на биве играть, и меня хвалили. Я, наверное, уже и забыла все, но, если попробовать…

Джованни ласково коснулся губами маленькой, пахнущей вишней руки. Он тихо сказал: «Я следующей неделей тебе привезу такую, любовь моя. И Аниту тогда сможешь научить, Белла сегодня с ней занималась, сказала, — у нее хорошо получается».

Он посмотрел в темные, играющие золотыми искрами в огнях свечей глаза жены, и добавил:

«Ты самая красивая женщина на свете, ну, да ты и сама это знаешь». Мияко чуть покраснела и вздохнула: «Если бы вам еще не надо было ездить, сенсей…»

— До осени никуда не поеду, — пообещал Джованни. «Буду сидеть дома, переводить, подстригать розы, а ты мне будешь носить чай».

Мияко только улыбнулась и на одно мгновение, быстро, незаметно, прижалась губами к его щеке.

Белла села в кресло, и, взяв лютню, пробежавшись пальцами по струнам, решительно сказала: «Я вам спою одну песню, испанскую. Рэйчел ее тоже знает. Называется: «Цветущая роза», — она склонила коротко стриженую, каштановую голову и добавила: «Я ее выучила в таверне, когда за крышу и еду пела. А потом, в Порт-Рояле, когда я ее играла, все плакали».

Девушка на мгновение прикрыла изумрудные глаза и добавила: «Там такие слова. Роза цветет в мае, а моя душа томится, страдая от любви к тебе».

Рэйчел потянулась губами к уху мужа, что сидел рядом с ней на кушетке, и сказала: «Я там, в Новом Свете, смотрела на тебя, и об этой песне думала».

— Я тебя люблю, — нежно ответил ей Питер и, взглянув на племянницу, подумал: «Как глаза у нее блестят. Слезы там, что ли? Да нет, с чего бы?»

Белла глубоко вздохнула и стала играть.

Сидя в кабинете, он услышал через приоткрытую дверь нежный, высокий голос, что доносился из гостиной:

— пела девушка.

Джон, отложив бумаги, и поднялся. В полутьме ее глаза сверкали чистым изумрудом, и Белла, вдруг, подняв голову от лютни, посмотрела на него — прямо. Он чуть улыбнулся, и, закрыв дверь, подойдя к окну, долго стоял, просто любуясь огненным, холодным закатом над равниной, что уходила вдаль — без конца и края.

С реки доносился плеск воды и восторженные крики детей. Констанца поднялась вверх по склону, и, отдышавшись, сказала: «Все, теперь пусть Джон и Энни с ними возятся, а то они завтра отплывают. Ты едешь их провожать?»

Белла кивнула. Она сидела на расстеленной по сухой траве шали, глядя на реку. Констанца опустилась рядом и усмехнулась: «Я смотрю, уже который день одни и те же люди на лодке катаются».

Девушка мимолетно улыбнулась, положив голову на колени. «Мне Энни рассказывала, какая Мария раньше была. Ну, еще четыре года назад, как мой отчим и дедушка Мэтью их из монастыря спасли».

— Да, — Констанца приставила ладонь к глазам и посмотрела на реку, — мой отец ведь тоже — в тюрьме сидел. Но взрослым человеком, ему там и писать можно было, и людей он видел, дядю Джованни, он тогда еще священником был. А с Марией, — девушка поежилась, — даже не представляю себе, как это — всю жизнь под землей.

— Зато сейчас у нее отец есть, — тихо ответила Белла, и Констанца, забеспокоившись, обняла ее: «Ну что ты. Я ведь тебе говорила — я тоже папу не знала, мы только писали друг другу…

И Мирьям…

— Вы писали, — Белла глубоко, тяжело вздохнула. «И Мирьям до семи лет с ним жила. И с мамой своей. А я только и помню, что у мамы были зеленые глаза, и от нее розами пахло. И кимоно свое помню, с бабочками. А потом — все».

Констанца нашла ее изящную, с жесткой ладонью руку и крепко сжала. «Я знаю, — сказала Констанца. «Знаю, как это. Я ведь и сама, — губы девушки искривились, — хоть лучше папы Джона отца не найти было, все равно — тоскую. И это навсегда. А матери я и не знала, она умерла, как я родилась, сразу же. Папа Джон мне говорил, что она красавица была».

Внизу, в зеленоватой, тихой воде, медленно плыл кораблик, и девушки услышали веселый голос Джона Гудзона: «А сейчас он натолкнется на айсберг, но мы его спасем!»

— Айсберги, — вдруг подумала Белла. «И полгода кромешная тьма, холод, дикие звери. Только все равно — Энни с родителями будет, тогда ничего не страшно».

Она посмотрела на тонкие, нежные пальцы Констанцы и тихо сказала: «А ты любила кого-нибудь?»

— Любила, — Констанца откинула на спину рыжие косы и посмотрела вдаль. «А он меня — нет.

И все, — тонкие губы решительно сжались, — больше не буду. Понятно, что я никому не нужна.

Ну да ладно, — она вздохнула, — можно и одной прожить, тем более, что мы с Джоном уже давно так — одни, с той поры, как отец умер».

Белла взглянула на темные, стройные очертания ив. Послеполуденное солнце освещало воду, и она казалась совсем зеленой. На берегу залаял Цезарь, с лодки был слышен заливистый смех Тео.

— И твой брат тоже, — осторожно спросила Белла, — не любил никого?

— Любил, — вздохнула Констанца, — да то дело давнее. Умерла она. А ты, — она внезапно, нежно погладила девушку по руке, — ты красивая, Белла. Не то, что я.

Белла подумала и вдруг улыбнулась: «Все это ерунда, Констанца. Мне бабушка вчера рассказывала про синьору Веронику, и как ее ваш отец любил. И тебя полюбят, обязательно».

Темные глаза Констанцы вдруг заиграли смехом: «Пошли-ка, — она решительно поднялась, — математикой заниматься. А то все о любви, да о любви, а задания, ты, наверное, не сделала».

— Отчего же, — обиженно сказала Белла, вскочив на ноги, — утром встала рано и все сделала.

Позвать Энни с Джоном?

Она внезапно прервалась и посмотрела на тропинку, что вела к усадьбе. «Смотри, — пробормотала Белла, — твой брат».

Джон подошел к ним, и, присвистнув, посмотрев на берег, сказал: «Да у них там целое морское сражение. Идите, я за детьми присмотрю».

Он легко сбежал вниз, и Белла услышала ласковый голос: «Так, Анита, мы с тобой будем оборонять крепость с берега, а Пьетро будет нас атаковать!»

— Дядя Джон, — раздался сладкий голос девочки, — а где ваша шпага?

— Дома оставил, — рассмеялся мужчина.

Энни и Джон Гудзон вскарабкались на обрыв и Констанца скомандовала: «Так, сейчас все занимаются, и потом уже складываться надо, скоро уезжаем».

Уже во дворе усадьбы она вдруг обернулась к Белле и сказала: «А мы с тобой, как ты с континента вернешься, обязательно должны продолжать. У тебя хорошая голова, — Констанца улыбнулась.

— Мне нравится математика, — Белла помялась. «И навигация тоже, Дэниел со мной задачи решал, как мы на корабле плыли».

— Я миссис Марте сказала, — Констанца потянула на себя тяжелую парадную дверь, — что если там у них, в школе, будут способные девочки, я им буду отдельно преподавать, приезжать.

— А почему мальчикам нельзя? — недоуменно спросила Белла, заходя в переднюю. «Ты же Джону преподаешь, и с Генри вы тоже занимались».

— Они семья, — Констанца сняла шерстяной плащ и оправила свое простое, темное платье. «И никому не скажут. А в школе я мальчиков учить не могу, — девушка вздохнула, — не в наше время, дорогая моя».