Я этого мерзавца найду, обещаю вам».

— Если бы тогда был в Гоа, я бы ее спас, — вздохнув, проговорил Джованни. «Но я поехал за Хосе, в горы, и не успел. Простите меня».

Адмирал внезапно повернулся к нему и спокойно спросил, положив руку на эфес шпаги: «А тот священник, о котором в доносе говорится…

— Это был я, — глядя в глаза Виллему, ответил Джованни. «Не надо, — добавил он, увидев, как адмирал хочет достать клинок, — не надо. Вашей дочери было тридцать лет, она была взрослая женщина, мы с ней любили друг друга. Не надо, Виллем».

— Извините меня, — сказал тот. «Я просто…, просто я ведь я и не видел ее никогда — мою Анушку. Простите, — он коротко поклонился, и, отвернувшись, попросил: «Вы идите к сыну. Я сейчас».

Джованни, было, хотел положить ему руку на плечо, но, потом, вздохнув, просто сказал: «Мы вас будем ждать там, у лодок».

— На, — даймё протянул Масато-сан лист бумаги, украшенный печатями Токугавы, — это секретное распоряжение его светлости. Может быть, когда ты его прочтешь, — даймё еле сдержался, чтобы не выругаться, — ты еще раз подумаешь своей тупой, упрямой головой, и уедешь отсюда, вместе с семьей, — тихо. Я скажу Токугаве, что ты бежал.

Масато-сан пробежал глазами строки и сказал: «Нет».

— Я не смогу тебя спасти! — закричал даймё, и Волк вздрогнул — он никогда еще не видел Масамунэ-сан таким.

— Все знают, что ты христианин. Я не могу позволить тебе покончить с собой, Масато, — он помолчал, — иначе Токугаве немедленно донесут, что я сам, наверняка, исповедую эту религию, раз пожалел тебя, и дал умереть, как самураю. Ну что тебе этот священник, я его казню, и все будут довольны. Пожалуйста, не заставляй меня убивать тебя, Масато, мы ведь друзья, — даймё взглянул на него и поежился — голубые глаза играли смертельным, ледяным огнем.

— Вот и подумай, что тебе дороже — наша дружба, или приказ Токугавы, — коротко ответил Масато и разлил остатки чая по чашкам.

— Если и меня казнят, — вздохнул дайме, — то тут опять начнется драка за власть. Север только успокоился, ты же знаешь, люди начали жить по-человечески, и что, опять? Опять будут разорять деревни, и вырезать крестьян? Ну, нет. Уезжай, оставь этого священника его участи, ты его едва знаешь, какая тебе разница, что с ним случится!

Масато допил чай и, встав, поклонившись даймё, сказал: «У нас есть Священное Писание..

— Я знаю, — буркнул даймё, разглядывая потемневший сад за окном.

— Так вот, — спокойно продолжил Масато, — там есть отрывок о двух братьях — Каине и Авеле, старшем и младшем. Старший убил младшего, — из-за зависти, — а когда Господь его спросил:

«Где Авель, брат твой?», он сказал: «Не знаю; разве я сторож брату моему?».

— И ты, что, сторож? — после долгого молчания проговорил даймё.

— Сторож, — кивнул Масато. «Моя кровь не краснее его. С твоего позволения, я пойду к семье.

Адмирал будет ждать в полночь, на берегу. К этому времени телеги будут готовы, я уже распорядился».

— Распорядись еще кое-чем, — тихо сказал даймё. «Ну, ты читал, что велел его светлость сёгун, относительно казни».

— Где? — только и спросил Масато.

— На том холме, у озера, — приказал даймё. «Там, — он помолчал, — красиво, тебе будет хорошо».

Масато-сан поклонился и, молча, вышел.

Марта подобралась поближе к матери и положила ей голову на плечо. Сейджи спал в перевязи, спокойно, глубоко дыша.

— А у него реснички темные, — тихо сказала Марта. «Мамочка, это все из-за меня, да? Его светлость рассердился, и теперь казнит папу? Надо было мне пойти к нему!»

— Ну что ты, девочка моя, — Тео обвела взглядом простую комнату и, посмотрев на распятие, подумала: «Господи, ну только бы он вернулся живым и здоровым, Господи. Дэниел уже на корабле, с ним все в порядке. Господи, ну пусть он Волка не трогает, они ведь друзья, и такие давние. Уедем все вместе в Лондон, с месье Виллемом».

— Ну, не надо, — она погладила девушку по голове. «Не надо, зачем, не плачь, доченька.

Помнишь, я тебе рассказывала, что со мной было, когда первый муж мой умер, ну там, в плену?»

Марта кивнула.

— Ну вот, — Тео вздохнула, — и бабушка твоя, миссис Марта, — ее тоже в плен взяли, тогда нас в Стамбул привезли, к султану. Но, то война, милая моя, в том стыда нет, или как я с ним, — Тео махнула рукой на восток, — жила, чтобы вас спасти. А так, — Тео помотала головой, — не надо. Надо любить, доченька.

— Я и хотела папу спасти, и вас всех, — Марта перебирала длинные, смуглые пальцы матери.

«Я думала, что меня все равно никто не полюбит, что мне нельзя, как папе. И вот сеньор Хосе тоже…, - девушка прикусила губу.

— Ну, — Тео ласково поцеловала мягкие, темные волосы, — все у тебя еще будет. А что тебе нельзя, — она вздохнула, — так папа твой полюбил, а что мама твоя умерла — так бывает, в том его вины нет. Так что, и ты еще полюбишь, и все будет хорошо».

Она услышала шаги, и насторожилась. Муж заглянул в комнату и сказал, улыбаясь: «Да не вскакивайте. Собирайтесь потихоньку, в полночь телеги подъедут, в гавань вас повезут. Я сейчас отца Франсуа предупрежу».

— А ты? — хотела, было спросить Тео, но Волк уже закрыл перегородку и ушел.

— Так нельзя, — отец Франсуа посмотрел на мужчину и еще раз повторил: «Так нельзя, Масато-сан. Вы отец, у вас дети, маленькому год всего. Нет, нет, — он помотал головой.

— Святой отец, — терпеливо сказал Волк, — если вас казнят, то мне точно ничего не останется, кроме как покончить с собой. Бесчестно ценой жизни другого человека покупать свою жизнь.

Я еще раньше…, - он не закончил и вдруг усмехнулся.

— Я же вам рассказывал, я вором был, да и крови людской на моих руках достаточно. А Господь, видите, мне жену вернул, любимую мою, детей дал — и каких детей, — и что же я теперь, опять невинного человека на смерть обреку?

— Не бывать такому, — он посмотрел в голубые глаза священника и попросил: «Вы только благословите меня. И присмотрите, чтобы там все в порядке было. Ну да там адмирал, на него можно положиться. И сами уезжайте, пожалуйста, видите, Токугава за христиан взялся.

— Ну, уж нет, — отец Франсуа встал. «Тут паства моя, тут люди, которые слово Бога хотят услышать, никуда я не уеду. Сами же помните — когда апостол Петр хотел бежать из Рима, боясь преследований Нерона, он увидел Иисуса на дороге, и спросил его «Куда идешь, Господи?». А Иисус ему ответил: «В Рим, чтобы быть распятым во второй раз». Так что никуда я не убегу, Масато-сан.

Волк обвел глазами чистую, прохладную комнату, и вдруг, присев, погладил рукой татами.

«Жалко, конечно, — вдруг сказал он, — страна-то хорошая, и люди — тоже. Ну, придет еще время, и тут все спокойно станет, святой отец, поверьте мне. А распинать они не будут, тут для нас другая казнь есть».

Он поднял голубые глаза и тихо попросил: «Так вы благословите меня, ладно? Мне так легче будет. И пойдемте, там Тео-сан, собралась уже, наверное».

Мияко-сан отложила перо и, подавшись вперед, поклонившись, шепнула: «Сэнсей!»

— Я ненадолго, — тихо сказал Джованни, садясь рядом с ней. «Там сейчас в гавань твой брат приедет, не надо, чтобы он меня видел, так, на всякий случай».

Он посмотрел на крохотный закуток, на испуганные, черные глаза женщины, и ласково продолжил: «Ты только ничего не бойся, ладно? Иди сюда, — он положил голову Мияко к себе на плечо и взял мягкую, маленькую руку. Он поцеловал пахнущую вишней, нежную кожу, и спросил: «Ну, как? Все исправила?».

Она кивнула и, замерев рядом с ним, едва дыша, сказала: «Знаете, сэнсей, я ведь думала — ну зачем мне жить дальше? Как муж мой умер, мальчики погибли, и дочка моя…, - она чуть отвернулась, и, помолчав, продолжила: «Я думала, ну кому я нужна такая?».

— Ты мне нужна, — Джованни все не отнимал губ от ее руки. «Я ведь тоже, любовь моя — мало в жизни счастья знал, очень мало. Как Хосе появился, — он улыбнулся, — так легче стало, но все равно — все годы, что мне Господь еще отмерит, я хочу с тобой провести. Ну, если ты согласна, конечно».