— Берешь ли ты, Фрэнсис, эту женщину, Полину, в свои законные жёны, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить ее и заботиться о ней, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Полли протянула красивую, холеную руку, и граф Ноттингем осторожно надел ей на палец кольцо.

— Берешь ли ты, Мэри, этого мужчину, Роберта, в свои законные мужья, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить его и заботиться о нем, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Марфа услышала нежный голос дочери: «Беру», и вдруг прошептала: «Господи, ты же хотел своих дочерей к алтарю повести, так хоть порадуйся, милый, видишь, как хорошо все».

— Ну, ну, — раздался ласковый голос сзади, и Марфа, приняв от брата кружевной, пахнущий мускусом платок, — вытерла слезы.

Мирьям Кроу оглядела накрытый стол и сказала: «Вот тут наш угол, здесь дон Исаак с доньей Ханой будут сидеть, и я». Она обернулась к подруге и сказала: «Я так рада, что ты мне составила компанию, тебе же, наверное, хотелось посмотреть на венчание?».

— Вовсе нет, — смуглое, живое, некрасивое лицо Констанцы расплылось в улыбке, и она небрежно добавила: «Я венчаться не буду».

— Как! — удивилась Мирьям.

— Я не верю в Бога, — пожала плечами Констанца. «Как папа, — она вдруг ахнула: «Ой, прости!»

— Ничего, — вздохнула Мирьям, — я привыкла уже. «Как это — не веришь?».

— Смотри, — Констанца вытащила из-за корсета сложенное письмо. «Вот, это из последнего, — она прищурилась и прочитала: «Ты спрашиваешь, дорогая девочка, венчался ли я с твоей мамой? Нет, потому что мы оба считали, что любовь между мужчиной и женщиной не нуждается в навязанных извне ритуалах, которые ничего к этой любви не добавляют. Более того, я не верю в существование Бога в его общепринятой трактовке… — ну, тут дальше одна философия, — вздохнула Констанца, — я должна в этом разобраться и потом тебе все расскажу.

— Любовь между мужчиной и женщиной не нуждается в навязанных извне ритуалах, — зачарованно повторила старшая девочка.

— Моя мама, — Констанца подняла рыжую бровь, — была замужем за очень богатым и знатным человеком, а потом встретила папу и сбежала к нему в одном платье. И десять лет шла за ним пешком туда, куда шел он.

Девочки помолчали.

— Ты моему брату нравишься, — внезапно заметила Констанца, рассматривая большие нюрнбергские часы на стене.

— Как это? — удивленно пробормотала Мирьям. «Ему же Полли всегда нравилась».

— А вот и нет, — загадочно ответила Констанца, и, взглянув в окно, ахнула: «Вот и они!».

— Да идите уже, — Матвей, все еще держа в красивых, унизанных перстнями пальцах серебряный кубок, наклонился к Марфе. Свадебный стол, накрытый в большой столовой усадьбы Клюге, освещали высокие канделябры, на том его конце, где сидели молодые, царило веселое оживление, — Фрэнсис и Роберт разыгрывали воображаемый диалог между папой Климентом и Генрихом Наваррским.

— Нет, ваше величество, — донесся до Марфы ехидный голос зятя, — мы никак не можем разрешить вам повенчаться с мадам де Лианкур, пока ее муж находится в добром здравии.

— Это, ваше святейшество, вопрос решаемый, — вкрадчиво сказал Роберт, и все расхохотались.

— Остроумцы, — пробурчал Матвей и подтолкнул сестру «Вы же оба как на иголках. Мы тут с нашим общим знакомым за всем присмотрим, лодка готова, пока они по реке туда доплывут, вас и след простынет».

Марфа усмехнулась, и, поймав взгляд мужа, чуть кивнула головой на дверь. Взбежав в свою опочивальню, она быстро переоделась в темные бриджи и камзол. Свернув косы на затылке, покрыв их капюшоном плаща, она на мгновение выглянула во двор — Вилллем держал под уздцы лошадей.

— Моя красавица, — адмирал нежно поцеловал ее, перегнувшись в седле. «Ну что, покажем Лондону, что такое настоящая верховая езда?»

Марфа кивнула, и два всадника, вырвавшись из ворот усадьбы, понеслись бешеным галопом на запад.

— Ну, все, — Марфа отступила на шаг и полюбовалась опочивальней. Весело горел камин, на маленьком столике орехового дерева, рядом с кроватью, стояла бутылка вина, в серебряной, изящной вазе лежали бисквиты. Она заглянула в боковую комнату и пробормотала: «Тут тоже все в порядке — вода, мыло, салфетки, эссенция ароматическая, — все есть».

— Очень хорошо, — раздался с порога одобрительный голос адмирала. Он стоял, прислонившись к двери, держа в руках две бутылки. «У молодых воруешь, — неодобрительно заметила Марфа.

— Матиас привез три ящика, — отозвался Виллем, — могу я хоть в честь свадьбы своих падчериц попробовать вино из подвалов короля Генриха? Лошадей я почистил — тут, хоть из деревни и приходят каждый день за ними ухаживать, все равно — лучше хозяйской руки ничего нет»

— А что на кухне? — Марфа поправила край бархатного, на меху одеяла, и вздохнула.

— Воды принес, очаг разжег, — усмехнулся Виллем, — а те припасы, что я той неделей привез, — уже в кладовой. На два дня поесть им хватит, да я и не думаю, что они тут много времени за едой проведут.

— Все же мужчины, — озабоченно заметила Марфа и взвизгнула, почувствовав легкий шлепок.

— Именно, — согласился адмирал, подгоняя ее к двери. «Я тоже мужчина, поэтому поехали, — комната в той таверне, ниже по течению, где мы останавливались лошадей попоить, нас уже заждалась.

— И когда ты успел? — удивилась Марфа, спускаясь вниз. Она вдруг подумала: «Хорошо, что Полли в моей опочивальне будет, а не там, где ее мать умерла. Неважно это, конечно, а все равно — хорошо. А Мэри в комнате своего отца старой. Ну и славно».

— Успел, успел, — ответил Виллем, открывая перед ней дверь во двор. «Еще и ужин успел заказать, у них оленина сегодня».

Марфа оглянулась на темный дом и грустно сказала: «Только бы все у них удачно было».

Сев в седло, она вдруг рассмеялась: «А ты, я смотрю, так комнаты в тавернах и любишь, хотя уж, сколько лет прошло».

— Там она такая, как надо, маленькая, одна кровать помещается, — адмирал распахнул ворота усадьбы. «И вид на реку. В ближайшие два дня я тебя оттуда не выпущу, а потом приедем сюда с ними позавтракать, как договорились, и проводим — кого куда.

Марфа приподнялась в стременах и ахнула: «Все, вон факел, они уже идут по тропинке от пристани! Быстрее! — она пришпорила коня, и скрылась за поворотом дороги.

— Вот, — сказала Полли, краснея, — это наша усадьба. «Тут все просто, правда, это обыкновенный дом, но летом красиво — река рядом и еще ручей есть».

— Свечи кто-то в передней зажег, — пробормотала Мэри, озираясь. «И тепло как». Она развернула записку, что лежала на комоде итальянской работы, и, покраснев, велела:

«Полли, иди сюда».

Сестра пробежала глазами ровные строки и ахнула: «Матушка!»

Мэри вдруг понизила голос, и, посмотрев на мужа, который что-то обсуждал с лордом Фрэнсисом, призналась: «Все равно я боюсь».

— Ну, вот и скажи ему, — приказала Полли. «Скажи, он поймет». Она подошла к мужчинам, и, взяв Фрэнсиса за руку, рассмеялась: «Ну, дорогие, спокойной ночи, завтра увидимся».

Мэри тоскливо проводила глазами пышные шелковые юбки, и вдруг ахнула, — Роберт, неслышно подойдя к ней, поцеловал ее руку, — как давно, в дептфордской таверне. Она прижалась губами к его склоненной голове и попросила: «Только ты сначала со мной поговори, ладно? А то я стесняюсь».

Муж взглянул на ее пылающие щеки и ласково ответил: «Сколько надо, столько и буду говорить, любовь моя».

— Это матушкина опочивальня, — рассмеялась Полли, стоя на пороге. В окно виднелся юный, тонкий серп луны, что висела над Темзой. Фрэнсис, стоя сзади, медленно расстегнул ее короткую, соболью шубку и прошептал: «Ну вот, это у нас первая брачная ночь, а ведь будет еще и вторая — не всем так везет, счастье».

Мех соскользнул на пол, и Полли, так и не поворачиваясь, чувствуя его дыхание, лукаво ответила: «Ну, ко второй, я думаю, я все уже буду знать».