Она завернула за угол, и, увидев шпиль Святой Елены, вскинула голову — в детских было темно, только в комнате девочек горели свечи.

Виллем встретил ее на пороге, и, помогая снять шубку, шепнул: «Все спят уже, девчонки только все болтают, я уж решил дать им наговориться, напоследок».

Марфа поднялась на цыпочках, целуя его, и Виллем вдруг подхватил ее на руки. Она рассмеялась, и, обняв его, сказала на ухо: «А что, у нас там, наверное, постель холодная, как лед?».

— Ну отчего же, — отозвался адмирал, неся ее наверх, — Питер принес эту новую книгу, что его учитель издал, этот итальянец, Савиоло, руководство по фехтованию. Неплохо написано, кстати, я ее там, в постели и читал. Так что не беспокойся, — он остановился, и глубоко, нежно поцеловав ее, заметил: «Хотя я боюсь, любимая, что я не утерплю, и начну тебя раздевать прямо здесь».

Марфа почувствовала, как ловкая рука расшнуровывает ей корсет, и томно сказала: «Ну, дорогой муж, стара я уже для такого».

— А кто велел портнихе, чтобы мужской костюм был к следующей субботе готов? — подняв бровь, спросил Виллем, и добавил, запирая дверь опочивальни на ключ, прижимая ее к стене, поднимая юбки: «Видишь, я все знаю». Марфа скинула с волос золотую сетку, и, увидев, как косы падают на полуобнаженную грудь, муж велел: «Сначала так, а потом уж я тебя на кровать уложу».

— Что там за шум? — Мэри плотнее закуталась в парчовый, на соболях халат, и, окунув перо в чернильницу, что-то исправила в своих заметках. «Ужасный холод, — поежилась девушка.

— Ты же выжила зимой в Шотландии, — зевнула Полли, сидевшая напротив. Она отложила кусочек замши и полюбовалась отполированными ногтями. «А шум тот же, что и вчера, и позавчера — Виллем только той неделей из Индии пришел, понятно, чем они там занимаются», — девушка прикусила губу, стараясь сдержать улыбку.

— Не напоминай мне об Эдинбурге, — сердито попросила Мэр. Она встряхнула льняными, густыми, спускающимися ниже пояса волосами. «Я думала, я там навек заледенею».

— Судя по тому, что вы делали с сэром Робертом, когда я вчера случайно зашла в библиотеку…, - лукаво начала Полли.

Мэри отложила записи и внезапно спросила, глядя на огонь: «А ты с Фрэнсисом, ну, что-нибудь…»

Полли покраснела и пробормотала: «Да мы с ним всего два раза и виделись за это время, когда он в Париж приезжал, и дядя Мэтью еще от меня ни на мгновение не отходил. Хоть поцеловались, и то хорошо».

— Как это будет? — вздохнула Мэри и нашла руку сестры. «Боюсь я».

— Ну, матушка же все нам рассказала, — рассудительно ответила Полли, — а она вон, два раза замужем была, и это я еще султана не считаю.

— Смелая ты, — задумчиво проговорила Мэри.

Полли рассмеялась. «Ты стреляешь лучше любого мужчины..

— Кроме Роберта, — прервала ее сестра.

— Сэр Роберт — наставительно заметила Полли, — с шестнадцати лет либо воюет, либо выполняет, — она передразнила голос Джона, — маленькие поручения Ее Величества, — ты себя с ним не ровняй.

— Так вот, — продолжила Полли, — ты стреляешь, фехтуешь, ходишь под парусом, наездницы лучше тебя я не видела, — и ты боишься? — она улыбнулась, и, встав, обняв сестру за плечи, решительно сказала: «Все будет хорошо».

Мэри пожала смуглые пальцы и тихо ответила: «В усадьбе мы вместе будем, я к тебе прибегу, если что».

Полли поцеловала Мэри в теплую щеку и улыбнулась: «Это если тебя муж отпустит, дорогая моя».

— Иди-ка сюда, — велела Марфа дочери, оправив на ней платье. «Возьми, — женщина сняла с шеи крохотный золотой крестик с изумрудами, и, вздохнув, сказала:

— Как мы с отцом твоим детьми были, так поменялись крестами, на Москве еще. Ну, потом встретились, и опять обменялись, а сейчас, видишь, как — его крест на дне морском лежит, вместе с Тео, упокой Господь душу ее. «А этот, — Марфа полюбовалась на стройную, белую, как молоко, шею дочери, — теперь я тебе отдаю».

Мэри обняла мать, — они были одного роста, — и тихо спросила: «Матушка, а как это будет-то?».

— Будет хорошо, — уверенно сказала Марфа. «Ты ж за взрослого человека замуж выходишь, тридцать три года ему, и смотрит он на тебя — будто никого другого и на свете нет. Ну что ты боишься?

Мэри скомкала в нежных, маленьких пальцах край серебристого кружева на платье, и, подняв на мать лазоревые глаза, спросила: «А можно, ну, без этого?».

— Да тебе понравится, — рассмеялась мать. «Пошли, сестру твою поторопим, уже и Виллем внизу заждался вас».

Мэри, вздохнув, оторвалась от матери, и Марфа, проводив глазами ее стройную, в роскошном платье, спину, вдруг подумала: «А если нет? Вон Маша покойница — терпела и молчала. Эта, правда, за словом в карман не полезет, отца своего дочь, а все равно — сколько бы она не стреляла, сколько бы в мужское не одевалась — все равно, девушка ведь, и юная еще. Ну да сэр Роберт хороший человек, сразу видно».

Она напоследок перекрестила Мэри, и, выйдя из комнаты, весело крикнула: «Ну, где там все остальные?»

Питер Кроу посмотрел на себя в зеркало и вздохнул: «Не люблю я весь этот бархат».

— Ты им через пять лет уже сам торговать будешь, — ядовито заметила Полли, расправляя складки своего шлейфа.

— Шелк у тебя флорентийский, — небрежно заметил Питер, кинув один взгляд на платье, — из той партии, что в конце осени привезли, я его помню. А прошивку эту итальянскую вы у мистера Ричардсона покупали, и, если бы я с вами поехал, вы бы получили еще большую скидку, ему выгодно со мной дружить, я ему покупателей буду поставлять. А тебе обязательно замуж выходить? — невинно добавил Питер.

— Что? — вздрогнула Полли и повернулась к брату.

Тот стоял, в камзоле темно-синего бархата, и белоснежной рубашке, и чуть заметно улыбался. «ты же моя сестра, — наставительно заметил подросток, — мне интересно».

— Я люблю Фрэнсиса и он меня тоже, — сухо заметила Полли. «И сходи, ради Бога, за Уильямом, посмотри, как он оделся — справился ли сам?».

— Я в четыре года математические задачи решал, — отозвался Питер, — и никто за мной с рубашкой в руках не бегал.

— Бегали, бегали, — усмехнулась Полли, — и я, и Мэри, и Лиза, и еще слуг с десяток.

— И вообще, — заметил Питер, накручивая на палец каштановый локон, — Мирьям и Констанца должны вам шлейфы нести, а вовсе не мы.

— Ты же знаешь, что Мирьям нельзя в церковь, Кардозо тоже — только на обед приедут, — закатила глаза Полли, — а Констанца не идет, потому что иначе Мирьям будет тут скучно сидеть одной.

Питер только тяжело вздохнул, и, выйдя из комнаты, позвал: «Уильям, если ты еще не одет, то надо это сделать прямо сейчас!».

Марфа устроилась на передней скамье, и чуть улыбнулась священнику. «Конечно, — вдруг подумала она, рассматривая беленый свод церкви, — был бы Майкл здесь, пусть бы он венчал, и помирились бы заодно, что там делить-то? Хотя нет, он же пуританин, как Степа во время оно был, он сюда, в англиканскую церковь, и заходить бы не стал, они ж и хоронят отдельно, и музыка у них запрещена».

Она перекрестилась, и Джон, сидящий рядом, шепнул: «Да не волнуйся ты так, у тебя зятья хорошие, что один, что другой».

— Ты поближе Копенгагена ничего не мог найти? — сердито, неслышно проговорила Марфа.

«Загнал ребенка на край света, в холод».

— Ну, там теплее, чем в Эдинбурге, — рассудительно заметил Джон, — и мне нужен был человек при дворе короля Кристиана. Там спокойно, не волнуйся, хоть два десятка лет прожить можно».

Запел хор, и Марфа, вставая, успела увидеть радостную, счастливую улыбку на лице сэра Роберта. «Даже похорошел, — усмехнулась она. «Господи, вот же Джон людей подбирает — сморгни, и не запомнишь его. Фрэнсис — тот красивей, конечно будет. Только все равно им с Виллемом не равняться — он еще загорелый, после Индии с Африкой, и виски эти седые, и высокий какой».

— Хватит адмирала рассматривать, — донесся тихий голос Джона. «Вы с ним пять лет назад обвенчались, пора привыкнуть к тому, как он хорош».

— Хочу и рассматриваю, — Марфа гордо вздернула голову и, шурша шелковым, медного цвета, отделанным бронзовой прошивкой, платьем — опустилась на колени.