— Имел честь, — Ворон еле сдержал смешок. «Недолго, правда, навряд ли она меня узнает».

— Ну, вот и проверите, — сварливо отозвался Джованни и, взяв уголек, стал чертить на плоском камне.

Дверь тихонько открылась, и Эстер, отложив Писание, улыбнулась.

— А почему вы тут, — мальчик помялся на пороге и нерешительно добавил, — тетя Эстелла?

Можно я вас так буду называть?

— Можно, конечно, — женщина усадила Хосе на колени и вдохнула его запах — сладкий, детский. Она вдруг вспомнила что-то совсем давнее — как она засыпала, прижавшись к тому, кто ее спас, — «Федор, Федор его звали, да». Он гладил ее по голове, и пел что-то по-русски, — совсем тихо, так что она брала его большую руку и спокойно закрывала глаза.

— А я тут, — женщина чуть пощекотала Хосе, — потому, что хочу подумать. Тут тихо, очень удобно.

— И что вы надумали? — подозрительно спросил ребенок.

— Что мой дорогой Хосе, наверное, забыл уже, как читают Псалмы, — серьезно ответила Эстелла.

— Не забыл, — гордо сказал мальчик и потянулся за книгой.

— Ну, молодец, — выслушав, похвалила его Эстер и достала из кармана завалявшийся там мешочек с печеньем. «Правильно, — подумала она, — когда пришли солдаты, я ведь собиралась к дону Родриго — отнести ему лекарство от кашля, и эти бисквиты заодно испекла — старик их любит».

— Миндаль, — Хосе облизнулся и вдруг покраснел: «Тетя Эстелла, а можно я маме возьму немножко? У нее ребеночек, ей надо кушать, а она мне все отдает, что собирает».

— Где собирает? — Эстер похолодела.

— Там, — Хосе махнул рукой за окно. «Ну, куда все выбрасывают, из домов».

— Так, — женщина подумала, — а ты с мамой пришел?

— Она там ждет, — мальчик кивнул на коридор, — сказала, что вы ее не заходите видеть.

— Какая чушь! — поморщилась Эстер. «А ну быстро зови ее сюда!»

— Он нас выгнал, — Мануэла сидела, сложив руки на животе, уперев глаза в пол, сложенный из грубых, каменных плит. Она шептала так тихо, что Эстелла, устроившаяся рядом с ней, обняла индианку и притянула ее к себе. «Он венчается, — женщина утерла глаза передником, — на рынке говорили. С доньей Каталиной. Он уже туда переехал, в дом к ним».

— Ну-ну, — Эстер задумалась и вдруг спросила: «Что ты раньше ко мне не пришла? Где вы ночуете?»

Мануэла замялась и пробормотала: «Еще тепло». Она вдруг сжала зубы, чтобы не разрыдаться, и проговорила: «Я не приходила, потому что это я на вас донесла, хозяйка».

Эстер чуть усмехнулась. «Да уж поняла я».

— Простите, — Мануэла поймала ее руку и прижалась к ней губами. Эстер почувствовала что-то теплое, влажное, и тихо велела: «А ну не смей плакать. У тебя дитя, ему от этого плохо.

Скажи, когда дом обыскивали, половицы в моей комнате поднимали?»

— Нет, — непонимающе ответила Мануэла.

— Ну, вот и славно, — Эстер прижала к себе женщину еще ближе и зашептала что-то ей на ухо.

«И отправляйся домой, в горы, — сказала она твердо, закончив. «Тебе детей вырастить надо.

Хосе в школу отдай обязательно, при монастыре, он мальчик способный».

— Хозяйка, — Мануэла все же расплакалась, — как же это теперь будет, хозяйка!

— Будет так, как решит Всевышний, — твердо сказала Эстер. «Сказано же в Псалмах: «Ибо знает Господь путь праведников».

— А путь нечестивых погибнет, — прочитал Хосе, и поднял на женщину темные, красивые, отцовские глаза.

— В общем, вот так, — закончил Ворон. «Два десятка человек остаются здесь с доном Мартином, и разбираются с караваном. Пленных не брать, индейцев, по возможности, под пули не подставлять — им ответить нечем. Лошади у них есть? — обратился капитан к таможеннику.

— Есть, они некрасивые, но резвые, — ответил тот.

— Что они резвые, — это хорошо, — задумчиво ответил Ворон, — нам такие и нужны. К пятнице чтобы у меня здесь было штук десять. А что они некрасивые, — капитан вдруг усмехнулся, — ну, о своем коне я сам позабочусь.

— Почему? — удивился Джованни.

— Я же сказал, вице-королевство меня надолго запомнит, — Ворон поднялся. «Все, кто отправляется в город — встречаемся в ночь с пятницы на субботу, в том месте, которое я указал на карте. Вы, святой отец, оставайтесь в Лиме, — с вас веревки, как мы и договаривались».

Джованни кивнул, и, тоже встав, тихо спросил капитана: «И все же, зачем вы это делаете?».

— Вот же зануда вы, Испанец, — рассмеялся Ворон. «Не лезьте в душу. Хочу еще раз потрогать ее задницу — вот зачем!»

Джованни закашлялся и сказал: «Достойное объяснение, капитан, очень достойное».

Снизу, с площади доносился заунывный голос архиепископа, — он читал проповедь. Слова были неразборчивыми, Эстер, было, хотела прислушаться, но, улыбнувшись, подумала, что сейчас уж точно ей это, ни к чему.

Женщина поежилась, стоя у решетки — ночи уже были холодными. «На мула Мануэле должно было хватить, — подумала она, — доберутся до ее селения в горах, а там уже легче.

Там дом».

Она внезапно вспомнила веселые, круглые холмы, маленький городок серого камня, что взбирался по их склонам, и небо — прозрачное, чистое небо Святой Земли. «Дом, — Эстер услышала мерные удары колокола. Стоявшие внизу подняли свечи — десятки маленьких огоньков, и что-то запели.

«Скоро утро, — Эстер потерла лицо руками. «А отец Джованни так и не приходил. Ну что ж, — она открыла Писание и найдя Псалмы, даже не смотря на страницу, прочитала по памяти:

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла». Она вздрогнула от звука своего голоса. «Такой одинокий он тут», — подумала Эстер.

— Благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни, — закончил кто-то с порога, мягко.

— Святой отец, — проговорила Эстер. Джованни увидел, как бьется нежная, синяя жилка на смуглой шее и тихо сказал: «Что бы ни случилось, верьте — все будет хорошо. Даже если вы будете уже стоять на костре».

Она только кивнула, чуть прикусив губу, и вдруг спросила: «Погадать вам, святой отец? Нам нельзя, — она усмехнулась, а вам можно, наверное?».

— Тоже нельзя, но гадайте, — решительно ответил Джованни. «Триста восьмая страница, пятая строчка сверху»

— Будьте тверды и мужественны, не бойтесь, и не страшитесь их, ибо Господь Бог твой Сам пойдет с тобою и не отступит от тебя и не оставит тебя, — прочитала Эстер, и, подняв на него серьезные, черные, огромные глаза, улыбнулась: «Вы знали».

— Я, в общем, Писание знаю наизусть, а в этом издании — тем более, — ласково ответил Джованни. «Но все равно — спасибо».

— Это Господь говорил сынам Израиля, — она все еще смотрела на него. «Но, я думаю, это — про всех нас».

— Да, — сказал Джованни и отступил в сторону — пришел цирюльник.

— Как там конверсо? — архиепископ потянулся за паштетом и добавил: «Все же прекрасная идея — устраивать такие завтраки. После бессонной ночи хочется поесть, а казнь — дело долгое».

— Упорствует, — вздохнул Джованни и налил себе вина. «Я уже видел подобное, — они не раскаиваются, хоть что с ними не делай. Вы же знаете, кровь проливать нельзя, поэтому в Мехико мы, большей частью, использовали дыбу. Еще можно заткнуть человеку рот тряпкой, и медленно лить на нее воду — захлебываясь, он часто отрекается от своих заблуждений».

Джованни увидел, как побледнело лицо Мендеса, стоявшего рядом с ними, и повернулся к нему: «А вас, дон Диего, я слышал, можно поздравить?».

— Да, — архиепископ похлопал Мендеса по плечу, — венчание в соборе в следующую субботу.

— Вы, конечно, приглашены, святой отец, — пробормотал Мендес, не глядя на Джованни, — и на свадебный завтрак тоже. В доме у моего тестя. Будущего, — добавил он, покраснев.

— Не премину посетить, дон Диего, — чуть поклонился Джованни.

— А донья Каталина будет сегодня? — поинтересовался архиепископ. «Или она занята, приятными хлопотами?».

— Нет, нет, они придут, — Мендес попытался улыбнуться, — заискивающе. «Попозже».

В роще было еще темно — солнце едва всходило на востоке, за мощными горными склонами.