- Я попрошу священника местного побыть, с вами. Я за мальчиком, в Итон.

Свекор помолчал:

- Ему тринадцать, Марта…, Пять лет, пока он дело унаследует…., - он посмотрел на прямую, жесткую спину невестки. Марта стояла, глядя на утренний, тихий сад, на кованую ограду поместья, с эмблемой «К и К», над воротами.

Сидония всхлипнула:

- Милая…, - Мартин услышал, как сглотнула невестка:

- Я помню, дядя Мартин. Пять лет я буду управлять, - женщина помолчала, - как миссис де ла Марк делала, первая. А вы, пожалуйста, - твердо попросила Марта, - ложитесь и отдыхайте.

Устроив стариков в спальне, она вышла на мраморную террасу и чиркнула спичкой. Марта вдохнула горький дым и разрыдалась. Перед ее глазами был муж. Питер стоял на крыльце особняка, улыбаясь, подняв руку. Его лазоревые глаза ласково смотрели на Марту. Она села на ступени и тихо завыла, раскачиваясь, уронив голову в колени:

- Господи, почему, зачем…., И дети отца не увидят…, - Марта, привезя в госпитальный морг останки мужа, запретила Грегори даже заходить туда. Она велела:

- Ты с его светлостью оставайся, с Джейн, с тетей Евой…, И Мартин с Люси сюда приедут, - женщина потянулась и обняла сына. Герцогиню прооперировали, вынув пулю, однако она все еще была под хлороформом. Серо-голубые глаза сына запали, на смуглых щеках виднелись следы слез:

- Мамочка…, - прошептал Грегори, - мамочка, милая, я врач…, Я могу…

- У тебя пациент, - Марта указала на дверь палаты, - он…, - Марта запнулась, - пока жив.

- Пока, - горько подумал Грегори и услышал голос матери:

- Не надо, милый. Я сама все сделаю, с полицейскими врачами. Отправлюсь в Мейденхед, и в Итон, за мальчиком. Петр и все остальные завтра вернутся, к вечеру, - мать поцеловала его и ушла по коридору, маленькая, в пропахшем гарью, темном платье.

Грегори прислонился к стене, сжав кулаки, тяжело дыша. То, что он делал в палате, было трудно, так трудно, что он еле заставлял себя устоять на ногах. Грегори велел себе не думать о Джейн. Девушка тихо плакала, скорчившись в углу, уткнувшись лицом в плечо брата:

- Папа, пожалуйста, пожалуйста…, Грегори, помоги ему…

Грегори вытер рукавом холщового халата лицо и вернулся к раненому.

Люси подняла голову. Мать вышла из палаты, где лежала тетя Полина. Марта опустилась на лавку рядом с детьми:

- Она очнулась. Сейчас…, ее к дяде Джону отвезут, - Марта чуть не добавила:

- Попрощаться. Господи, как он живет еще…, Но рядом Грегори, Джон не страдает, - Марта знала, что сын тратит все силы именно на это:

- Хоть бы Джон в себя пришел, успел увидеть мать, Полину, детей…, - Марта незаметно сдула с ладони следы пепла. Она вспомнила огромные, синие глаза Полины, туманные от хлороформа. Герцогиня попыталась приподняться на койке, Марта ее удержала:

- Тихо, тихо. С детьми все в порядке, они здесь. И Джон здесь, - прибавила Марта, - в нашем доме фении бомбу взорвали. Питер погиб, - женщина поняла, что в первый раз сказала это вслух, и справилась с резкой болью, где-то внутри, - а твой муж…, - она помолчала, - ранен. Смертельно, -прибавила Марта: «Ты поняла?»

Темные ресницы дрогнули. У Полины были перевязаны голова и шея.

- И письмо Аарона сгорело, - устало поняла Марта, - и расписка Федора Петровича…, Это все у меня в спальне хранилось. От комнаты и гардеробной почти ничего не осталось. А кабинет Питера цел, только люстра на пол рухнула. Надо у нее спросить…, - Полина шевелила рукой в воздухе.

- Кого ты узнала, в Хэмпстеде? - Марта подала ей блокнот и карандаш. Тонкие пальцы задвигались. Марта прочла имя и кинула бумагу в оловянную миску, под кроватью, чиркнув спичкой. Они с Полиной смотрели на легкий дымок. Герцогиня, обессилено, закрыла глаза. Марта наклонилась и поцеловала ее в щеку: «Сейчас Джона увидишь».

Она сидела рядом с детьми, обнимая их. Марта слышала, как плачут сын и дочь. Женщина вздохнула: «Пойдемте, милые, попрощаемся с папой».

Ему было спокойно и тепло, ничего не болело. Джон вспомнил:

- Питер за столом сидел…, Мы поели, пили кофе…, Я отошел, распахнул двери, закурил…, - он услышал грохот внизу, под полом, ощутил осколки стекла, врезавшиеся в тело: «Техники сказали, что провода в стенах в порядке. Они начали снимать плиты на полу, тогда все и случилось..., Маленького Джона похитили, Полина поехала в Хэмпстед, - он услышал тихий голос:

- Милый..., милый мой, я здесь..., и дети, с ними все хорошо, и Полина..., - Джон открыл глаза и увидел жену. Она сидела в кресле, у его кровати, в госпитальном, сером халате. Голова и шея были перевязаны. У нее были все те же, синие, большие глаза. Полина велела себе не отворачиваться, не отводить взгляда. Она, мимолетно, подумала:

- Может быть, не стоило детям здесь быть, видеть его..., таким..., - но потом женщина сказала себе:

- Нельзя. Пусть с ним попрощаются. Он не страдает, я знаю.

Ева стояла на коленях у кровати, обнимая сына. Когда ее с Джейн привезли в госпиталь, и она зашла в палату, герцогиня покачнулась. Она увидела Грегори, с бледным, усталым лицом, увидела других врачей. Ева попросила Джейн:

- Иди к брату, милая. Маму твою оперируют, но все будет хорошо.

Девочка, остановившимися глазами, смотрела на отца. Он был без сознания. Маленький Джон, взяв ее за руку, отвел в угол палаты.

Ева кивнула на коридор, Грегори послушно вышел вслед за ней. Он увидел, как отхлынула кровь от лица старой женщины. Ее лоб пересекли резкие морщины. Ева оглянулась, вокруг никого не было, и зашептала:

- Я знаю, ты меня вылечил. Я знаю, знаю..., - она схватила пальцы Грегори:

- Пожалуйста, сделай так, чтобы он не мучился, это мой сын..., - она запнулась и вспомнила Австралию. Ева услышала плач ребенка: «Мамочка, я хочу тебя обнять, мамочка, пожалуйста..., - она помотала головой: «Грегори, я прошу тебя...»

- Нечем..., - поняла Ева, - ему нечем меня обнять. Значит, я это буду делать. Пока он дышит, пока он жив..., - Грегори помолчал:

- Я обещаю, тетя Ева. Ваш сын..., он умрет без боли, без мучений, - вдовствующая герцогиня, на мгновение, закрыла глаза. Грегори испугался, что она потеряет сознание. Ее лицо было мертвенно бледным.

- Я его тридцать семь лет не обнимала, - донесся до Грегори тихий голос, - моего сыночка. И опять..., -женщина пошатнулась, но выпрямила спину.

- Спасибо тебе, - кивнула Ева. Грегори проводил ее глазами:

- Он истекал кровью, когда его привезли. Невозможно жить с такими ранениями..., - Грегори велел себе собраться и вернуться к раненому. Надо было сделать так, чтобы он пришел в себя.

- Папа умер мгновенно, - юноша следил за пульсом на шее, больше его нигде было не посчитать, - он и не понял, что случилось. Джейн, бедная моя девочка..., - он слышал, как плачет Джейн, но Грегори знал, что ему нельзя покидать больного, ни на мгновение, нельзя думать еще о чем-то. Операция была бесполезной:

- Сколько бы мы крови не перелили, по методу покойного доктора Бланделла, - заметил главный врач, - все будет тщетно. У него искалечены ноги, оторваны руки, позвоночник переломан, в нескольких местах..., Доктор Вадия, - он вздохнул, - впрыскивайте ему морфий. Он, скорее всего, даже не очнется.

Морфий Грегори нужен не был. Он снял боль и герцог попытался приподнять веки. Его лицо было иссечено осколками стекла, но глаза не пострадали.

- Он не мучается, - Грегори смотрел на Еву, обнимавшую сына, на Джона и Джейн, державшихся за руки: «Не мучается, и больше не будет. Для этого я здесь».

- Она такая же красивая, - Джон смотрел на жену, - моя Чайка, такая же..., Тридцать лет прошло, - он вспомнил каморку в Ист-Энде, запах фиалок, белокурые, рассыпанные по холщовым простыням волосы.

- Тридцать лет, и всякий раз, - Джон попытался пошевелиться, - как тогда, в первый..., Любовь моя..., -губы жены шевелились. Он услышал голос матери:

- Сыночек, милый мой..., Полине нельзя говорить, но я тебе все расскажу. Она выздоровеет, очень скоро, и Маленький Джон в безопасности, и Люси. И Питер жив, - Ева подняла голову, - только ранен..., Сыночек, милый мой..., - Джон почувствовал ее мягкие, ласковые руки. Мать обнимала его, как тогда, до ее болезни, в Австралии. Герцог шепнул: