Отец, кажется, был в хорошем настроении. За чаем, он шутливо рассказывал о шторме, потрепавшем пакетбот в Ирландском море, и подмигнул Грегори:

- Когда врачи научатся лечить морскую болезнь? Лимонына борту закончились на полпути к Ливерпулю. Пришлось мне страдать, - он усмехнулся и отпил хорошо заваренного, цейлонского чая.

Джон, действительно, был доволен. Месяц назад в Дублин пришла шифрованная телеграмма с Ладгейт-Хилл. Марта, в отпуске не теряла времени. Она прислала Джону список работников Дублинского замка, чьи досье вызывали подозрения.

- Мы его раскусили, - Джон вспомнил невидного юношу в очках, - а за него ручался его преосвященство Уолш, профессор теологии в колледже Святого Патрика. Этот, Мерфи, тоже колледж святого Патрика закончил, но обеты не принял. Марта молодец, всю его родню проверила.

Джеймс Мерфи, на первый взгляд, был совершенно безобиден. Юноша происходил из католической, но лояльной семьи, никто из его родственников не участвовал в неприятностях.

- Это здесь, - мрачно подумал Джон, - а в Америке...

Тетка Мерфи по матери эмигрировала в Бостон двадцать лет назад.

- И десять лет назад, - Джон откусил от свежей булочки, - она вышла замуж за некоего Джерома Коллинза. Научный редактор New York Herald, известный газетчик. Джером Коллинз бежал в Америку, когда мы разоблачили план фениев по освобождению их соратников из тюрьмы Пентонвиль. Коллинз основал так называемый Гэльский Клан, подпольную организацию ирландских националистов. Мы о нем говорили, в Вашингтоне, когда я на похороны Дэниела приезжал. Генерала Горовица очень не хватает, - булочка была по местному рецепту, с начинкой из вишни, цедры, розовой воды, рома и мускатного ореха. Джон помнил их с детства. Такие всегда пекла бабушка Марта.

- А теперь мама с Полиной пекут, - он ласково взглянул на жену и та улыбнулась:

- Он плохо выглядит, - озабоченно подумала Полина, - устал. Пусть отдохнет, с мальчиками на рыбалку сходит..., - во дворе замка слышались голоса. У них круглосуточно дежурил полицейский, а сейчас, поняла Полина, охрана разбирала ящики из Дублина. Это были не подарки, не уотерфордский хрусталь, и не шерсть для вязания Евы. В них лежали шифрованные документы.

Джон послал из Дублина телеграмму в Вашингтон. Герцог выругался, получив ответ. Коллинз, в середине лета отплыл из Сан-Франциско в арктическую экспедицию, на бриге «Жанетта», корреспондентом.

- Хоть бы он себе голову сложил, - пожелал Джон.

Мерфи они арестовывать не стали, а пустили за ним слежку. Джону было важно знать, с кем встречается юноша в свободное от работы время, и кто с ним сидит на одной скамье во время мессы.

- Не вызывайте у него тревоги, - велел он дублинским работникам, - относитесь к нему, как и прежде. Пусть ходит на совещания, пусть делает свое дело, - герцог, нехорошо, усмехнулся.

После чая он поднялся:

- Пойду, разберу бумаги, а потом в парке прогуляемся.

- Сейчас, - Грегори увидел, что Джейн, едва заметно, кивнула.

В кабинете было прибрано, на камине стояла серебряная ваза. Джон удивился:

- Свежие гиацинты, и это осенью. Мамины любимые, - он услышал стук в дверь.

Джон, по старой привычке, побаивался врачей, хотя мать давно была здорова.

- А если что-то не так..., - юноша стоял на пороге. Он спохватился:

- Ты заходи, Грегори. Что случилось? Садись, садись..., - однако Грегори не двигался.

- Красивый мальчик, - отчего-то подумал Джон, - Питер мне говорил, он похож на мать, со светлыми глазами. Все равно, видно, что он полукровка.

Юноша поправил свой итонский галстук и провел рукой по коротко стриженым волосам.

- Ваша светлость, - сказал Грегори, - я хочу попросить руки вашей дочери, леди Джейн Холланд.

От станции Кентербери до фермы было пять миль. Мария и Моше, в поезде поняли, что оба любят ходить пешком.

- Я всю нашу страну исходил, - улыбнулся юноша, - когда я в Цфате жил, я и до Кинерета добирался, то есть до Тивериадского озера, и на севере бывал, в горах. У нас, кузина Мария, зимой даже снег выпадает.

Моше рассказывал ей о горячих источниках, о реке Иордан и Мертвом море, о древних развалинах Петры.

- Тетя Элишева-Сара, когда у нас жила, туда ездила, - они сидели друг напротив друга, на деревянных скамьях отделения третьего класса, - она потом об этом очерк написала, - Моше отвел глаза от девушки: «Смотри в окно!»

Она была в скромном, темном платье. Большие, красивые руки Мария сложила на коленях. Девушка кивнула: «Я читала. У нас все ее книги есть. Она замечательно пишет, тетя Бет».

- Она тоже, - подумала Мария, - тоже была христианкой…, А теперь замужем за равом Горовицем. У них семья большая. Один мальчик и восемь девочек…, - Мария попросила: «Господи, пусть только он…, кузен Моше, не заметит, что я покраснела».

Мария выросла на ферме и знала, как появляются на свет дети. Два года назад, когда ей исполнилось шестнадцать, в Кентербери приехала погостить тетя Марта, с Люси. Они с женщиной сидели в цветущем, яблоневом саду, тетя Марта коснулась ее руки:

- Твой дедушка, милая…, Он просил меня с тобой поговорить, я замужем, а ему…, - Мария улыбнулась: «Неудобно, я понимаю».

Мария ходила в клинику тети Мирьям.

- У меня уже все…, - призналась девушка Марте, - все произошло. Тетя Мирьям сказала, что все в порядке, беспокоиться не о чем. Но я все равно…, -Марта отпила бузинного лимонада и похвалила: «Очень вкусный. Ты послушай меня, милая».

Марии нравилось возиться с детьми. Она всегда навещала окрестных фермеров, если в доме появлялся новорожденный. Девушка приносила матерям подарки и ласково смотрела на колыбель. Иногда ей разрешали подержать на руках ребенка. Она улыбалась, вдыхая запах молока, глядя на нежное личико, на длинные ресницы. Мария не боялась уронить младенца. Она помогала коровам и овцам при родах, выкармливала ягнят и телят. Мария отдавала дитя матери. Идя домой, девушка вспоминала сонные, туманные глаза новорожденного, и то, как он тянулся к груди.

- У меня тоже будет большая семья, - иногда думала Мария, а потом отгоняла эти мысли: «У тебя дедушка, ферма…, У тебя другие заботы».

- Надо переехать в Аддингтон, - она глядела на зеленые поля Кента, на пасущихся коров, - надо сшить шелковые платья…, У нас будут гостить епископы, дедушку начнут приглашать во дворец…, И меня тоже. Хотя дедушку и так приглашают. Королеве нравится с ним разговаривать. Он и в часовне, в Виндзоре проповедовал…, - Мария, с тоской, вспомнила пчел на пасеке, сыроварню и кладовую, с головками сыра, с банками джемов и чатни.

- Надо сидр сделать, яблоки засушить - напомнила она себе, - в этом году хороший урожай.

Дорога на ферму шла среди яблоневых садов. Моше нес ее саквояж. Мария, было, запротестовала, еще на Харли-стрит, но юноша поднял руку:

- Так положено. Моя прапрабабушка, - он подмигнул Марии, - мать бабушки Элишевы, была леди Джозефина Холланд, Черная Джо, - Моше сдвинул кепку на затылок и легко подхватил саквояж.

- Я тоже аристократ, - смешливо добавил он, - мы с графом Хантингтоном родственники.

- Мы все родственники, - Мария взяла свой ридикюль и помахала тете Мирьям: «Спасибо большое!»

Они уходили по Харли-стрит. Мирьям, прислонилась к гранитному столбику на крыльце:

- Скоро Юджиния Николаса привезет. Они с Моше увидятся…, Петр, в Мейденхеде…, - она велела себе не думать о юноше. После того, как Мирьям встретила их на станции Лондонский Мост, она вернулась домой и заперлась в спальне. Она тяжело дышала, уткнувшись лицом в подушку, закусив ее угол. Женщина оправила платье и рубашку:

- Нельзя, нельзя…, Он сын Марты. Марты была так добра к тебе, все это время…, Он его сын, -женщина поднялась с кровати. Даже если бы Мирьям этого не знала, она бы все равно догадалась.

- Они похожи, - Мирьям плеснула себе в лицо холодной водой, - похожи…, как будто это я с ним была, со Степаном…, - Моше и Мария свернули за угол, а Мирьям сказала себе: