Она, подумал Моше, будто ступила с улиц Еврейского Квартала сюда, в мраморный вестибюль главной лондонской синагоги. Он знал таких девушек в Иерусалиме. Они поднимались до рассвета, молились, стирали, убирали, ухаживали за братьями и сестрами, помогали матерям в лавках. Почти все магазины в городе держали женщины. Мужчины занимались Торой. Они варили обеды для стариков и больных, готовили на свадьбах, а потом и сами выходили замуж, за приятелей Моше по ешиве. Бабушка Дина вздыхала:

- Тебе двадцать два, милый. Сказано: «В восемнадцать лет под хупу».

Моше сватали, он был наследником дела Судаковых. Однако рав Коэн, поджав сухие губы, предупредил его:

- Что вы затеяли, с новым поселением, это ваше дело. Твой дед может раздавать благословения, но, ни одна хорошая еврейская девушка туда не поедет. Мужчины вокруг, дикая местность..., - он покачал головой. Моше буркнул: «Это мы еще посмотрим, рав Коэн». Юноше никто пока и не нравился. Рав Исаак успокоил его:

- Это придет, милый мой. Когда я твою бабушку увидел, сразу понял, что мне без нее жизни нет. И твой отец покойный говорил, как у него с матерью твоей случилось..., - дед потрепал его по плечу: «Все еще будет».

В Париже Моше обедал в особняке Ротшильда. Барон, вместе с Горовицами, помогал деньгами поселениям на Святой Земле. За столом сидели девушки в шелке и драгоценностях. Они ахали, расспрашивая Моше об их жизни в палатках, среди болот, а юноша, все время, думал:

- Нет, нет..., Прав дедушка, надо ждать. Я это почувствую, когда ее встречу.

У нее были ясные, голубые глаза, она была высокой, почти вровень Моше. Из тяжелого, сколотого медными шпильками узла каштановых волос выбилась одна прядь и щекотала ей шею. Вокруг носа у нее были мелкие веснушки. Пахло от девушки, легко, едва уловимо, летним, цветущим садом.

- Дедушка Аарон священник, - бессильно подумал Моше, - то есть епископ..., И она тоже христианка…, Какая она красивая, - на ее щеках играл легкий румянец. Сзади раздался добродушный голос рава Адлера: «Мисс Корвино! Я вас помню. Вы сюда с дедушкой приходили».

- Я очень рада встрече, кузен Моше, - успела сказать Мария. Раввин увлек их за собой: «Пойдемте, пойдемте, еще обед!»

За столом они оказались рядом. Моше не слышал, что ему говорили, не думал, что лежит на тарелке. Мария расспрашивала его о сельском хозяйстве. Юноша удивился:

- Вы очень, много знаете, кузина..., Я учился, однако у нас совсем простые классы. Нет профессоров, -он вздохнул. Мария смутилась:

- У меня ферма, кузен Моше, в Кентербери, где мы с дедушкой живем. Сад, огород, коровы..., У меня и сыроварня есть, и пасека. Но виноград я пока не пробовала выращивать, - Моше увидел, как она улыбается. Юноша, с облегчением, понял: «О винограде я все знаю. Ей будет интересно, непременно».

Они говорили о филлоксере. До Святой Земли американская мошка пока не добралась. Моше уверил девушку:

- Мы будем с ней бороться так же, как в Европе, гибридизацией. Американские сорта винограда от нее не страдают, однако вкус ягод у них оставляет желать лучшего. Мы скрестим их с нашими лозами и получим сорт, устойчивый к вредителю. А что вы думаете о колорадском жуке? - спросил юноша:

- Он у нас не появлялся, но я читал, что в Германии посевы картофеля пострадали. Мы тоже будем выращивать картофель, обязательно..., - с насекомых они перешли на свойства почвы в Святой Земле. Начали читать молитву, после еды. Моше спохватился:

- Я вас провожу, конечно. Вас и тетю Мирьям..., - ему очень хотелось попросить Марию пригласить его в Кентербери. Моше одернул себя:

- Это не принято. Не навязывайся. Она с тобой разговаривает из вежливости. Какая она умная девушка, занимается ботаникой, селекцией фруктовых деревьев, ездит в аграрный колледж..., -Мария отложила серебряную ложечку:

- Вы говорили, что у вас овец выращивают..., У меня стадо есть, небольшое..., Здесь, правда, другие породы..., - она замялась:

- Что он обо мне подумает..., Неприлично, девушка не может приглашать юношу..., Это потому, что он тоже занимается сельским хозяйством, - твердо сказала себе Мария: «Он еврей, у вас ничего не может быть. Ты ему и не нравишься. Кому ты можешь понравиться, деревенская девчонка...»

- Я бы очень хотел посмотреть, кузина, - он покраснел.

- Если вам удобно, конечно..., - Мария посмотрела в его серые глаза: «Мы можем вместе поехать, кузен. В воскресенье утром, если вы не заняты, - почти испуганно добавила девушка.

Моше хотелось сказать, что для нее никогда не будет занят, но юноша только кивнул:

- Что вы! Я вас заберу, с Харли-стрит, после молитвы и отправимся на вокзал.

У него, заметила Мария, были большие, сильные руки рабочего. Он рассказал, что его дед, погибший в погроме, в Цфате, стал первым покупать землю у турок.

- Его плантация этрогов процветает, - рассмеялся Моше, - дедушка плодами занимается. Земля рядом с Иерусалимом. А я отвечаю за вино. Сейчас, кузина Мария, люди стали за стены города переселяться. Ветряную мельницу поставили, в новом квартале. У меня дом есть, от дедушки, но я его отдал под школу, - юноша смутился, - я могу и в Еврейском Квартале пожить, в нашем старом особняке. И вообще, я, то в Цфате, то в Петах-Тикве. Нечасто в Иерусалим выбираюсь.

Он говорил о том, что ездит по стране один. Юноша знал и турецкий, и арабский языки, и отлично владел оружием. Моше пожал плечами:

- Мне бояться нечего, я на своей земле. Мой дедушка, Моше Судаков, половину домов наших отстроил. Он и с магометанами работал, и с христианами..., У нас много паломников христианских. Есть даже те, кто землю покупает. Тоже будут колонии организовывать. Нам всем надо жить в мире, -подытожил юноша.

Он проводил их до Харли-стрит. На ступенях клиники, Моше подождал, пока Мирьям откроет дверь:

- Кузина Мария, я очень рад, что мы встретились. Мне бабушка много о дедушке Аароне рассказывала. Я всегда слышал, что он очень достойный человек.

- Она сиротой выросла, как я, - вспомнил Моше: «Папа ко мне приезжал, и тетя Мирьям, но нечасто..., Надо с Николасом обязательно в музей сходить, в зоопарк, когда привезут его. Может быть, и Мария к нам присоединится...»

- Вы с дедушкой еще увидитесь, кузен, - пообещала Мария и заставила себя не протягивать ему руку: «Счастливой субботы!». Моше постоял, глядя на огоньки газовых светильников в окнах тети Мирьям. Они постепенно затухали:

- Мария это делает. Она не еврейка..., Не еврейка, - он поморщился и резко повернулся, засунув руки в карманы пиджака. Моше шел обратно к раву Адлеру, думая о ее голубых глазах, о длинных, темных ресницах, о деловитом голосе:

- Я знаю, что вам нельзя смешивать мясную пищу с молочной. Можно делать рассольный сыр, из овечьего молока, как его в Альпах готовят. Я в переписке с тамошними сыроварами, я вам покажу весь процесс..., - Моше сглотнул: «Как будет, так и будет».

Мария отправилась спать.

Мирьям напомнила себе, что надо на следующей неделе купить билеты на дуврский экспресс. Она везла сына через Париж в Амстердам, повидаться с родственниками перед школой.

- С Юджинией и Жанной поедем, - она задержалась в передней. Коротко, требовательно прозвенел звонок. Мирьям удивилась:

- Шабат. Все знают, что я не принимаю, я не госпиталь..., Вдруг кому-то плохо на улице стало. Сказали, что здесь врач..., - она, так и не сняв шляпы, распахнула дверь и застыла на пороге. Мирьям увидела букет белых роз, вдохнула острый, сухой запах осени. Он стоял на ступенях, высокий, широкоплечий, в хорошо сшитом пальто и цилиндре. Голубые глаза посверкивали в огоньках фонарей. Харли-стрит была пуста, откуда-то издалека доносился стук копыт.

- Мирьям..., - он улыбался, - Мирьям, я знаю, ты рада меня видеть..., - женщина прислонилась спиной к двери:

- Нельзя! Не делай больше ошибок, бабушка тебя предупреждала. Нельзя, нельзя..., - его горячее дыхание было совсем рядом, она услышала шепот:

- Пойдем, пойдем, я по тебе соскучился, и ты тоже, я знаю..., - у нее едва не подкосились ноги. Мирьям велела себе не цепляться за рукав его пальто, не искать его пальцы. Она выпрямила спину. Прошипев: «Уходи!», женщина захлопнула дверь. Она ждала, что Макс позвонит, но на улице было тихо. Мирьям, взбежав на второй этаж, в кабинет, увидела в окне его удаляющийся силуэт. Он завернул за угол Харли-стрит и пропал.