Мария приложила к щеке бумагу. От нее тонко, едва уловимо, пахло табаком. «Максимилиан де Лу, -подумала девушка, - мой отец племянник тети Полины. Брат дяди Анри, того, что в Париже погиб. Никто не знает, где он сейчас».

О Максе в семье не говорили. Тетя Полина, иногда, сердито замечала:

- Он взрослый человек, доктор философии, ему четвертый десяток. Захочет он приехать в Лондон…, -женщина осекалась, - мы ему всегда будем рады.

Она вертела конверт, а потом, решительно поднялась. Прабабушка написала, что ее мать воевала в отрядах Гарибальди, в Италии, а сама Мария родилась на юге страны, в Аспромонте.

- Значит, эти деньги были от прабабушки Джоанны, - поняла Мария, - или от него..., от моего отца...

Аарон никогда о нем не упоминал. Они с Марией часто ездили в Мейденхед, на семейное кладбище, и стояли у красивого креста белого мрамора. Аниту похоронили рядом с матерью.

- И меня здесь когда-нибудь в землю опустят, - Аарон, оглядывал серые, темные, светлые гранитные надгробия, - отец мой в Лидсе лежит, за его могилой ухаживают, мать в Дареме..., - внучка коснулась его ладони: «Не говори о таком, дедушка. Ты до ста, лет проживешь, и даже больше, как дедушка Питер. Пойдем, - Мария подтолкнула его, - посмотрим на могилу первого Кроу, на памятник тем, кто на морях погиб...»

Они замедлили шаг и Мария прочитала: «Выходящие на кораблях в море, работники на водах великих, те видели дела Господа и чудеса Его в пучине».

- А почему здесь нет имени сэра Стивена, дедушка? - спросила его Мария. Теплый, летний ветер шелестел травой. Аарон увидел ворона,парившего над крышей усадьбы Кроу. Он вспомнил, как, еще на Крымской войне, вел поминальную церемонию по Стивену и матросам.

- Не дожил он до старости, - подумал Аарон, - как Ворон, как сэр Николас, как капитан Кроу, что на озерах погиб..., Никто из них в своей постели не умер. И мальчик хочет моряком стать, исследователем...

Маленький Ник бредил Арктикой. В детской, на Харли-стрит, висели карты, стоял большой, подробный глобус, на стене Ник устроил кортик отца. Мальчик не снимал золотой, семейный медальон. Он даже нарисовал корабль сэра Николаса и леди Констанцы, замерзший у берегов Ледяного Континента.

- Я вырасту, - говорил Ник, - и пройду Северо-Западным проходом, обязательно. Привезу домой тело папы. А потом отправлюсь на юг.

Он был высокий, крепкий, с каштановыми волосами и лазоревыми глазами капитана Кроу.

- Этой осенью он в Итон поедет, - вздохнул Аарон, - как время летит. Юджиния привезет мальчиков. Моше со своим единокровным братом увидится, и Жанна с Ником познакомится. Моше сразу написал: «Тетя Мирьям, конечно, пусть и клинок, и медальон останутся Нику. Я вряд ли стану моряком, а папа был бы рад, что мальчик получил эти вещи».

- Капитан Кроу, как положено, похоронен, - Аарон коснулся рукой теплого камня и прибавил про себя: «Только никто не знает, где».

По возвращении в Британию Мирьям и Петр поехали в Адмиралтейство. Они встречались с исследователями Арктики, начертив примерные карты. Стало понятно, что могила капитана Кроу лежит где-то на юго-западной оконечности острова Виктория. Мирьям сказала, что они видели открытое море, но старики отмахнулись:

- Быть такого не может. Это полынья, леди Кроу. Вы врач, вы в таком не разбираетесь. Просто полынья. Вечные льды не тают даже летом.

- На острове было тепло, - настаивала Мирьям.

- Как на юге Гренландии, где мы зимовали. Я хорошо помню тамошнюю весну. Светило солнце, росла трава..., - она замолчала, глядя на членов Арктического Совета.

- Природная аномалия, - процедил кто-то.

- Мистер Воронцов-Вельяминов подтверждает ваши показания, однако, он тоже не моряк. Он кочегар, - старик мелко рассмеялся и ударил ладонью по картам:

- Вот и все. У вас муж умирал. Вы были не в себе, леди Кроу. Племя, о котором вы нам рассказали, -капитан пожал плечами, - есть случаи, когда выжившие моряки прибиваются к эскимосам, бродят с ними какое-то время..., Ничего необычного, - заключил он. Мирьям и Петя обменялись быстрыми взглядами. Юноша услышал голос председателя: «Вы не нашли следов экспедиции Франклина и Крозье?»

Петя вспомнил мощного, седоволосого старика, в меховой парке, его голубые глаза, услышал крик чаек над серыми скалами, увидел Нукку и Петерсена, что махали с берега.

- Нет, - помотал головой Петя, - не нашли.

Мария поднялась по ступеням паперти и заглянула в церковь. Храм был маленьким, темным, слабо пахло ладаном. Дома, в Кентербери, Мария любила молиться в боковом приделе собора, в капелле Троицы, где когда-то убили святого Томаса Бекета. Дед рассказал ей, что мощи епископа, во время царствования короля Генриха, сожгли.

- Здесь гробница его была, - Аарон наклонился и прикоснулся ладонью к плитам на полу капеллы, - в крипте. Может быть, мы его мощи еще обретем, - каноник перекрестился и указал на ступени: «Я все равно, представляю себе, что гробница внизу, когда молюсь».

Рыжая, побитая сединой голова деда, была опущена вниз. Он сидел, на своем любимом месте. Аарон всегда устраивался на третьей скамье слева. Каноник смеялся:

- Его преосвященство ван Милдер, покойный, меня научил. Отсюда лучше всего слышно проповедника, в любой церкви. Я проверял, - дед поднимал палец, - это именно так.

Девушка неслышно опустилась рядом и взяла его руку. Мария до сих пор не могла поверить, что дедушка станет архиепископом Кентерберийским, главой англиканской церкви в метрополии и колониях. Она покосилась на задумчивое лицо:

- Он плакал. Ему надо будет сюда переехать, в Аддингтон..., А моя ферма, лавка..., Я дедушку не брошу, - поняла Мария:

- Ничего страшного, огород и сад здесь есть. В Кентербери можно нанять управляющего. И в лавке тоже, если я ее открою, - она вздохнула и прижала жесткую ладонь деда к своей теплой щеке.

- Ты прости меня, милая, - Аарон обнял девушку, - это мое себялюбие виновато. Я тоже грешник, как и мы все. Надо было тебе раньше сказать обо всем, отдать письмо..., - от его сюртука пахло воском, трубочным табаком. Мария, как в детстве, нырнула в его руки.

- Я все понимаю, - она не выпускала ладонь деда, - это бабушка Джоанна мне деньги прислала?

Аарон покачал головой:

- Это он, твой отец..., Бабушка Джоанна его..., - он замялся. Мария твердо закончила:

- Заставила. Потому что он не хотел. Дедушка, - она, на мгновение отстранилась, - а он..., мой отец, не приезжал, не писал все это время?

В церкви было тихо. Аарон слышал только взволнованное дыхание внучки.

- Ей тяжело будет, - горько подумал священник, - бедной моей девочке..., Узнать, что отец ее видеть не хотел, и даже весточки о себе не послал..., Но нельзя лгать, - напомнил себе Аарон.

- Нет, милая, - наконец, ответил он: «Если бы он написал мне..., я бы, конечно, принял его, он отец...»

Мария убрала письмо в свой простой, суконный ридикюль. Девушка вздернула подбородок.

- Очень хорошо, дедушка. Если он за восемнадцать лет обо мне не вспомнил, то я о нем думать не собираюсь. Искать его я тоже не буду, - она помолчала и всхлипнула: «Я тебя люблю, дедушка».

- Иди, иди сюда, - забеспокоился Аарон. Священник укачивал ее, что-то нежно шепча, все время, пока Мария плакала. Внучка вытерла глаза холщовым платком и деловито заметила: «Тебе, наверное, здесь надо остаться, с его высокопреосвященством Тэйтом».

- Надо, - признал Аарон, - у нас много дел, милая. Обсудим его отставку, мое введение в должность..., - Аарон развел руками:

- К Рождеству придется сюда переселяться. Ты, конечно, можешь..., - внучка поднялась и стояла, глядя на него сверху вниз. Мария поцеловала его в лоб:

- А кто твоим хозяйством управлять будет, дедушка? Я здесь все в порядок приведу, - пообещала она.

- Не волнуйся. Посади меня на поезд. С вокзала Чаринг-Кросс я доберусь на Ганновер-сквер. Кеб возьму. Дядя Питер пока не проложил подземную дорогу в Мэйфер, - улыбнулась Мария.

Метрополитен доходил только до Слоан-сквер. Питер объяснял: