Он откашлялся:

- Когда у нас появятся новые лекарства, мы сумеем бороться с инфекциями консервативным путем..., - в саду пахло влажной травой, она сидела рядом, совсем близко. Грегори видел легкий румянец на ее щеке. Он говорил о своем госпитале, о том, как ему разрешили самому делать простые операции, Джейн слушала, а потом, тихо сказала:

- Вы приезжайте в Банбери, этим летом, кузен Грегори. Хотя бы ненадолго..., В прошлом году вы экзамены сдавали, мы вас не видели..., - она смутилась. Грегори почувствовал странную, тоскливую боль в сердце.

- Приеду, кузина Джейн, - пообещал он, - обязательно.

На террасе появились герцогини. Ева и Полина после обеда заглянули в свой особняк, надо было отправить кое-какие вещи в замок, перед летним сезоном. Из подвала вернулись Люси и Мартин, они пили чай, а Грегори все вспоминал ее голос: «Мы вас в прошлом году не видели...»

Он ассистировал Мирьям, следил за дыханием пациентки, аккуратно помогал врачу ставить на место кости. Грегори говорил себе:

- Ее отец скоро приедет. Завтра, может быть. Надо отправиться в замок, поговорить с дядей Джоном..., Он хороший человек, родственник, он все поймет..., Мы любим друг друга.

После обеда граф Хантингтон собрался на Паддингтонский вокзал, домой. Принесли телеграмму из Ньюкасла, родители возвращались через неделю. Они посидели с тетей Юджинией и Жанной за чаем. Девочка болтала о лондонских магазинах, а потом тетя Юджиния увела ее складывать вещи. Они, с Петром, ехали в Мейденхед, побыть на реке.

- Я долго бабушку и дедушку не видел, - довольно сказал старший брат, сидя в библиотеке, с Грегори, - бабушка меня сладостями побалует, сделает минестроне, говядину флорентийскую..., - он затянулся папиросой и передал Грегори клинок. Юноша поднялся и полюбовался блеском алмазов. Грегори устроил оружие на стене, под портретами миссис де ла Марк и матери. Он взглянул в зеленые глаза женщин:

- Может быть, мамы дождаться, отца..., Поговорить с ними..., Что говорить, - рассердился Грегори, -мне двадцать два года. Я взрослый человек, сам зарабатываю на жизнь. У меня и дом есть, правда в Бомбее...

Когда он приезжал к брату на Рождество, Виллем, зорко посмотрел на него:

- Не тяни с браком, дорогой мой. Я юношей женился, и ни разу об этом не пожалел, - барон, ласково улыбнулся. Грегори полюбовался большой, сверкающей огоньками свечей елкой в парадном зале замка, подарками под ней, семейным портретом де ла Марков на стене. Виллем сидел в кресле, во фраке, с орденами. Элиза и сын стояли по обе стороны от него. Жена держала Виллема за руку.

- Он инвалид, - подумал Грегори, - я его осматривал, много раз. У него ничего, никогда..., Но есть другие вещи, - Грегори, невольно, покраснел: «И вообще, это не мое дело. Элиза счастлива, сразу видно».

Элиза всегда хлопотала над ним. Грегори рыбачил с племянником в горах, они устраивали пикники, Грегори возил мальчика в Брюссель и Гент. Юный Виллем тоже хотел стать инженером, как отец. Де ла Марки, каждый год, ездили в Рим и в Лурд, в паломничество, строили католические приюты и госпитали, ходили к мессе в поселковую церковь Святого Иоанна. Элиза показала Грегори вышивки сестры Бернадетты и набожно перекрестилась:

- Она святая, Грегори. Настоящая праведница. Я каждый год с ней молюсь, когда мы в Лурде гостим. И покойный папа Пий всегда удостаивал нас личной аудиенции.

- Новый тоже будет удостаивать, - уверил ее Грегори: «У Виллема орден от его святейшества, у тебя тоже...». Брат и его жена получили от папы Пия звания Рыцаря и Дамы ордена Святого Григория Великого.

Элиза покраснела:

- Это суетное, милый..., Хотя орден, это большая честь, конечно.

Кардозо приезжали к де ла Маркам каждое лето, мальчики дружили. В августе они всегда снимали соседние особняки в Остенде.

- Они счастливы, - сказал себе Грегори, все еще глядя на японскую гравюру.

- Может, с Петром посоветоваться..., - он увидел, как брат поставил икону на рабочий стол и улыбнулся: «Крестик все еще носишь?»

- И никогда не сниму, - удивился Петр: «Потом он сыну моему перейдет. А Мартин свой не потерял? Все же школа...»

- Он очень аккуратный, - одобрительно заметил Грегори и поинтересовался: «Ты собираешься в Англии остаться? Папа новый завод закладывает, весной, химических удобрений. Ты бы пригодился».

Брат закинул мощные руки за голову и потянулся, так, что затрещала рубашка. Они оба сидели без пиджаков.

- Посмотрим, - подмигнул он Грегори, - мама обещала меня в Россию свозить, познакомить с кузенами, с дядей..., - с тех пор, как Петя увидел ее на вокзале, он думал только о ней. Он ворочался в своей комнате, на Ганновер-сквер:

- Нельзя, нельзя..., Если мама узнает, она меня за такое не похвалит..., Меня не этому учили. Она вдова, она порядочная женщина..., - Мирьям обнимала его, черные, мягкие волосы падали ему на лицо, и он не выдерживал. Юноша поднимался и шел в умывальную, представляя ее себе, в темном трюме, на «Вороне».

Тетя Юджиния заглянула в дверь: «Мы готовы, Петр».

- Нельзя, - напомнил себе Петя и поднялся:

- Хорошо, я пойду, кеб поймаю. Мой крестник подарки получит, - он усмехнулся и потрепал брата по плечу: «Ты что такой грустный? Приезжай в Мейденхед, на выходные. Покатаем Николаса и Жанну по реке, с удочками посидим...»

- Ты тоже в Мейденхед едешь? - спросила Мирьям, накладывая лубок. Пациентка постепенно приходила в себя. Женщина распорядилась:

- Доктор Вадия, если появятся боли, давайте ей кокаиновые капли, новые. Мистер фон Анреп, в Германии, доказал их эффективность. Они не вызывают привыкания, в отличие от опиума.

Санитары увезли женщину. Они с Мирьям прошли в умывальную. Грегори чиркнул спичкой и вспомнил огоньки свечей, в подвалах замка, легкое дыхание Джейн и ее шепот:

- Я тоже, я тоже..., Поцелуй меня еще, хорошо, так хорошо..., - она вздрогнула и, прикусив губу, чуть слышно застонала:

- Что это, Грегори..., - она оказалась в его объятьях, над их головами уходили вверх темные, каменные своды.

- Я просто ее держал за руку, - подумал юноша, - просто хотел, чтобы ей было хорошо..., Я бы никогда не позволил себе, ничего, я джентльмен. И я ничего не делал. Я не знаю, почему так получилось...

Он знал.

- Это потому, что я люблю тебя, - он целовал теплые, ласковые пальцы, опустившись на колени, прижавшись лицом к ее платью:

- Люблю, Джейн, тебя одну, и буду любить всегда..., - она все еще тяжело, восторженно дышала, и Грегори подумал: «Никого, никого мне больше не надо».

Он затянулся папироской и покачал темноволосой головой:

- У меня дела в городе, тетя Мирьям. В библиотеке..., - Грегори почувствовал, что краснеет. Он ненавидел врать.

- Тетя Полина удивится, - мрачно подумал он, разбираясь с историями болезни в своем маленьком кабинете, - но нельзя больше тянуть. Я бы и летом все сказал, но дядя Джон был в Ирландии, -Грегори надел твидовый пиджак, взял кепку и запер двери комнаты. На улице было тепло. Он, взглянув на синее небо, понял, что улыбается. Во дворе госпиталя росли каштаны. Грегори нагнулся и поднял один с булыжника, положив себе в карман. Он услышал клекот какой-то птицы и вскинул голову.

Сокол сорвался с черепичной крыши больницы и полетел на запад.

- Спасибо, дедушка, - весело пробормотал Грегори.

Он пошел к вокзалу Паддингтон, сжимая в пальцах каштан, что-то насвистывая себе под нос.

Мария сидела на ящике, перечитывая последние строки письма:

- Мне жаль, что мы с тобой не увидимся, милая девочка, но помни, не бойся любить, и будь достойна своих предков.

Она подписалась, с росчерком. Мария прошептала: «Бабушка Джоанна..., Дедушка мне много о ней рассказывал, и тетя Марта тоже».

Марта говорила девушке о своей прабабушке, что едва не погибла в Балтийском море, о прадеде Марии, сэре Майкле Кроу, о том, что Джоанна спасла Марту и Питера.

- Потом родилась тетя Полина, - весело сказала женщина, - а твоя бабушка, Мэри, тогда была девочкой, пяти лет. Мы с ней на Крымской войне вместе сестрами милосердия служили.