Сделать было ничего нельзя. Она быстро прикинула:

- Половина тела обожжена. Только голова, руки и плечи нетронуты. Все, что ниже..., - вслух, она сказала:

- Петерсен принесет холст. Мы сделаем сани, и устроим тебя удобнее. Здесь холодно, милый. Это хорошо для ожогов.

- Не думай ни о чем, - приказала себе Мирьям:

- Это пациент, как все остальные. Не думай о Петре, не думай, что он приказал не говорить экипажу о болезни..., Стивен все равно умрет. Просто будь рядом с ним. Это твой долг.

Она положила узкую, изящную ладонь поверх большой, горячей, руки мужа. Стивен почувствовал прикосновение прохладных пальцев. Он попросил, напрягшись, стараясь не стонать:

- Мирьям..., Потом..., возьми медальон, возьми клинок..., Может быть..., - он не закончил и ощутил на своих щеках слезы. Капитан Кроу плакал.

- Может быть, дитя..., - пронеслось у него в голове..., - Господи, как жалко, умру и не узнаю..., Юджинию не увижу..., Как жалко уходить...

- Не надо, - жена поцеловала его в щеку: «Не думай об этом, милый. Выпей опиума и просто отдыхай».

- Не бросай..., - искусанные губы опять зашевелились, - не бросай меня, Мирьям, пожалуйста..., - муж всхлипнул. Она, аккуратно помогла ему проглотить опиум: «Спи. Я здесь, я с тобой».

Стивен впал в забытье. Мирьям, поправив на нем парку, встала. Надо было помочь Петерсену. Они долго бродили вокруг догорающего корабля, осторожно ступая на трескающийся лед. Они раздели мертвых, подобрали кое-какие банки с консервами, покрытые гарью. От «Ворона» остались одни тлеющие обломки, и Петерсенпошел в трюмы. Он принес немного холста и канаты. Они долго сидели с Мирьям, пытаясь сделать грубые сани. В конце концов, Петерсен сказал:

- Хоть бы до инуитов добраться. Хорошо, что понятно куда идти, хоть здесь и туман везде, - боцман проверил упряжь: «Миссис Мирьям, а капитан...»

Она покачала головой:

- Это вопрос времени, мистер Петерсен. Я, конечно, буду облегчать его страдания, - Мирьям бросила взгляд на оружие, что они подобрали, несколько винтовок и кольтов. Рядом стоял случайно уцелевший ящик с амуницией.

- Нельзя, - сказала себе женщина, - даже если он будет меня просить, все равно, нельзя. Если бы мы вдвоем шли, я бы все сделала. Здесь Петерсен, надо не уронить честь британцев. Господи, помоги нам...

- Мы можем охотиться..., - Петерсен надел упряжь и подождал Мирьям, - если, конечно, дичь какая-нибудь появится..., - они, молча, тянули сани с наваленной одеждой, кусками дерева, оружием и консервами. На лед наползал тяжелый, темно-серый туман, холодало. Мирьям, обернувшись, увидела черную полынью. На гладкой поверхности воды еще были заметны обломки корабля. Трубу парового двигателя заволокло дымкой, они пошли дальше. Капитан Кроу все еще был без сознания. Мирьям и Петерсен переложили его на выстланные холстом сани. Стивен очнулся и прошептал: «Мистер Петерсен..., Что с кораблем?»

Боцман отер голубые, слезящиеся на морозе глаза:

- Ее больше нет, капитан. Простите..., - он осторожно прикрыл Стивена шкурами. Капитан сказал себе: «Я выживу. Я должен выжить. Я вернусь сюда, и пройду этот путь до конца. Мирьям меня спасет, я в это верю». Жена наклонилась над ним:

- Вода у мистера Петерсена есть. Мы скоро окажемся на суше, обещаю. Выпей, - она смочила его губы раствором опиума, - выпей и спи.

Они перевязали груз на санях канатами. Петерсен позвал:

- Давайте отправляться, миссис Мирьям. У нас не меньше, тысячи миль впереди. К сентябрю надо оказаться как можно южнее. До ночи хоть немного, а пройдем.

Мирьям и Петерсен медленно тащили сани по слежавшемуся, плотному, усыпанному пеплом снегу. Они вскоре пропали в густом, зябком тумане. Белая куропатка вилась над полыньей, а потом устроилась на паровой трубе. Птица, замерла, покачиваясь, сложив крылья, будто ожидая чего-то.

Старик не сказал Пете, куда они плывут. Умиак шел на юго-восток, по открытой воде. Петя увидел впереди пелену густого, серого тумана.

- Опять дымка, - подумал юноша, - может быть, это какая-то природная аномалия? И здесь холодно. Холоднее, чем в стойбище. Вот почему он зимнюю парку надел, - Петя поежился. Старик, легко выпрыгнув на лед, вскинул голову, будто к чему-то прислушиваясь. Из белесой дымки донесся клекот птицы.

- Ты все поймешь, - старик, разбирая лодку, вынул из нее остов нарт. «Позже, - он повел рукой в сторону шкур, - а сейчас помогай мне». Петя скрыл вздох. Нарты оказались большими, рассчитанными на несколько человек.

- И лодку он большую взял, - Петя следил, как старик ловко запрягает в нарты собак, - он собирается еще кого-то в стойбище привезти? Или он просто едет по своим делам, и заодно покажет мне дорогу на юг? - Петя взглянул в ту сторону, где должен был быть юг. В сорока футах ничего не было видно. Собак было шестеро, вместе с псом старика. Они слаженно тянули сани. Старик восседал на них с острой палкой в руке, напевая себе под нос.

Петя прислушался. Песня была на незнакомом языке. Юноша вспомнил, как его светлость, в Банбери, играл детям на гитаре.

- Это по-ирландски, - усмехнулся герцог, - я в Дублине, немного нахватался. Лучше с ними говорить..., -Полина бросила на мужа предостерегающий взгляд и он замолчал.

- Он ирландец, - сказал себе Петя, - не англичанин. Он, наверное, в британском флоте служил. Как Петерсен. Он в двенадцать лет юнгой впервые нанялся. Ему всего тридцать, а он в Африке успел побывать, в Индии, в Гонконге. Впрочем, я тоже, - Петя даже улыбнулся: «Маленький Джон в Африку едет, после Кембриджа. Надо и мне туда отправиться, за алмазами».

Петя покосился на широкую, прямую спину старика и осторожно лег на сани. Он, было, закрыл глаза, примериваясь подремать и подумать о канале, который надо будет прорыть через Панамский перешеек. Сани резко остановились. Петя не удержался и слетел на снег, собаки залаяли. Старик протянул ему палку:

- Теперь ты. А я, - он весело рассмеялся, - посплю.

- Но я не знаю, куда..., - растерянно сказал Петя, распутывая собачью упряжь. Вместо ответа старик указал ему на белую куропатку, порхавшую над снегом. Он улегся на шкуры и удовлетворенно улыбнулся. Петя, в Гренландии, учился править собаками. Чертыхаясь себе под нос, то и дело, останавливая сани, юноша поправлял кожаные веревки.

- Птица, - думал он, - Грегори тоже, все время с птицами возится. Своих питомцев, правда, не заводит. Мама и Питер ему предлагали. Даже в школе разрешили попугаев привезти, или канареек. А он отказывается. Люси мне говорила, когда он ее и Мартина в зоопарк водил, он, чуть ли не час у вольера стоял. В клетке соколы были, ястребы..., И зачем-то мне велел свинины не есть, - Петя пожал плечами.

- Питер говорил о Смоллах, их в Дептфорде казнили. Грегори из этой семьи, надо же. И потом, есть необъяснимые вещи..., Бабушка Хана, к примеру.

О бабушке Хане в семье говорили мало и неохотно. Мать замечала:

- Ничего странного нет, в том, что она за девяносто перевалила. Дедушка Питер больше ста лет прожил, здесь, в Лондоне. Бабушка Хана в лесу давно. У них здоровый воздух..., А что она почтой не пользуется, - мать разводила руками, - она человек прошлого века. Ей привычней.

Мирьям немного рассказала Пете о своей бабушке:

- Я ее сама никогда не видела. Когда моя мать покойная и отец поженились, в Иерусалиме, и в Амстердам отплыли, дедушка мой, рав Горовиц, умер. Бабушка Хана, после траура, села на корабль и отправилась в Одессу. И все, - Мирьям улыбнулась, - с тех пор она только письма передает. Мне, Давиду, дяде Исааку..., - Петя, наконец, заставил собак бежать туда, куда нужно. Юноша выдохнул. Ему даже стало жарко, пока он возился с псами. Куропатк порхала перед санями. Петя оглянулся. Старик, кажется, задремал.

Юноша заставлял себя не думать о Мирьям, но все было тщетно. Она снилась ему почти каждую ночь, высокая,тонкая, обнимающая его, в трюме, взволнованно дышащая. Она шептала что-то неразборчивое, ласковое, черные волосы падали ему на плечо. Петя просыпался с болью во всем теле.