- Я должен на ней жениться, - говорил себе юноша, - обязан…, Она меня любит, она сама говорила..., И я..., - он краснел и вспоминал тихий голос Питера. Они сидели в библиотеке, перед отъездом в Плимут. Питер налил ему немного вина и подвинул папиросы.

- Вы, милый мой, - мужчина почесал седой висок, - отправляетесь в края, где разные вещи могут случиться. Ты дворянин, русский, аристократ, твоему роду тысяча лет, - Питер бросил взгляд на клинок, висевший над камином, - будь его достоин. Будь достоин отца твоего. Он бы, я уверен, тебе, то же самое сказал. Не делай того, - Питер помолчал, - о чем потом будешь сожалеть.

- Она замужем..., - горько сказал себе Петя.

- За моим родственником, за человеком, который взял меня в экспедицию..., Как я мог? Дядя Стивен, вообще-то, должен был бы меня на дуэль вызвать, за такое, - Петя снял рукавицы и подышал на застывшие пальцы.

- Если я вернусь в Лондон..., когда я вернусь в Лондон, я скажу Мирьям, что это была ошибка. И перед ним извинюсь, хоть он меня и в туман отправил, - вокруг тоже висел туман, но Петя заметил, что сани стали идти по-другому. Под полозьями появилась суша. Они миновали морской лед. Старик пошевелился и тронул Петю за плечо: «Остановись». Куропатка полетела куда-то вдаль. Петя спросил: «Зачем мы здесь?»

Он огляделся. Сани стояли в распадке, среди невысоких, заснеженных холмов, с равнины на севере дул зябкий ветерок. Старик стал сгружать шкуры. Петя понял, что он собирается построить легкое, на одну ночь, укрытие. Он вздрогнул, в его руку легло ружье. Старик указал на запад:

- Иди. Ты поймешь, когда тебе надо будет вернуться.

Он помолчал: «Я подожду тебя здесь».

Петя хмыкнул:

- В такой мгле, конечно, солнца не видно, но все равно вечер. Надеюсь, мне недолго придется гулять, -он взглянул на птицу. Куропатка, хлопая крыльями, кружилась над холмами. Петя помахал старику. Увязая в снегу, устроив свою сумку удобнее, юноша исчез в тумане.

Ближе к вечеру Петерсен увидел впереди чьи-то следы. Они тащили сани три дня, перебиваясь консервами, со сгоревшего «Ворона». Спали они под шкурами, согревая капитана Кроу. Ожоги, как и думала Мирьям, не воспалялись, однако она все равно боялась гангрены.

- Его дед от гангрены умер, - вспоминала женщина, - капитан Элайджа Кроу, после сражения на озере Эри. Ему ноги отняли, он ранен был..., - она приподнимала парку и мыла мужа растопленным снегом. Они с Петерсеном приспособили одну из пустых банок и кипятили воду. Они оказались на суше. Боцман, увидел камни, торчавшие из-под снега:

- Теперь легче будет, миссис Мирьям. Мы ручьи найдем, дичь приметим..., Конечно, это может быть остров..., - Мирьям вспомнила карту:

- Здесь их сотни, если не тысячи, островов. И у нас скоро еда закончится...

Среди банок свинины не оказалось. Мирьям облегченно выдохнула: «Очень хорошо. Иначе бы пришлось объяснять мистеру Петерсену, что ее нельзя есть. А как?»

Она кормила мужа, заставляя его проглотить несколько капель супа. Женщина стирала холст в растопленной воде. На морозе он сразу застывал, становится твердым, на него нельзя было класть обожженного человека. Мирьям сушила тряпки на груди.

- Может быть, он выживет, - думала, иногда, Мирьям, - он сильный человек. В Стамбуле, он, конечно, был моложе…,- она смотрела на черные пятна на ногах, на изуродованное пузырями тело, слышала его стоны:

- Потерпи, потерпи, милый..., пожалуйста. Осталось немного. Мы найдем инуитов, они помогут..., -Мирьям видела боль в его глазах и просто сидела, держа мужа за руку.

Петерсен, с винтовкой в руках, наклонился над следами. Они уходили куда-то на запад.

- Белый медведь, - торжествующе, сказал боцман, - будет у нас свежее мясо. Вы, миссис Мирьям, - он посмотрел на усталое лицо женщины, - дотяните сани до холмов. Здесь всего двести футов, - он указал на туманные, круглые очертания на юге, - и ждите меня. Не волнуйтесь, - Петерсен попытался улыбнуться, - ружье с оптическим прицелом. Я на них охотился, в Гренландии. И вешки я поставлю. Идите, - он надел на Мирьям упряжь, - не стойте на месте. Вы мне говорили, из-за мороза это опасно. Я мяса принесу, капитан поест..., - он посмотрел на бледное, исхудавшее, покрытое старыми шрамами лицо.

Стивен ничего не слышал. Он лежал и видел сына. Моше шлепал босыми ногами по бирюзовой воде Средиземного моря, на берегу горел костер.

- Ты возвращайся, папа, - у него были большие, серые, материнские глаза, - ты обещал, когда окажешься в Сан-Франциско, послать мне телеграмму.

- И пошлю, - рассмеялся капитан: «Дорогой сын, Северо-Западный проход существует. Мы прошли его из конца в конец».

Они сидели на белом песке, гавань была полна кораблей. Моше присвистнул:

- Скоро и у нас, папа, все изменится. Сюда начали евреи из Европы ехать, их будет все больше.

Мальчик прищурился:

- Наше вино грузят. В Ливорно оно плывет, - Стивен привлек сына к себе. Они немного посидели, обнявшись, глядя на пламя костра.

- Не увижу его, - понял капитан.

- Господи, пусть счастлив будет. Надо Мирьям сказать, чтобы клинок ему отдала, медальон..., А если дитя..., - Стивен старался не думать о таком. Это было больнее, чем его ожоги. Он почувствовал, что сани опять двигаются. Мирьям тащила нарты, глядя в серый, слежавшийся снег:

- Еще немного. Еще десять футов, пять..., Нельзя стоять на месте, нельзя ложиться, человек сразу замерзает..., Бабушка, помоги мне..., - она услышала клекот птицы и вскинула голову в капюшоне. По лицу лился пот, она тяжело дышала. Это был черный, красивый ворон. Птица покружилась над нартами и полетела на юг, к холмам. Мирьям почувствовала, как у нее дрожат ноги. Женщина опустилась на четвереньки. Она ползла, цепляясь руками за снег, волоча за собой нарты. Ей все время чудилось, что откуда-то доносится лай собак. Мирьям уткнулась лицом в острый, колючий снег, и услышала сзади слабый стон: «Не бросай, не бросай меня, Мирьям...»

- Я это видела, - вспомнила женщина, - во снах. Бабушка, спаси меня, пожалуйста..., Я обещаю, если я выживу, если у меня будет ребенок, я стану совсем другой. Обещаю..., - она расплакалась и протянула руку вперед, подтягивая себя, из последних сил. Она ощутила прикосновение крепкой, мужской ладони, услышала незнакомый голос:

- Еще немного, совсем немного…, - и постаралась подняться. Голова закружилась, ноги ослабели. Мирьям, покачнувшись, сползла обратно на снег. Она лежала и не видела, как муж зашевелился на нартах. Его пальцы сомкнулись на рукоятке кольта.

- Петерсена нет, - понял Стивен, - я его голоса не слышу. Погиб, наверное. Мы все умрем, рано или поздно. Экипаж из-за меня умер. Но я хотел выжить, вернуться, найти Северо-Западный проход. Нельзя, нельзя..., - его рука тряслась. Стивен несколько раз хотел поднять револьвер.

- Господи, я не вынесу, больно, так больно..., - в тумане, над нартами, он увидел чье-то лицо. Голубые, обрамленные морщинами глаза взглянули на него. Инуит откинул капюшон парки.

- Я его видел, - понял Стивен, - я его знаю..., Откуда, он инуит..., Нет..., - он рванулся с нарт, закричав от мгновенной, острой боли в ногах.

Капитан Фрэнсис Крозье забрал у него пистолет и выбросил оружие в снег.

- Еще не время, - коротко сказал он. Крозье поднял Мирьям. Женщина только что-то застонала. Устроив ее рядом с мужем, надев упряжь, он легко тронул сани с места.

Петя и боцман сидели на корме умиака, глядя в серый, непроницаемый туман.

Они наткнулись друг на друга в заснеженном распадке. Петерсен, опустившись на землю, пристально смотрел на берег. Разницы между сушей и водой не было, все покрывал лед. В двадцати футах от кромки прибоя, если здесь вообще когда-нибудь бывал прибой, виднелась черная вода полыньи. Белый медведь внимательно следил за едва колыхающейся поверхностью. Петя увидел знакомый капюшон гренландской парки:

- Мистер Петерсен! Но как «Ворон» дошел сюда? Здесь сплошной лед, торосы...

Юноша, осторожно, устроился рядом. Старик, хоть и не охотился, но всегда наставлял его, что надо производить как можно меньше шума.