Матросы не воспротивились тому, что у них отобрали ружья. Дичи не появлялось, охотиться было не на кого. Впрочем, ночной вахте Стивен распорядился выдавать пистолеты, на всякий случай. «Не вернется он, - капитан быстро набрасывал в блокноте схему расположения мин, - он давно сам в лед превратился». Они с Коннелли оба надели проволочные очки. У всего экипажа вокруг глаз появились белые круги. Когда они шли сюда от острова Бичи, при хорошей погоде, многие сильно загорели.

- Отличное лето стояло, - Стивен сжал зубы, - куда все подевалось? И дичь пропала. Севернее, на островах, мы тюленей чуть ли не палкой по головам били.

Они запасли ворвани, на всякий случай. Мирьям настояла на этом, объяснив мужу, что, во время второй зимовки во льду, лимоны могут закончиться.

- Не будет никакой второй зимовки, - недовольно пробормотал капитан Кроу, - впрочем, ладно. На холоде ворвань не портится.

Коннелли, с жестяной лентой в руках, промерял толщину торосов. Сияло солнце. Стивен, внезапно, подумал:

- На западе, мы можем встретить инуитов. Они что-то знают об экспедиции Франклина, я уверен. Но ведь ничего не осталось. Три могилы, тор на острове Кинг-Уильям, с запиской от Крозье, и вещи…, Вот и все. И мы пока, - он оглядел лед, - ничего не нашли. Если отсюда пойти на юг, - Стивен вспомнил карту, - то наткнешься на озеро Атабаска, где Пьетро видел европейские предметы, у индейцев…, Корабли могли затонуть, - он хмыкнул, - их могло раздавить льдом. С «Вороном» такого не случится, - твердо сказал себе капитан и вздрогнул. Из-за торосов раздался истошный крик Коннелли: «Больно! Очень больно!»

- Ногу сломал, - Стивен едва не выругался, - я ему говорил, нельзя забираться наверх без крючьев и веревки. Теперь придется тратить еду на калеку, - однако Коннелли, судя по тому, как быстро он бежал, держась руками за голову в меховом капюшоне, ничего не ломал. Его голос был высоким, пронзительным:

- Горит, все горит, все как в огне! Убейте, убейте меня…, - Стивен едва успел поймать его у края полыньи. Коннелли хотел броситься в воду. Все тело помощника подергивалось, у него опять началась рвота, глаза закатились. Коннелли потерял сознание.

- Мистер Петерсен, - крикнул Стивен, помахав рукой, - пришлите сюда двух матросов!

- Он в лазарет пошел, капитан, - громко отозвался вахтенный: «Сейчас найдем кого-нибудь».

- А этому что в лазарете надо? - недовольно пробурчал Стивен. Подавив отвращение, он стал вытирать снегом рвоту с лица Коннелли.

Мирьям сняла с печурки лоток с инструментами:

- Это сейчас не болит, мистер Петерсен. Может появиться гной, начнется флегмона. Придется вас под опиумом оперировать. И рука долго в повязке останется, а она у вас правая. Не займет и пяти минут, обещаю, - женщина улыбнулась.

Она заставляла себя не думать о Пете. Муж молчал, обсуждая с ней только то, что происходило на корабле. Мирьям ни о чем другом не заговаривала. С тех пор, как он один вернулся из разведки, Стивен изменился.

- Он словно хочет мне доказать, - Мирьям сжимала длинные пальцы, - доказать, что он лучше…, Не думала, что в его возрасте он еще на такое способен. Хотя на канале то же происходило. Но в пустыне я ничего…, Хотя и на канале, и здесь, я единственная женщина.

Муж отпускал ее только ранним утром. Мирьям боролась со сном весь день. Мужу, казалось, отдых был не нужен. В лазоревых глазах капитана Кроу играл опасный огонь. Он поднимался до рассвета и сразу шел проверять лед.

- Я ничего не скажу Марте, - решила женщина, - если ребенка не будет, если он родится похожим на меня, я ничего не скажу. Только если…, - она закрывала глаза и видела рыжую голову Пети: «Только если дитя на него похожим окажется. Незачем все это бередить. Если Марта узнает правду, тогда нам не поздоровится, ни мне, ни Стивену».

Рука у Мирьям, несмотря ни на что, оставалась спокойной и уверенной. Петерсен пришел к ней с подкожной опухолью, на внутренней стороне правого плеча.

- Это воспаление, - Мирьям ощупала узелок размером с грецкий орех, - ничего страшного. Надо вскрыть, мистер Петерсен, и промыть. Скорее всего, у фолликула, это корень волоса, - объяснила Мирьям, - образовалась пазуха. Может появиться гной. Не надо такого дожидаться.

Матросы побаивались операций. На этот случай у Мирьям, в поставце, был свой запас рома. Петерсен опрокинул стаканчик и перекрестился. Боцман сразу извинился: «Не подумал, миссис Мирьям».

- Ничего страшного, - она протерла кожу разведенной водкой и быстро сделала надрез. Боцман только сцепил, зубы и побледнел. В подставленный Мирьям оловянный лоток потекла кровь, хлынула какая-то прозрачная жидкость. Петерсен, испуганно, спросил: «Что это, миссис Мирьям?»

Она смотрела на белого, неподвижного червя, в дюйм длиной, в лотке.

- Смерть, - хотела сказать Мирьям. Дверь лазарета распахнулась, она услышала голос мужа: «Несите мистера Коннелли сюда, быстрее!»

Пете было тепло. Он помнил, как в детстве, на Кюсю, мама укладывала их с Грегори спать. Мальчики прижимались к ее боку, вдыхая слабый запах жасмина.

- Почудилось, - он все еще не открывал глаз, - откуда здесь может быть мама? Но кто меня тогда из полыньи вытащил? - Петя вздрогнул, ощутив обжигающий, смертельный холод темной, бездонной воды. Он понял, что не знает, как выбрался оттуда.

- Это мгновенная смерть, Мирьям…, - он увидел перед собой голубые глаза женщины, - Мирьям мне говорила…, Даже летом, человек не может выжить в такой воде. Здесь тепло, - еще раз повторил Петя. Юноша, для верности, подышал: «Воздух есть. Я на Земле».

- А где бы я еще мог быть? - юноша, невольно, развеселился. Запах жасмина исчез. Петя почувствовал знакомый, резкий аромат тюленьего жира. На корабле Петерсен научил его заправлять фонари ворванью.

- Мои предки это делали, - боцман, крепкими зубами, перекусил нитку, - китобои.

Они с Петей сидели в кубрике, занимаясь шитьем. Петя умел убираться и ухаживать за одеждой, мать его научила готовить и стирать. Петерсен, одобрительно, хмыкнул: «Молодец, не белоручка». Боцман был не англичанин. Петерсен двадцать лет плавал под флагом Ее Величества, но сам родился в Исландии.

- Хотел мир повидать, - усмехаясь, сказал он Пете, - не с борта рыбацкой шхуны. Добрался до Британии, нанялся матросом…, - он свернул куртку:

- Хорошо, что мы в Гренландию идем. У меня семья в тех краях жила, - Петерсен наморщил лоб, -четыреста лет назад.

Петя открыл рот.

В капитанской каюте, над картами, дядя Стивен рассказал ему о викингах, осевших в Гренландии. Он подмигнул:

- Может быть, и ваш предок, Сигмундр, сын Алфа, из рода Эйрика, туда отправился. Только с пятнадцатого века о тамошних жителях ничего не известно. Пропали, - Стивен развел руками, - как сквозь землю провалились. Петерсен, кстати, правду говорит, - капитан затянулся папиросой, - в Исландии, родословные с незапамятных времен ведутся. Называется: «Ланднаумабоук». Этой книге почти тысяча лет, - Петя, зачарованно, слушал.

В октябре они встали на зимовку в Юлианхавне, на юге Гренландии. Местный пастор-датчанин отвел их к руинам старинной церкви, сохранившейся со времен исландских и норвежских поселенцев. Они стояли, молча, глядя на серые, мощные камни, на рыжую, осеннюю траву. Наверху, в туманном небе вились, кричали чайки.

- Здесь это и случилось, - священник указал на развалины, - в начале пятнадцатого века, господа. Об этой свадьбе весточка до Норвегии дошла. Торстейн Олафссон женился на Сигрид Бьорнсдоттир. А более, - он помолчал, - о людях, живших здесь, ничего не известно. Когда сюда пастор Эгеде приехал, полтора века назад, никто ничего не знал.

Петя оглянулся. Боцман засунул руки в карманы суконной куртки, сдвинув на затылок валяную, матросскую шапку. Лицо Петерсена было упрямым.

- И моя семья жила, - вспомнил Петя его голос и вздохнул:

- Кого сейчас найдешь? В нашей семье люди и не знали, что родственники. Это теперь все понятно, родословное древо есть, огромное, а раньше? Войны, пожары, скитания…, - он наклонился и поднял камешек. Внизу, под обрывом, шумел океан.