- Мистер Фридлендер, я вам обещаю, когда я разберусь с делом, вы навестите мистера Горовица. Он обвиняется в покушении на убийство, и, по законам Южной Каролины..., - старик пробормотал что-то, явно нелестное, на незнакомом Моррису языке. Он поднялся, взяв шляпу:

- Хотя бы передайте ему, что у него дочь родилась. Сегодня, на рассвете, - попросил Фридлендер: «Крепкая, девочка, здоровая».

Моррис, было, хотел приказать привести заключенного, но решил сначала съездить в госпиталь, к Бельмонте. У кровати сидела жена, высокая, стройная красавица, в трауре, совсем молодая. Моррис вспомнил: «Ее отец снабжением армии занимался. Богачи, сразу видно».

Рана у Бельмонте была не опасной. Пуля всего лишь скользнула по ребрам. Врачи обещали отпустить его домой через неделю. Миссис Бельмонте вышла. Председатель общины, затягиваясь папиросой, отпивая кофе из серебряной чашки, рассказал Моррису много интересного о мистере Горовице и его семье.

Начальник полиции вернулся к себе. Его ждал мистер Барух, с опущенной вниз, покаянной головой. Постоялец признался, что, по неосторожности, уронил керосиновую лампу на ковер. Он испугался и выбежал из пансиона. Ночь мистер Барух провел у своего армейского приятеля. Мистер Барух был готов понести наказание. Они с Бельмонте придумали этот ход на случай, если пожар кого-то пощадит.

- Только один человек погиб, - зло подумал Барух, - проклятый Горовиц. Кто знал, что он не побежит спасать свою шкуру и свою цветную шлюху, а останется вытаскивать людей?

Моррис записал его показания, и уверил посетителя, что его вины нет. Дом был застрахован. Фридлендер мог рассчитывать на хорошие выплаты. Начальник полиции мысленно прикинул. Учитывая цену земли в центре Чарльстона, старик мог, на полученные деньги, возвести дворец.

Когда Барух ушел, начальник полиции, задумчиво сказал: «Мистер Горовиц, сын пророка Элайджи Смита, он же Странник. Бельмонте мне говорил, в газетах о нем писали. Северянин. Они совсем другие люди».

Моррис, всю войну честно просидевший в траншее, и ходивший в атаку, с подозрением относился к шпионам.

Сын пророка сейчас стоял перед ним, невысокий, легкий, в бархатной шапочке на каштановых волосах.

- Кипа, - вспомнил Моррис, - так это называется.

Брюки и рубашка у него были прожжены, пахло от мистера Горовица гарью. Серо-синие, большие глаза, чуть запали.

Дело, в общем, было ясным. Моррис успел вызвать сюда, в тюрьму, доктора Левина. Врач покачал головой:

- Конечно, мистер Горовиц стрелял в состоянии аффекта. Мы отказались подписывать его контракт. Он был озлоблен, и решил выместить обиду на мистере Бельмонте, нашем председателе..., Опять же, он нервничал..., - врач замялся, - из-за деликатного состояния своей, как бы это сказать, спутницы..., Учитывая помешательство его отца, - Левин понизил голос, - я бы не удивился, если бы выяснилось, что мистер Горовиц поджег пансион.

Получив от Левина разрешение на принудительное помещение заключенного в больницу, Моррис задумался:

- Барух сказал, упала керосиновая лампа..., Вряд ли одна лампа могла нанести такой ущерб. Или просто он, как еврей, решил выгородить своего пастыря..., - мистер Горовиц молчал, опустив голову.

- На вид нормальный, - посетовал Моррис и подвинул к нему лист бумаги:

- Ознакомьтесь. Вы обвиняетесь в покушении на убийство мистера Бельмонте, совершенном в состоянии глубокого душевного расстройства. Согласно законам Южной Каролины, вы не можете предстать перед судом, без разрешения консилиума врачей, подтверждающего, что к вам вернулся здравый ум. Отсюда вас отвезут, под охраной, в Колумбию, столицу штата, где вы будете помещены в тюремную лечебницу. Распишитесь, - Моррис передал заключенному перо.

Тот вздохнул: «Я бы..., я бы хотел узнать, что с моей женой. Она рожала...»

- Девочка, - вспомнил Моррис и сухо велел: «Расписывайтесь, мистер Горовиц. Я не обладаю этими сведениями».

- Если он, в припадке безумия, поджег дом, не жалея собственной жены, - подумал Моррис, - его надо держать подальше от семьи. Мало ли, что ему в голову придет. Левин говорил, отец его в том же возрасте с ума сошел.

- Я жду, мистер Горовиц, - напомнил Моррис. Джошуа окунул перо в серебряную, изящную чернильницу.

- Немедленно пропустите меня! - услышали они женский голос в приемной. Джошуа замер.

- Миссис, - попытался сказать охранник, - мистер Моррис занят, вы должны…, - до них донесся плач младенца. Тот же голос распорядился:

- Вы должны открыть мне дверь, и принести стул. Я мать, я пришла сюда с ребенком. Я обещаю, я дойду до президента Джонсона, если вы мне не позволите увидеть моего мужа! Что вы стоите? -ядовито поинтересовалась Бет:

- Если я сейчас не покормлю дитя, оно заболеет. Вы будете виноваты. Да, вы! - дверь распахнулась, она шагнула внутрь, маленькая, с платье с чужого плеча и потрепанной шляпе. Джошуа, несмотря ни на, что, улыбнулся. Смуглый, упрямый подбородок был вздернут. Дитя лежало у нее на руках, завернутое в шаль.

Платье едва сходилось на груди. Бет, с тех пор, как они вернулись в Америку, одевалась у лучших портных. Питер им сказал, в Лондоне, что эмпориумы «К и К» вскоре будут проданы. Компания отказывалась от розничной торговли, и собиралась заниматься только тяжелой промышленностью, транспортом и химией. Однако пока четырехэтажное здание на Пятой Авеню считалось одним из лучших магазинов города. В ателье знали мерки Бет, у «К и К» она шила гардероб для лекции, изящные платья с пышными кринолинами, из дорогого итальянского шелка, гранатового, пурпурного, цвета темной сирени. Сейчас жена была в бедном, шерстяном платье:

- Какая она красивая. Получается, она ночью родила, и уже здесь…, Господи, кто там, мальчик или девочка?

Ребенок хныкал, Бет покачала его.Она, одними губами, сказала: «Доченька».

- Благословен Господь, добрый и творящий добро, - облегченно подумал Джошуа: «Господи, велика милость Твоя, спасибо Тебе». Он смотрел на жену с дочерью, а потом вздрогнул. Бет, пройдя к столу, подняла бумагу. Она поинтересовалась: «Что это такое, мистер Моррис?»

- И не скажешь ничего ей, - обреченно понял начальник полиции, - она в газеты напишет, у нее знакомства…, Бельмонте мне говорил. Она журналист, литератор. Другие женщины на ее месте в постели лежат, она только родила, а эта….,

- Напишу, - будто услышав его, подтвердила Бет.

- Вся страна узнает, мистер Моррис, что в полиции Чарльстона издеваются над американцем. В нарушение принципа habeas corpus, вы собираетесь поместить его в тюрьму, без приговора, без судебного решения…, - Бет помахала бумагой.

- В лечебницу, - перекрикивая ребенка, возразил Моррис, - ваш муж умалишенный…

- Сказал кто? - поинтересовалась миссис Горовиц.

- Один врач? Для таких решений нужен консилиум. Где мой стул? - она обернулась к двери. Начальник полиции подвинул ей свое кресло: «Садитесь, пожалуйста». Джошуа увидел, что жена, отворачиваясь, прикрываясь шалью, едва заметно ему подмигнула.

- Еще и правда, напишет что-нибудь…, - испуганно подумал Моррис.

- В столице штата это никому не понравится. Меня только назначили, не хочется терять должность. Ладно, пусть он здесь посидит. Рана у Бельмонте не опасная. Стрелял этот Горовиц действительно, в состоянии волнения, он людей спасал, на пожаре…, Отделается на суде месяцем в тюрьме. Жена у него, какая красавица.

До него донесся резкий, требовательный голос:

- Не только это, мистер Моррис. В Чарльстоне нагло, беспрецедентно попирается конституция Соединенных Штатов Америки, - она, оказывается, докормила ребенка. Бет поднялась, уперев в Морриса смуглый палец: «Ее писал мой дед, вице-президент Дэниел Вулф, а дед мистер Горовица, -женщина кивнула на мужа, - защищал ее устои в Верховном Суде! - Моррис открыл рот и закрыл его.

Она раздула ноздри: «Вы топчете Билль о Правах, мистер Моррис, основу существования нашего государства».

- Разрешается свободное исповедование любой религии, - процитировала она и пообещала: «Верховный Суд немедленно получит иск, где я потребую компенсации за то, что моему мужу было отказано в кошерной еде и возможности произносить наши обязательные молитвы, - она откинула голову. Моррис, торопливо отозвался: «Я не отказывал, миссис Горовиц. Я веду расследование преступления вашего мужа…»