Бельмонте махнул рукой и не стал с ним спорить. Фридлендеру шел седьмой десяток. В его пансионе останавливались только северяне. Южане, зная, что комнаты смешанные, обходили их стороной.

Бельмонте вспомнил, что сейчас у Фридлендера жило несколько саквояжников. Он порадовался: «Очень кстати. Пожар, несчастный случай. Такое бывает».

Он быстро рассказал сидящему рядом казначею общины, кто такая, на самом деле, жена рава Горовица. Тот едва не ахнул:

- Какой скандал! Конечно, конечно, мистер Бельмонте, это вы очень хорошо придумали. Нельзя находиться с этой женщиной рядом. Тем более, здесь наши жены, дочери..., Но как он посмел, -сердито заметил казначей, - он ничего нам не сказал, не предупредил…

- Потому что тогда бы его не наняли, разумеется, - сквозь сжатые губы отозвался Бельмонте: «Мы еще не подписали контракт, а теперь, конечно, не подпишем. Значит, - он напомнил казначею, - как только он начинает говорить. И передайте это остальным, пожалуйста».

Тишина, царившая во время Амиды, прерывалась каким-то шуршанием, шепотом. Бет, читая молитвенник, не обращала на это внимания. Она думала о мальчике или девочке, думала о своем муже:

- Господи, - попросила Бет, - пусть ребенок родится здоровым и крепким. Дай нам с Джошуа здесь обосноваться, детей вырастить..., Господи, - она, внезапно, замерла, - пусть все будут счастливы, пусть живут в мире. Белые, цветные, евреи и не евреи..., - она подняла глаза. Муж занял свое место на кафедре.

Джошуа репетировал с ней речь. Он был хорошим оратором, но у Бет было больше опыта публичных выступлений. Джошуа посмотрел на нее. Раввин, озабоченно, подумал:

- Она очень бледная. Может быть, схватки? Но еще рано..., - он улыбнулся. Откашлявшись, рав Горовиц начал:

- В сегодняшней недельной главе мы читаем о Пинхасе, первосвященнике, который не остановился перед убийством, для того, чтобы прекратить связи сынов Израиля с женщинами Мидьяна..., -Джошуа застыл. Люди вставали. Кто-то крикнул сзади:

- Он бы и вас убил, мистер Горовиц, и был бы прав! Какой позор, привести в синагогу цветную! Выдавать ее за еврейку, обманывать нас..., - община зашумела, потянувшись к выходу. Джошуа увидел расширенные, остановившиеся глаза жены. Бет сжимала молитвенник. Женщины вокруг поднимались, шурша шелком, брезгливо искривив губы. Все стихло, двери захлопнулись. Джошуа услышал сварливый, надтреснутый голос: «Продолжайте, рав Горовиц».

Синагога опустела. Только его старики сидели вокруг Фридлендера. С ними Джошуа, два года назад, хоронил Александра Сальвадора.

- Продолжайте, продолжайте..., - поддержали его. Джошуа перевел взгляд на женскую половину. Бет осталась совсем одна. Она, внезапно, встала, маленькая, с прямой спиной. Вскинув голову, жена пошла к дверям. Бет поднялась на галерею. Сев к перилам, заставив себя успокоиться, она стала слушать Джошуа.

Когда спели последние гимны, он быстро взбежал наверх, по широкой, деревянной лестнице. Бет, не двигаясь, глядела на опустевший зал, на Ковчег Завета. Джошуа, подойдя к ней, опустился на колени. Муж взял ее руки в свои ладони:

- Любовь моя, прости меня, прости..., - он почувствовал, что плачет, - я не знаю, откуда они...

Бет вытерла слезы с его щеки:

- Я знаю, милый мой. Я тебе расскажу, после Шабата. Сейчас не след о таком вспоминать. Надо радоваться, Джошуа, - Бет обняла его. Он почувствовал, как двигается ребенок.

- Радоваться, - повторила жена, и потянула его за руку:

- Пойдем, сделаешь кидуш. Люди тебя ждут. Все будет хорошо, - она улыбнулась. Джошуа ласково помог жене встать со скамьи.

Когда они спускались вниз, Бет почувствовала тянущую боль в пояснице. Женщина напомнила себе:

- Это еще не схватки. Тело готовится к родам, врач мне объяснял. Бабушка Хана сказала, что я должна быть твердой, и я буду.

Старики сгрудились вокруг стола. Бет взяла серебряный стаканчик с вином.

- И было утро, и был вечер, день шестой..., - начал рав Горовиц, подняв тяжелый бокал. Бет ответила на его благословение.

Бет сидела, с иголкой в руках, над крохотным, шелковым чепчиком. Воскресным утром, вернувшись с молитвы, муж принес конверт от Бельмонте. Рава Горовица приглашали в синагогу, на встречу совета общины. Бет вспомнила пустой зал. В субботу на службу, пришли все те же старики, а на галерее для женщин она была одна. Они с Джошуа пообедали. Муж, глядя на ее бледное лицо, велел:

- Я на урок пойду, а ты ложись и спи, - он прикоснулся губами к ее щеке, - сказано, сон в Шабат, это удовольствие, - он улыбнулся. Бет вздохнула: «Когда проводим субботу, я тебе все расскажу, милый».

Вечером спала жара, на небе появились крупные звезды. Они пошли к океану. На набережной было шумно, мимо ехали экипажи. Толпа была летней, женщины надели светлые шелка, и кружево, мужчины шли в легких, льняных костюмах. Они с Джошуа медленно гуляли вдоль деревянной ограды. Внизу шумел темный, бескрайний океан, пахло солью. Бет вспомнила белый песок на острове. Вдалеке виднелись трубы паровых кораблей. Грузовой порт был к северу от города. В заливе, если присмотреться, можно было заметить далекие стены форта Самтер.

- Я здесь была, - Бет прислонилась к перилам, - когда форт обстреливали, когда война началась. Я приехала к Александру, привезла ему сведения..., Все еще были живы, Джошуа..., - она помолчала. Муж, подняв ее руку к губам, поцеловал смуглые пальцы:

- Когда-нибудь ненависть исчезнет и останется одна любовь, - тихо сказал рав Горовиц: «Когда-нибудь, Бет, исполнятся слова пророка. Не поднимет народ на народ меча, и не будут больше учиться воевать».

- Я знаю, милый, - кивнула женщина:

- Если сбылось одно пророчество, то сбудутся и все остальные. Ты послушай меня, - попросила Бет и начала говорить.

Джошуа дождался, пока ее голос утих. Он, неожиданно резко, заметил:

- В понедельник тебе, вместе со мной, надо пойти в полицию и послать телеграмму Дэниелу. Бельмонте военный преступник, его надо судить и..., - Джошуа не закончил.

Бет покачала головой:

- А если я ошибаюсь? Он гостил у Мэтью до войны. Вдруг в отряде у Квантрелла, был совсем другой человек? Ты сам говорил, Бельмонте здесь служил, в Чарльстоне. А что он Мэтью навещал, - Бет горько усмехнулась, - это не преступление.

Муж взял ее под руку.

- Я завтра зайду к этому врачу, Маккарти, - сказал Джошуа, - пусть он тебя осмотрит, в пансионе. Тебе нельзя сейчас волноваться, и самой куда-то ходить, - он скосил глаза на живот жены, - если схватки были.

- Это еще не схватки, - отмахнулась Бет, - поясницу потянуло, один раз. Ничего страшного.

- Все равно зайду, - упрямо повторил рав Горовиц. Бет, после долгого молчания, спросила: «Джошуа..., Что теперь будет, с общиной, с твоим контрактом?»

- Контракта не будет, - серо-синие глаза мужа похолодели, - после того, что ты мне рассказала, я сам, первым, откажусь от должности. Я не могу работать с общиной, где председатель, палач безоружных людей, где..., - он осекся. Бет, найдя его руку, пожала сильную ладонь.

Джошуа мог бы вообще не работать, думала Бет, аккуратно сшивая чепчик. У них было много денег. Квартиру Горовицей Дэниел отдал Джошуа, а сам получил дом в столице и особняк в Ньюпорте. После продажи нью-йоркской недвижимости, они с Джошуа купили большие, в десять комнат апартаменты в новом доме у Центрального Парка. Строил здание цветной подрядчик, сегрегации в нем не было. Джошуа, весело, сказал:

- Где бы мы с тобой ни обосновались, квартиры в Нью-Йорке всегда будут в цене, - он вышел на кованый балкон и полюбовался нежной, весенней зеленью парка.

- Он раввин, - Бет, отложив готовый чепчик, принялась за следующую выкройку.

- Он учился, он хочет помогать людям. Он, конечно, мог бы преподавать, в Нью-Йорке, готовить мальчиков к бар-мицве, писать в журналы, переводить. У него хороший слог, он отлично знает святой язык, арамейский..., Но ведь община..., - Бет вспомнила, как в Иерусалиме они с тетей Диной каждый день готовили для семей, что были в трауре, на свадьбы, на обрезания. Дина улыбалась: «Нам тоже будут помогать, когда Моше под хупу пойдет. Это заповедь».