- Мы год прожили в Пенсильвании, - отозвалась Бет. Двери распахнулись, она услышала голос мужа:

- Вы здесь! Подождем остальных и будем начинать субботнюю молитву, а пока надо зажечь свечи. Мистер Бельмонте, - Джошуа обернулся, - позвольте вам представить. Моя жена, миссис Горовиц.

Он был высокий, крепкий, с военной выправкой. Темные, вьющиеся волосы прикрывала бархатная кипа. Бет взглянула в карие, пристальные, холодные глаза и почувствовала, что бледнеет.

- Мэтью называл его «Гремучая Змея», - вспомнила Бет.

- Тогда пришло много гостей. Меня сразу увели в спальню, трое, а он взял Вильму. Она кричала, так кричала..., Он ее душил, когда..., Она потом кашляла, несколько дней. У нее синяки на шее были. Это перед самым нашим побегом случилось. Перед тем, как Мэтью Вильямсона привез.

Она увидела, что глаза мужчины сузились, на одно краткое, быстрое мгновение. Бет заставила себя сказать: «Очень рада встрече, мистер Бельмонте».

Они с миссис Бельмонте сидели в первом ряду, перед бимой. В массивных, серебряных подсвечниках горели высокие свечи. Синагога была полна людей.

- На нового раввина пришли посмотреть, - поняла Бет, - на его жену..., Может быть, - она, незаметно, сглотнула, - Бельмонте меня не узнал, не помнит...

Зазвучал орган. Бет вздрогнула. До начала субботней службы Бельмонте провел ее и Джошуа на пустынную галерею для женщин. Он улыбался, одними губами, но глаза его таки не потеплели. Бельмонте с гордостью показал им новый орган. Синагогу после войны отремонтировали:

- Я настоял на том, чтобы его купили, рав Горовиц, - сказал Бельмонте, - я слышал, что на севере так делают. Играет у нас протестант. Не волнуйтесь, Шабат мы не нарушаем.

Муж ничего не ответил, только коротко кивнул. В баптистской церкви, где выросла Бет, пели хором. Орган она слышала в епископальном храме, в Вашингтоне, куда ходил покойный Дэвид Вулф, со своими сыновьями.

Бет вспомнила: «Когда дядя Дэвид на Саре-Джейн женился, они в маленькой церкви стали молиться. В кафедральном соборе негры на галерее сидели. Дядя Дэвид сказал, что он не будет разлучаться с женой, и они нашли храм для цветных».

В Иерусалиме, органа, конечно, не было. Бет привыкла к мужскому пению, доносившемуся из-за перегородки.

Здесь не пели.

Люди сидели, молча, чинно. Дамы сзади, иногда, перешептывались. Пел один Джошуа. Бет, велела себе не думать о холодных глазах Бельмонте и заслушалась. У Джошуа был хороший голос. Она, внезапно, улыбнулась:

- У мальчика, наверное, тоже такой будет. Или у девочки. Здесь обрезание сделаем, - она оглядела уходящий наверх зал, биму темного дерева, мраморные колонны, обрамлявшие резной Ковчег Завета, прикрытый бархатной, расшитой занавесью. Девятое Ава, день траура по разрушению Храма, был через две недели. Бет вздохнула:

- Церемония скромная получится, не то, что у Дэниела. Авраам до траура родился, успели они.

Во время скорби по Храму было не положено накрывать пышные застолья, даже на обрезание.

- И девочку здесь называть будут, - Бет взглянула на Ковчег Завета, - в первый шабат, после рождения. Я приду, скажу благословение об избавлении от беды. Джошуа к Торе вызовут, и дадим ей имя.

Она все равно неуютно себя чувствовала внизу. Подняв глаза, Бет поняла, что на галерее, действительно, никого нет.

- Мне туда нельзя, - грустно сказала себе она, - я жена раввина, это община. Надо вести себя так, как здесь принято.

Спели субботние гимны. Джошуа должен был выступать перед общиной после Амиды. Миссис Бельмонте сидела справа от нее, у прохода. Женщина перегнулась к мужу. Мистер Бельмонте ей что-то шептал.

- Он тебя не узнал, - повторила себе Бет, - а даже если и узнал..., - она поняла, что не хочет думать о таком. Хотя муж и сказал, что председатель общины приятный человек, но Бет все равно видела его спокойный, оценивающий взгляд. Она слышала плач Вильмы, в подвале:

- Я его просила остановиться, просила..., Он меня ударил, а потом начал душить. Я едва сознание не потеряла...

- Его жена не знает, - внезапно поняла Бет и замерла. Она вспомнила папки в кабинете своего бывшего работодателя, мистера Бенджамина, государственного секретаря Конфедерации. Дэниел сказал, что после войны мистер Бенджамин бежал в Англию. Полковник развел руками:

- Экстрадиции он не подлежит. Он не военный преступник. Американского гражданства мы его лишили. Однако я уверен, он британский паспорт получил. Он родился на Виргинских островах, во время войны, когда их англичане оккупировали.

- Я тогда еще думала, - Бет сидела, не двигаясь, - где я слышала эту кличку: «Гремучая Змея?». Я читала донесение с западного театра военных действий. В нем упоминалось соединение Квантрелла. «Кровавый Билл» и «Гремучая Змея», - Бет даже зашевелила губами, - сообщают, что за последний месяц взято в плен и казнено сорок солдат и офицеров северной армии. А если я ошибаюсь? - она, исподтишка, взглянула на красивый профиль Бельмонте: «Джошуа говорил, он в Чарльстоне, воевал, до самой капитуляции южан».

Во время чтения «Шма» здесь вставали. Бет, обреченно поднялась:

- Обычай места. Надеюсь, хотя бы во время Амиды они не садятся.

Прочтя первые три благословения молитвы, стоя, община заняла свои места. Бет поймала взгляд Джошуа. Муж едва заметно поднял бровь и указал ей глазами на скамью. Она, невольно вздохнула. Женщина села, опустив глаза к молитвеннику.

Бельмонте, незаметно, смотрел на рава Горовица. Он, усмехаясь, решил, что им такой раввин, конечно, не нужен. Он узнал черномазую. В имении у Мэтью, он хотел с ней развлечься, но его опередили. Девка была занята сразу с тремя . Мэтью подтолкнул к нему хорошенькую мулатку:

- Она тебе понравится, ее зовут Изумруд.

Приятель хохотнул, указывая на дверь спальни: «А там Жемчужина. Впрочем, можешь к ним присоединиться, - посоветовал ему друг, - Жемчужина и с пятерыми разом может, проверено».

- Воздержусь, - отмахнулся Дэвид, - я предпочитаю быть единственным клиентом. Что встала, - он рванул мулатку за руку, - пошли!

- Рав Горовиц подобрал черную шлюху, - весело думал Бельмонте, - не поленился ее в Иерусалим потащить, чтобы еврейкой сделать. В Америке такое неслыханно. Все раввины ему, наверняка, отказали, и правильно сделали. Бедная Ребекка, сидит рядом с цветной. После шабата мы его вызовем и отменим решение совета о его найме на работу. Он не бедный человек, как я слышал. Чтобы и ноги этой цветной в храме не было. Незачем нам краснеть перед городом. Сюда гости приходят, сам губернатор нас посещал. Такой позор нам ни к чему.

Бельмонте тихим шепотом все рассказал жене. Черные глаза Ребекки расширились. Он, одними губами, попросил:

- Когда мистер Горовиц начнет говорить, милая. Отодвинься от нее, пожалуйста, как можно дальше.

Ребекка кивнула. Бельмонте, увидев жену раввина, вспомнил северную газету, что читал покойный тесть после убийства Линкольна. Статью сопровождала фотография:

- Странник и Странница. Думаю, мы их навестим, с друзьями, - сказал себе Бельмонте:

- Они все равно никуда отсюда не денутся, пока ребенок не родится. Цветной ребенок, - Бельмонте, незаметно, поморщился. Он понял, что из пансиона Фрилендера Горовицы не съедут. Старик Фридлендер был упрям. Он приехал в Чарльстон из Германии и, сварливо, говорил:

- В Торе не сказано, чтобы мы делили людей по цвету кожи. Наоборот, это заповедь, помогать пришельцам, ибо мы сами были пришельцами в Египте. Позорно, когда евреи начинают плясать под дудку гоев и делать так, как им указывают, а не так, как велел Господь на горе Синай.

- Но мудрецы учат, - возразил ему Бельмонте, - закон места, это закон, и евреи не должны с ним спорить. В штате Южная Каролина цветные отделены от белых. Вы не можете пускать в свой пансион...

- Вот именно, - сварливо прервал его Фридлендер, - мой пансион. Моя частная собственность. Что хочу в ней, то и делаю, мистер Бельмонте, - у старика был резкий, немецкий акцент, хотя он двадцать лет прожил в Америке.