- Вы, наверное, меня не ждали, бабушка.

У него было загорелое, спокойное лицо. Джоанна отступила в сторону:

- Проходи, Максимилиан. Ты очень вовремя, - она помахала Полю. Адвокат шел к дому, вдоль рю де Риш-Клер, неся какой-то большой конверт.

Волк, внезапно, попятился, но очутился в объятьях месье Мервеля.

- Посидим, - адвокат, добродушно, подтолкнул Макса к двери, - поговорим, дорогой внук. Не волнуйся, - Поль легко подхватил саквояж, - я за тобой поухаживаю, Максимилиан.

Волк сжал зубы. Бабушка и Поль называли его Максимилианом очень редко.

- В детстве, - вспомнил Макс, - в детстве они ко мне так обращались, если были чем-то недовольны. Что это за конверт у дяди Поля? - он, было, хотел высвободиться, но его саквояж стоял в передней, а вскоре там оказался и Макс. Поль крепко, как ребенка, держал его за руку.

- Я кофе сварю. Вы садитесь пока, - велела бабушка. Джоанна сняла с головы Макса цилиндр, и водрузила его на какой-то ящик.

Макс посмотрел на голые стены гостиной. Мужчина, обреченно, опустился в кресло.

Джоанна всегда варила кофе по рецепту покойного Байрона, с кардамоном и восточными специями. Стоя над плитой, она следила за медным кувшинчиком. Кухня блистала чистотой. Посуду они с Полем отнесли в благотворительный приют для сирот из рабочих семей. Туда же отправилась и мебель. Одежду Джоанна отдала в фонд помощи бастующим рабочим, а книги, в народную библиотеку. Джоанна сняла кофе и твердой рукой разлила его по простым, оловянным кружкам.

- Жаль, что Жан умер, - она смотрела в окно, за которым цвели розы и зеленели грядки. Джоанна весной все равно, посадила овощи: «Следующим хозяевам квартиры пригодятся».

- Он достойный человек был, - Джоанна поставила чашки на поднос, - хоть мы с ним и не во всем соглашались. Ни в чем не соглашались. Только в том, что дороже чести и семьи у нас ничего нет. Шестьсот лет их роду было, а нашему восемь сотен. И у Воронцовых-Вельяминовых столько же, и де ла Марки древняя семья. Не предугадаешь, что с детьми случится..., Старший Виллем, Федор Петрович этот..., - Джоанна поджала и без того тонкие губы.

Аарон написал ей, что дочь Виллема выходит замуж за барона де Торнако. Джоанна справилась в Готском альманахе: «Бедное дитя. Ей девятнадцать, а этому Торнако седьмой десяток пойдет». Она вспомнила, что дочь, еще давно, навестив Маргариту, оставила ей адрес квартиры де Лу в Брюсселе. Джоанна покачала головой:

- Нас здесь не будет. Виллем никуда Маргариту не отпустит. Прямо из монастыря под венец повезет. Какая косность, девушка не знает ничего.

После смерти отца ей написала Элиза:

- Дорогая тетя Джоанна, мы с Виллемом по пути в Мон-Сен-Мартен остановились в Париже, у кузена Анри. У них с Юджинией замечательный мальчик. Мы гуляем с маленьким Пьером в Люксембургском саду. Милая тетя, по завещанию папы вам и тете Веронике отходят деньги, как и дяде Аарону. Пожалуйста, не волнуйтесь. Виллем был у адвокатов, завещание прочитано и скоро вы начнете получать свои выплаты. Мы продали все имения, оставив только отель де Монтреваль и охотничий дом с небольшим участком земли. Я хочу, чтобы наши дети не теряли связи с бретонскими корнями. В память папы я дала обет построить церковь Иоанна Крестителя в Мон-Сен-Мартене. Когда закончится траур, я отправлюсь в Лурд и Рим, помолиться за его душу.

Джоанна тяжело вздохнула:

- Молодая девушка, а все равно, одурманена этим опиумом. Она монастырского воспитания, Жан истовый католик был. И Маргарита такой окажется. Когда мы избавимся от диктата религии? -Джоанна внесла кофейник в гостиную и внимательно посмотрела на внука. Макс откинулся в кресле, однако бабушка заметила, как подрагивают его длинные, сильные пальцы.

- Вы уезжаете, что ли? - недоуменно спросил Макс, отпив кофе.

- Я хотел у вас вещи оставить. Я был у синьора Гарибальди, а Альпах, а теперь собираюсь в Мон-Сен-Мартен податься, забойщиком, - добавил он: «По заданию Интернационала».

Бабушка и Поль, молча, курили, оглядывая Макса. Волку отчего-то стало не по себе.

- Уезжаем, - согласилась бабушка, - впрочем, - она посчитала на пальцах, - еще месяц ты здесь можешь жить, совершенно спокойно. Ты писал, прошлым годом, что книгу начал?

- Мне просто показалось, - уверил себя Макс: «Все с ними в порядке. Я их год не видел, отвык. Все хорошо, - бабушка не сводила с него пристальных, голубых прозрачных глаз. Волк заставил себя не ежиться.

- О Кампанелле и Томасе Море, - он кивнул, - после того, как диссертацию защитил. Мне надо съездить в Лувен, в университетскую библиотеку, позаниматься...

Джоанна горько думала о том, сколько еще предстоит работы, как социализм должен изменить человеческое сознание и поведение.

- Он плоть от плоти рабочего класса, - сказала себе Джоанна, - сын шахтера и ткачихи. Мы с Полем всегда их воспитывали в трудовом духе. Откуда это буржуазное пренебрежение к своим обязанностям коммуниста, строителя нового общества? Нельзя тащить за собой старую, основанную на лжи мораль, нельзя...,- она резко прервала внука:

- Что ты был в Альпах, мы знаем. Синьор Гарибальди мне написал. И еще кое-что написал, Максимилиан, - женщина положила перед ним конверт от каноника и ответ синьора Джузеппе.

Джоанна заметила, что Макс, немного, побледнел. Внук нарочито долго тушил окурок в медной пепельнице. Мужчина откашлялся:

- Я не понимаю, бабушка, дядя Поль, к чему все это..., Да, - Макс поднял голубые глаза, - я был в Аспромонте, с партизанским отрядом..., Но ее..., - то есть кузину Аниту, - я не видел. Может быть, она в деревне жила..., - он вздрогнул. Бабушка ударила маленьким, сильным, сухим кулаком по столу.

- Не лги нам, Максимилиан де Лу! - угрожающим тоном сказал женщина: «Коммунист не смеет лгать, иначе ты ничем не лучше буржуа». Джоанна встала и прошлась по гостиной. У нее до сих пор была тонкая талия, узкие бедра и прямая спина.

- Какая она красавица все-таки, - невольно подумал Поль. Вслух, он, хмуро, заметил:

- Разве мы этому тебя учили, Максимилиан? Ты член Интернационала, доверенный курьер, за тобой идут люди. Как ты можешь, - Поль поморщился, - быть таким нечистоплотным в личной жизни? Коммунист, Макс, не ханжа, не лицемер. Он признает свои ошибки и несет за них ответственность.

Джоанна глубоко затянулась папиросой и требовательно спросила:

- Ты знал покойную Аниту Корвино? Эта девочка, Мария, - она кивнула на письмо каноника, - твоя дочь?

- У меня в отряде было два десятка человек, бабушка, - чуть не плача, ответил Макс.

- Я не могу быть уверенным, что..., Хорошо, - он тоже поднялся и встал напротив Джоанны. Волк был выше женщины на две головы:

- Я не скрываю, что познакомился с Анитой в Лондоне. Она со мной поехала в Италию, по собственной воле, - торопливо добавил Макс, - но потом..., - он замолчал. Бабушка вскинула твердые глаза и процедила: «Не юли! Мария может быть твоим ребенком?»

- Может, - покраснев, признал Макс, - моим и каждого партизана в моем отряде.

Он ахнул и схватился за щеку. Рука у бабушки была тяжелая.

- Я против рукоприкладства, - Джоанна потерла ладонь, - и в детстве вас никогда не била. Очень жаль, - она потушила папиросу, - что приходится делать это сейчас. Покойная Анита не может себя защитить. Я не позволю тебе, Максимилиан, выйти, что называется, сухим из воды. Ты говоришь, вы были в близких отношениях..., - бабушка кивнула на стол, - садись и пиши.

- Она не только со мной..., - бормотал Макс. Джоанна, вложила в его пальцы фаберовскую ручку:

- Меня это не интересует. Мне важно, чтобы ты, Максимилиан, не уронил честь коммуниста. Ты должен выполнять взятые на себя обязательства. Тебе двадцать шесть, ты не ребенок. Я тебе в шестнадцать лет все рассказала, когда ты на шахты уезжал. И я, и Поль, - Джоанна подвинула внуку аффидавит.

Он покорно подписал документ, где признавал Марию Корвино своей дочерью. Прочитав еще один лист, мужчина замялся:

- Это что? Бабушка..., - Макс опустил бумагу, - дядя Аарон обеспечен, зачем...