Капитан Кроу велел себе ничего не спрашивать у нее, ни об Америке, ни о том, что привело ее тогда на станцию Лондонский мост. Она лежала на боку, он целовал острые лопатки, густые, пахнущие свежестью волосы. Она всегда была рядом, каждый вечер, когда он приходил со стройки. В столовой его ждал обед, в квартире царила чистота, всю его одежду она привела в порядок. Мирьям успевала каждый день ходить в госпиталь на дежурство и заниматься.

Он рассказывал ей, что случилось в тоннеле, который компания прокладывала к вокзалу Кингс-Кросс, Мирьям говорила о своих пациентках. Девушка варила кофе, приносила имбирное печенье, и они сидели на диване. Стивен занимался чертежами, или комбинациями цифр, что выдавала машина Бэббиджа, Мирьям углублялась в свои тетради. Он всегда держал девушку за руку, просто, чтобы ощутить, что она здесь.

На рассвете, когда Стивен просыпался, она была близко. Мирьям легко дышала, устроившись у него под боко. Девушка сонно улыбалась, и нежно целовала его. Теплая, сладкая, она постанывала, сжав его пальцы, а потом поднималась: «Ты спи, милый, время еще есть». Она всегда готовила горячий завтрак, и садилась за стол вместе с ним, и провожала его в передней.

Они решили, что, после экзамена Мирьям, отправятся в Амстердам и сходят в мэрию.

- Давид будет рад, - девушка сидела у него на коленях, - он всегда хотел, чтобы я вышла замуж по любви. Я так и сделаю, - она прижалась щекой к его щеке, - а потом поедем на Святую Землю. Бабушке я написала, передала раввину конверт, - Мирьям обняла его: «Хотя бабушка и так все узнает. Права она оказалась. Надо было просто подождать».

После Пасхи Стивена ждали на канале. Он, осторожно, сказал: «Ты учиться хотела, любовь моя. Там пустыня, там тяжело будет...»

- Не тяжелее, чем в прерии, - ответила Мирьям, - а заниматься дальше я и сама могу. Возьму книги..., -она потянула Стивена к себе, - ничего страшного. Ты теперь никогда не будешь один..., - она лежала на спине, раздвинув ноги, расстегивая пуговицы на платье. Капитан, счастливо, подумал: «У нас дети появятся..., Господи, как мне Тебя благодарить...»

Мирьям весело сказала:

- Нет нужды что-то делать, милый. Я хочу детей и много, - девушка улыбнулась, - братьев и сестер твоему мальчику.

Стивен не собирался забирать Моше у Судаковых. Мирьям с ним согласилась:

- Правильно. Он учится, он у бабушки с дедушкой. Теперь у нас будет кошерный дом, Моше всегда сможет нас навещать.

Стивен завел разговор об их детях, но девушка отмахнулась: «Когда они вырастут, тогда и решат, милый».

Мирьям, в передней, увидев Марту, смутилась: «Кузина..., мне лучше, и кузен Стивен...»

- Я вижу, - Марта обняла ее, - все у вас хорошо будет. А о том, - женщина кивнула в сторону двери, - и вспоминать не стоит.

Мирьям и не вспоминала. Она занималась хозяйством. В госпитале все удивлялись, что после болезни она расцвела и хорошо выглядит. Она думала о вечере, о том, как она будет сидеть рядом с ним, положив голову на плечо, перебирая сильные пальцы:

- Он никогда меня не бросит, - говорила себе Мирьям, - никогда. Мы состаримся вместе. У нас будут дети..., - она смотрела в окно палаты на яркое, летнее небо и закрывала глаз, так она была счастлива.

Бэббидж, когда Марта поставила на стол пирог, пробормотал: «Эти ваши американские штучки».

- Американский, это тыквенный, - заметила женщина, разливая чай, - а ревень свежий, молодой совсем. Ешьте, господа.

Жужжали пчелы, пахло сиренью. Марта откинулась на деревянную спинку стула:

- После приема к мальчикам уеду. Полине помогу, с малышками повожусь..., - она увидела девочку, маленькую, пухленькую, что держалась за ее руку, и тихонько вздохнула: «Оставь..., Тебе сына вырастить надо».

Капитан Кроу провожал Марту. Когда они шли на Ганновер-сквер, Стивен остановился:

- Послушай..., я хотел извиниться..., Надо было это еще в Сендае сделать, но в голову не пришло, - она увидела, как покраснели шрамы у него на лице. Лазоревые глаза посмотрели куда-то в сторону:

- Я в тебя был влюблен, Марта, когда-то, - вздохнул Стивен: «Если бы я предложение сделал, до войны, ты бы мне, наверное, отказала?»

- Отказала бы, - подтвердила женщина. Она была в изящном шелковом, темном капоре. На глухом воротнике платья виднелся тоненький, серебряный крестик.

- Я тебя, Стивен, никогда не любила, - губы цвета спелой черешни улыбнулись. Марта добавила: «Ты объявление-то послал, в газеты?»

Капитан покраснел еще сильнее и торопливо сказал: «Конечно, как положено. И что свадьба будет в Амстердаме, тоже упомянул. Когда Мирьям экзамены сдаст, мы семейный обед устроим, в Блумсбери».

Марта кивнула:

- Я к той поре в Лондон вернусь. Мне надо будет обратно на континент отправляться, - она со значением помахала своим ридикюлем, где, как знал Стивен, лежала тетрадь с выигрышными номерами.

Он вспомнил, всем телом, загнанные, испуганные глаза сестры, в заснеженном Летнем Саду, свист пуль, и ледяную, обжигающую воду Невы. Капитан Кроу помолчал:

- Будьте осторожны, с Джоном. Вы не знаете, что такое этот человек, Марта, а я...

- Вот и узнаем, - ее глаза подернулись холодом. Марта, нарочито весело, заметила:

- Все будет хорошо, милый. Беги к невесте, - она пожала Стивену руку, - я дальше сама доберусь. Здесь близко.

Они расстались на Риджент-стрит, мимо ехали экипажи. Капитан Кроу, идя на север, все оборачивался, пока ее стройная фигурка в черном платье не скрылась из виду.

Питер Кроу стоял в своей гардеробной, застегивая золотые, с бриллиантами запонки на манжетах крахмальной рубашки. Он завязал белый галстук из тонкого пике, надел жилет и взял гребень слоновой кости.

- С гораздо, большим удовольствием, - пробормотал Питер, - я бы сейчас пообедал в компании с родственниками и отправился в постель.

Он приехал в Лондон на рассвете. У «К и К» был свой салон-вагон. В поездах Питер всегда хорошо спал, но в эту ночь он лег поздно. Он сидел, при свече, слушая стук колес. Питер рассчитывал, когда сталелитейный завод выйдет на свою полную мощность.

- Получается, что осенью, - он потушил окурок в пепельнице:

- Тогда же мы откроем химическое предприятие. Принц Уэльский ответил на приглашение, он приедет на север. Не все же ему ленточки у входа в модные отели перерезать.

Лаборатория при заводе уже работала. Они намеревались выпускать жаропонижающие средства, успокаивающие капли, препараты для гигиены в больницах. Все больше госпиталей переходило на стандарты Листера и Земмельвейса. Питер нанял три десятка молодых химиков, выпускников Кембриджа, Сорбонны и немецких университетов. «К и К» платило работникам подъемные, и перевозило их семьи в Ньюкасл. Рядом с заводами был построен квартал для рабочих и улицы, где стояли дома инженеров. Один из выпускников, на совещании, робко спросил:

- Мы ведь ученые, мистер Кроу..., То есть практики, конечно, но хотелось бы не оставлять научной работы.

Он поднялся и прошелся по кабинету.

Контора «К и К» в Ньюкасле была обставлена просто, точно так же, как и в Лондоне. Над его столом, большим, из хорошего дуба, висела эмблема, две сплетенные буквы «К и К», резкий очерк летящего ворона и цифры: «A.D. 1248». Окна комнаты выходили на Северное море, на причалы порта. Питер вгляделся в силуэты паровых кораблей, в крыши складов. Где-то там лежали болванки с его сталью, лучшей английской работы.

- Надо будет заранее купить участок под завод для красок, - пометил себе Питер, - с нынешним развитием химии мы скоро откажемся от натуральных пигментов. Это золотое дно.

Сзади молчали.

Питер давно привык, что люди в его присутствии задерживали дыхание, хотя он никогда не кричал, не употреблял, как говорил он сам, выражений, неподобающих в устах джентльмена. «Меня не интересует, почему работа не была выполнена, - замечал Питер, - я хочу услышать, что вы предприняли для исправления своих промахов. Не бойтесь сообщать мне об ошибках. Я тоже ошибаюсь».