-Конечно, не буду, - усмехнулась та: «Ни к чему это». Снизу раздались удары молотка. Бет услышала голос:
-Уважаемые господа! Перед голосованием я бы попросил вас выслушать одного из гостей сегодняшнего заседания, мисс Элизабет Фримен, многим из вас известную под именем Странницы, человека, который несколько лет провел на глубоком юге нашей страны, и может говорить от имени ее цветных граждан.
Бет несколько раз читала свою речь Джошуа. Он и сам был отменным проповедником. До войны она часто выступала на собраниях суфражисток. Глубоко вздохнув, женщина поднялась. Джошуа ласково держал ее за руку. Она сглотнула и начала, громким, ясным голосом.
-Господа! Я говорю здесь не только от имени тех, кто до сих пор страдает в оковах, но и от имени тех людей, что умерли, не дождавшись отмены рабства на нашей земле. От имени Элизабет Фримен, которая, в прошлом веке, в Массачусетсе, сказала суду: «Господь сотворил людей свободными, по закону Бога я такой же человек, как и вы». От имени, повешенного в Хиксфорде Натаниэля Фримена, который просил перед смертью не хоронить его в земле рабов. От имени маленькой Констанцы Вулф, погибшей только за то, что ее отец был белым, а мать цветной, от имени всех людей, - голос Бет зазвенел, - что ждут сейчас на ступенях Капитолия вашего решения...
Джошуа так и держал ее за ладонь, незаметно вытирая слезы с глаз. «Все будет хорошо, - говорил себе рав Горовиц, - в Нью-Йорке нам не откажут. Эту речь перепечатают все газеты, Бет чуть ли не самая известная женщина в Америке сейчас. Все будет хорошо».
Ей долго, бурно аплодировали. Аталия тоже хлопала, как заметила Бет, тяжело дыша, опустившись на диван,
Началось голосование. Поправка, как и предсказывал Майкл Вулф, прошла с большинством голосов, тридцать восемь против шести. Джошуа, ласково рассмеявшись, поцеловал руку Бет: «Я тебе это много раз предлагал, любовь моя, начиная с Чарльстона...»
-Еще Палата, - лукаво отозвалась Бет и выдохнула: «Конечно, я стану твоей женой, Джошуа».
Аталия, держа в руках газету, пробилась к ним, когда голосование закончилось. Бет была окружена людьми, у нее просили автографы, на страницах National Intelligencer. Аталия, подождав, пока толпа рассеется, робко кашлянула: «Мисс Фримен...»
Она улыбалась. Она обняла Аталию и тихо сказала: «Я никогда, никогда не забуду вашей смелости, мисс Вильямсон. Большое вам спасибо, за то, что вы помогли мне и другим девушкам, тогда, в Саванне. Это мой жених, - Бет указала на Джошуа, - раввин Горовиц».
Аталия все смотрела на нее, раскрыв рот:
-Вы тогда на задании были? - голубые глаза девушки распахнулись.
Бет кивнула и Аталия отчего-то покраснела: «Я здесь по приглашению Майкла, то есть, простите, мистера Вулфа..., Он мне говорил, что вы его родственники».
-Мы все родственники, мисс Вильямсон, - поклонился Джошуа: «Мы с мисс Фримен могли бы проводить вас домой. Или, если вы хотите, - он достал часы из кармана, - перекусите с нами. Я кузен майора Горовица, - добавил Джошуа, - он, может быть, обо мне рассказывал. У нас дома поедим, я отменно готовлю».
Аталия улыбнулась и кивнула вниз:
-Большое спасибо, мистер Горовиц, мисс Фримен. Я только с Майклом..., то есть мистером Вулфом попрощаюсь. Я вас буду ждать на ступенях, - она убежала. Бет, взяв свой ридикюль, задумчиво сказала: «Александр был прав, Джошуа. Время ненависти пройдет, и наступит время любви. Об этом еще царь Соломон говорил».
-Так оно и случится, - рав Горовиц подал ей руку. Они спустились по широкой, белого камня лестнице в круглую ротонду, где Бет ждали журналисты.
В каморке у мистера Делани было безукоризненно чисто. Мэтью был брезглив. Он каждый день подметал пол, проветривал комнату, раз в неделю носил постельное белье к прачке. Перед хлипкой дверью лежал коврик. Мэтью всегда тщательно вытирал ноги. В комнате, кроме узкой деревянной кровати, стола с табуретом и таза для умывания ничего не было. Мэтью сделал перегородку в углу и устроил там чулан, гардеробную, как, усмехаясь, думал он. Там висела одежда, и стоял его скромный саквояж. Там же, под половицами, имелся тайник для денег, оружия и документов. У Мэтью было несколько северных паспортов, в том числе и на женские имена, для Аталии.
В рабочие дни он вставал рано и завтракал в таверне на углу. Она открывалась в пять утра, народ валил валом. Здесь, у Потомака жили те, кто трудился на военных заводах. Их в Вашингтоне было много. Таверна была смешанная, конечно, с отдельным входом, и отдельным залом для черных, но Мэтью все равно морщился. Ему было неприятно думать, что с той, же самой тарелки еще вчера ел негр. Обедал он на работе. Мэтью брал в таверне навынос мясной пирог, или холодную курицу, а ужинал там же, по дороге домой. Мэтью не пил, только в субботу вечером позволяя себе кружку сидра или эля. Он курил самые хорошие папиросы из тех, что были дешевле. Дорогие казались бы подозрительными. Мэтью не держал в каморке книг, это тоже было опасным. На работе он был молчалив, исполнителен и вежлив. Он свел знакомство с людьми, что убирали в Белом Доме, и с теми, кто мыл полы в Капитолии, однако туда Мэтью устраиваться не хотел.
-Дорогой брат, - хмыкнул он, затягиваясь папиросой, рассматривая номер National Intelligencer, - сейчас будет сидеть в столице и никуда отсюда не двинется.
-Как рассказал нашему корреспонденту глава избирательного штаба мистера Линкольна, мистер Вулф…, - издевательски протянул Мэтью и вздохнул:
-Слишком опасно. Дэниел ездит, его часто не бывает в городе, а Майкл, если только с президентом куда-то отправится. Да и потом, - Мэтью аккуратно стряхнул пепел в оловянную, вымытую пепельницу, - я здесь не для того, чтобы убивать Цезаря. Это дело Брута, то есть Бута, - он оскалил в улыбке белые, красивые зубы.
Мэтью был записан в дешевую библиотеку на окраине города, но книг на дом не брал, пользуясь читальным залом. В свои выходные дни он посещал церкви. Кроме той, где он встречался с Вильямсоном, Мэтью ходил еще в епископальный храм в Мэриленде. Там, среди полей и перелесков, стояла таверна вдовы Саррет. Ее сын, Джон, был связным Мэтью. Юноша передавал донесения в Ричмонд.
В подвале таверны Мэтью устроил склад оружия. Рассматривая газету, он напомнил себе:
-Осенью надо перевезти миссис Саррет в город. Мэрилендскую таверну мы сдадим, кому-то из наших людей. Вдова пусть снимает дом и открывает дешевый пансион. Не у Вильямсона же людей селить, - Мэтью весело улыбнулся, - на Индепенденс-авеню. А людей нам понадобится несколько, - он потер гладко выбритый подбородок, - не только мистер Бут.
Револьвер Буту должен был передать Вильямсон. Мэтью рассчитывал пожертвовать отставным полковником, выставив его главой всей шпионской сети. Для этого он предполагал послать кузену Дэниелу несколько анонимных писем, ближе к времени убийства президента. Впрочем, они собирались избавиться и от вице-президента Джонсона и от государственного секретаря Сьюарда. «Хаос, - сказал Мэтью, - в стране наступит хаос. Нам того и надо. Законно избранный президент Дэвис приедет из Ричмонда, и примет присягу. Мы с Аталией отправимся в Европу. Все эти поправки, - он с отвращением взглянул на газету, - будут отменены, разумеется».
Мэтью сидел, не отводя глаз от фотографии кузины Бет.
-Сучка, - протянул он, - так вот чем ты все это время занималась. Странница…, И этот, - он повертел в руках шило, - вроде тихий еврей, работал на нас…, Хорошо, - Мэтью примерился и вонзил шило в газетный лист. Закончив, он полюбовался их лицами, с выколотыми глазами. Он поднялся, аккуратно свернув газету.
-Так оно и будет, - Мэтью вышел во двор пансиона, - уже скоро.
Он разорвал National Intelligencer на мелкие клочки и выбросил их в деревянный ящик для мусора, что стоял у задней двери. Мэтью обошел курятник и направился на улицу. Сегодня у него был выходной. Он прочел, что президент приедет на Арлингтонское кладбище. Там должна была собраться вся семья. Мэтью на кладбище делать было нечего. Он знал, что Линкольн будет окружен охраной. Мэтью не хотелось попадаться на глаза родне, одинокий мужчина был бы слишком заметен.
