Мэтью успел побывать в кабинете кузена, у него были отличные отмычки. Он нашел список в ящике стола. Ночь была ясной, светила полная луна, Просмотрев бумаги у окна, Мэтью хмыкнул:
-Как я и предполагал. Впрочем, он для отвода глаз, этот список. Пусть ломают себе голову, пусть усиливают охрану конгрессменов и генералов. Цезаря все равно там нет.
«Цезарем» они звали президента Линкольна. Мэтью увидел меморандум из Белого Дома и покачал головой: «Нет. Слишком рано. Сначала пусть проведет избирательную кампанию, потеряет бдительность...»
По обочинам дороги росли полевые цветы. Мэтью шел, подставив лицо весеннему солнцу, насвистывая, куря папиросу. Церковь была по соседству с баптистским храмом для цветных. Когда-то, еще студентом, Мэтью, со своими приятелями, сжег старое здание в этом приходе. Негры, конечно, отстроились. Мэтью вздохнул: «Ничего другого и ожидать не стоило. Всегда найдутся любители им помочь. Стоит только на моего отца посмотреть».
Вильямсон, как обычно, сидел в заднем ряду. Полковник тоже приходил сюда пешком. Мэтью сразу запретил ему ездить в ландо, это было бы слишком заметно и подозрительно.
Мэтью опустился рядом и принял от Вильямсона молитвенник. Он сидел, склонив голову, шевеля губами, запоминая информацию, а потом достал из кармана своей холщовой куртки карандаш. Мэтью знал, что кузен Дэниел не выпускает Сокола из-под присмотра, знал, что сведения, которые приносит бывший полковник, никуда не годны. Однако Вильямсон был им нужен не для этого. «Пусть ни о чем не подозревает, - Мэтью аккуратно ставил едва видные точки над буквами,- пусть думает, что он занимается важным делом. Мы Джеймсом пожертвуем».
Вильямсон искоса смотрел на красивый профиль Дрозда. Русые, коротко постриженные волосы золотились в свете солнца, длинные, темные ресницы были опущены.
-Если я пойду к северянам, - как всегда, подумал полковник, - во всем признаюсь, меня простят. Даже не посадят в тюрьму. Я им все расскажу, все..., Выдам этого проклятого Мэтью, выдам других агентов…, Господи, во что я ввязался, у меня были деньги. Но если я так поступлю, я не увижу следующего утра. Вернее, не я, а Аталия. Девочка моя, это все ради нее...
Мэтью отдал Вильямсону молитвенник. Полковник вздрогнул. В его бок уперлось что-то острое.
-Вы помните, Джеймс, - почти ласково сказал Дрозд, пошевелив сапожным шилом, - я не пожалею своей невесты для того, чтобы мы выполнили задуманное. Вы же не хотите, чтобы Аталия страдала? Вы не хотите, - Мэтью усмехнулся, - чтобы ваша дочь стала шлюхой для черномазых? Если я узнаю, что вы пошли к северянам, я вам обещаю, - он брезгливо поморщился, - что Аталия закончит свои дни в самом грязном борделе на Юге, понятно?
Вильямсон сглотнул и кивнул.
Мэтью сначала думал забрать Аталию, тайно с ней обвенчаться и отправить жену в Ричмонд. Однако тогда он бы не смог держать в страхе Вильямсона. Мэтью давно понял, что ради дочери бывший полковник пойдет на все.
-Вот и хорошо, - размышлял Мэтью, - Аталия тоже его любит. Скажу ей, что я смогу спасти ее дорогого папу от виселицы, если она выйдет за меня замуж. Иначе она не согласится. Понятно, что я ей не интересен. Потом она от меня никуда не денется.
Имущество Вильямсона при аресте подлежало конфискации, но Мэтью об этом не жалел. Ему нужна была Аталия. Здесь, в Вашингтоне, он иногда приходил к их особняку. С невестой он не встречался, это было бы слишком опасно. Он просто стоял на противоположной стороне улицы, в темноте, наблюдая за подъезжающими ландо, за освещенными газовыми рожками окнами. Из дома доносились звуки музыки, он видел силуэты танцующих пар: «Ничего, я подожду».
За невесту он был спокоен. Дэниел, насколько Мэтью помнил, собирался жениться только на еврейке. «Он Аталии не придется по душе, - думал Мэтью, - сухарь, танцевать ему нельзя, на фортепьяно он играть не умеет..., Только и знает, что его армия».
Бут закончил гримироваться. Он играл Отелло. Мэтью, восхищенно, заметил: «Вас не узнать, Джон. В общем, - он привстал и потрепал Бута по плечу, - вы поняли. Вам передадут револьвер, здесь, в театре, а потом я вас жду в Мэриленде. Все будет хорошо».
-Сразу бы с ним и покончили, - хмуро отозвался актер, - в газетах написали, что он в Филадельфию едет, летом. У меня тоже там гастроли.
-Торопиться не след, - Мэтью поднял бровь, - после осени, когда его изберут на второй срок, они ослабят охрану. Будут думать, что выиграли. Тогда мы и ударим, - он потушил папиросу в медной пепельнице: «Мы, Джон, более чем уверены, что все пройдет удачно».
Мэтью не стал оставаться на спектакль. В ложах он показываться не мог, а для галерки Дрозд был слишком брезглив. Там пахло потом, на дощатом полу красовались коричневые, табачные плевки. Мэтью и не любил «Отелло». Ему казалось оскорблением то, что белый должен изображать негра. Он шел к себе домой, в каморку на Потомаке и улыбался. В кабинете у кузена он нашел телеграмму о том, что в столицу приезжает брат.
-Джошуа, наверное, остался в Чарльстоне, - подумал Мэтью, - слава Богу. Пусть занимается своими еврейскими делами, передает нам сведения из Нового Орлеана, и больше ни во что не лезет. После войны мы его не обидим. Нам нужны лояльные евреи, у них много денег. Придется все восстанавливать..., - Мэтью вздохнул и свернул к особняку Вулфов. Окна были темными. По соседству, у Дэниела, горел газ. «Сидит, - ядовито буркнул Мэтью, - думает. Думай, кузен. Все равно мы тебя опередим».
Он закурил папиросу и гуляющей походкой направился к реке.
У Вулфов действительно было темно. Майкл и Макс приехали в столицу вечером. Майор махнул рукой: «Завтра к нам переберемся. На одну ночь нас Дэниел приютит, откроет комнаты».
Они сидели в библиотеке, за бутылкой виски. Майкл подробно рассказал Дэниелу о лагере в Андерсонвилле и капитане Уирце. Дэниел аккуратно внес все сведения в блокнот. «Он военный преступник, - майор Горовиц потянулся за хлебом, - мы его казним, это я тебе обещаю».
Плиту они разжигать не стали. Макс сбегал в лавку за сыром, Дэниел заварил кофе с кардамоном.
-Отдохнете, - весело сказал майор Горовиц, - ты, Майкл, вернешься в свой кабинет в Белом Доме. Президент о тебе спрашивал. С тобой, Макс, - он взглянул на Волка, - у меня будет отдельный разговор.
Макс вытянул длинные ноги и блаженно зевнул:
-Ричмонд. Я так и знал, - он приоткрыл один голубой глаз: «Готовь мне надежные документы, майор. Подбери человека без родственников».
-Бет мне расскажет о Ричмонде. Она там год провела, - весело подумал Макс, - и заодно..., Наверняка, она уже не девственница. Вот и хорошо.
Дэниел сказал им, что Бет и Джошуа едут в Вашингтон. Майкл обещал устроить кузине пропуск на галерею в Капитолии, во время голосования за Тринадцатую Поправку.
-Я поработаю с журналистами, - кивнул Майкл, - вспомним линчевание отца, - он вздохнул, - покойных Фрименов..., Сенат поддержит поправку, обещаю, а с Палатой придется повозиться, но для этого я и здесь.
Линкольн пригласил их на обед в Белом Доме. Для Джошуа и Дэниела должны были накрыть отдельный стол, с новой посудой. «Рав Горовиц, - смешливо сказал Дэниел президенту, - принесет наше мясо, вино. Сам встанет к плите..., Он отлично готовит, на Святой Земле научился».
Они сидели в Овальном Кабинете. Линкольн, погладив бороду, так же весело отозвался:
-Я бы раввина Горовица отправил военным капелланом, в добровольческую бригаду Иллинойса. Там почти одни евреи воюют. Поговорю с ним, как он приедет, - заключил президент.
Завтра Дэниел вел Майкла и Макса на прием к Вильямсону. «Потанцуете, за меня, - рассмеялся майор Горовиц, - будет бал, светские разговоры, шампанское..., Выспитесь, - велел Дэниел, - побрейтесь и наденьте парадную форму с орденами».
Вильямсон сразу согласился. Дэниел делал это не для того, чтобы ввести кузенов в общество. Майор Горовиц подозревал, что Мэтью Вулф где-то в столице. Дэниел, как ни старался, не мог себе объяснить, почему он в этом уверен. Пинкертон сварливо сказал ему, что Мэтью мог давно уехать в Европу или перебраться в Канаду. И там и там, у Конфедерации было много агентов.