Здесь не было статуй, только распятие темного дерева над алтарем и такие же ряды скамей. В третьем ряду слева сидела женщина. Джошуа увидел простое, хлопковое платье служанки, скромную шляпку. Из-под нее выбивались черные, тяжелые волосы. Он осторожно устроился сзади и спросил: «Простите, мисс, это, кажется, единственная гугенотская церковь на юге?»

-Это не Александр,- поняла Бет. Она перелистывала французский молитвенник. До Чарльстона она добралась быстро. У Бет имелось письмо за подписью государственного секретаря Конфедерации, мистера Йехуды Бенджамина, в котором ей предписывалось оказывать всемерное содействие, как персоне, пользующейся доверием правительства и лично мистера Бенджамина.

Бет сказала ему, что ее тетя, в Чарльстоне, тяжело заболела и хочет попрощаться с племянницей.

-Это та, что и так еле ноги носила? - хохотнул Бенжамин, расписываясь: «Я помню, ты весь прошлый год к ней ездила, каждый месяц».

-Сестра моей покойной матушки, - Бет перекрестилась и опустила длинные, черные ресницы: «Она вдова, бездетная. Кроме меня, у тети Джемимы никого не осталось. Я быстро вернусь, мистер Бенджамин».

Госсекретарь пожевал сигару:

-Ладно, слуг ты хорошо вышколила, не пропадем. Езжай, - он махнул рукой. Бет присела.

Бенджамин пока только смотрел на нее, пристально, иногда усмехаясь. Однажды, когда Бет убирала в его спальне, сзади послышался шорох. Она обернулась, с подушкой в руках. Бет перестилала постель. Девушка заставила себя улыбнуться: «Мистер Бенджамин, я закончила».

-Со мной, - госсекретарь разглядывал ее грудь, - ты этого так быстро делать не будешь, обещаю.

Он рассмеялся. Бет, поклонившись, выскользнула из спальни.

-«Спасение Венеции», - повторяла Бет, сидя в углу пустого, военного вагона. Их гнали из Ричмонда в Чарльстон за новобранцами. Она грызла яблоко и, наконец, помотала головой:

-Туда я больше не вернусь. Нельзя рисковать. Надо немедленно добраться до Вашингтона, до Дэниела. Нельзя такие вещи доверять курьерам, - Бет почувствовала, как холодеют кончики ее пальцев.

Она так и не успела узнать, кого хотят убить южане. В документах, что девушка переписала стенографическими крючками, значилось больше десятка кодовых имен. Бет и так, и сяк, крутила список, но никакой логики в нем не нашла. В любом случае, по фамилии там никто не упоминался. Это были клички, такие же, как «Сокол», Бет поняла, что это Вильямсон, и «Дрозд».

О Дрозде у нее сведений не было, а именно его подпись стояла под многими донесениями из Вашингтона.

-Голос какой-то знакомый, - нахмурилась Бет. Девушка ответила: «И во всей стране, мистер».

Голос у мужчины был красивый, высокий, мелодичный.

-Кормщик арестован, - сказал он. Бет застыла и обернулась:

-Но вы не волнуйтесь, я о вас позабочусь, Странница…, - голос Джошуа угас.

Рав Горовиц заметил блеск серебряной цепочки  на шее цвета нежной, сливочной карамели. От нее пахло чем-то сладким.

-Ваниль, - понял Джошуа, - тетя Бланш, когда к нам приезжала, всегда пекла с бабушкой Батшевой круассаны, с ванилью и миндалем. Круассаны, мильфей, яблочный пирог, французский, пирожные с ягодами..., Господи, да о чем это я?

Губы у нее были цвета ягод, глаза черные, как самая глубокая ночь. Джошуа увидел, как мгновенно побледнели ее щеки. Бет, все еще глядя на него, шепнула: «Джошуа..., Но как...»

-Странник, - он, невольно, улыбнулся: «Бет..., Я бы никогда не мог подумать..., - Джошуа все не отрывал от нее взгляда. Приказав себе собраться, рав Горовиц велел: «Пойдем. Я тебе все расскажу, по дороге. Ты на постоялом дворе остановилась?»

-Для цветных, - она взяла свой саквояж. Джошуа опередил ее: «Позволь мне». 

-Четыре года я ее не видел, - понял Джошуа, - даже больше. Я тогда сразу в Новый Орлеан уехал, после похорон дедушки и бабушки. Какая она красавица. Нашел о чем думать! - рассердился на себя рав Горовиц. Выходя, Бет сглотнула: «Что с Александром?»

Джошуа вспомнил мягкий голос Сальвадора: «Когда-нибудь исчезнет ненависть и останется одна любовь».

-Вот о ком он говорил, - рав Горовиц улыбнулся и уверенно ответил: «Я его выручу, не беспокойся. К тебе на постоялый двор нельзя, ко мне в комнаты тоже...»

-У вас в синагоге есть подпол, - красивая, темная бровь поднялась вверх, - но туда только после темноты можно прийти. Запоминай.

Бет быстро и ясно объяснила ему, как добраться до неприметной таверны на окраине Французского Квартала. Она выскользнула в ворота церкви. Джошуа стоял, держа ее саквояж, смотря вслед изящной, черноволосой голове.

Визитную карточку кузена Мэтью принесли, когда он сидел за обедом в резиденции военного коменданта. Мэтью успел съездить на безопасную квартиру и переодеться в невидный, затрепанный костюм. Он отправил шифрованную телеграмму в Ричмонд, докладывая, что агент северян в Чарльстоне разоблачен.

-Большая удача, - поздравил его Блэкмор. Мэтью, недовольно, подумал:

-Сеть он не выдал. Только о себе рассказал. Сломал я его, все-таки. 

Рубашку пришлось выбросить, она была непоправимо испорчена. Мэтью сложил свои вещи. Он не брал в столицу хорошие костюмы и запонки с часами. В Вашингтоне он жил в бедной комнатке, в районе пивоварен, на берегу Потомака. Его портплед  ехал в Чарльстон, в простом саквояже лежали документы мистера Делани. Мэтью все равно беспокоился. Сальвадор признался, что работал на северян с начала войны, но, как Мэтью не старался, больше он ничего не сказал. «Я уверен, - недовольно подумал мужчина, - что здесь остались его сообщники. Здесь, в Ричмонде, на всем юге...»

-Мне нельзя, - сказал Мэтью военному коменданту, -  оставаться здесь дольше положенного. Рав Горовиц вне подозрений, за ним следить не надо. Однако, как следует, проверьте всех, кто в последние дни приехал в город. Особенно, - он поднял палец, - из столицы, из Ричмонда.

Мэтью вытер губы шелковой салфеткой: «Что хочет мистер Горовиц?»

Капитан Блэкмор налил себе белого бордо. Запасы у военного коменданта города были еще довоенные. Они ели розового, нежного лобстера, устрицы, запеченные в шпинате, по рецепту из Нового Орлеана. На горячее комендант обещал индейку со спаржей, и еще несколько бутылок бургундского вина.

-Хочет увидеть заключенного, - хохотнул Блэкмор, разваливаясь на стуле: «Показать ему, мистер Дрозд?»

Военный комендант позвонил в серебряный колокольчик и велел негру: «Несите горячее и поменяйте тарелки!»

Окна были распахнуты на темное, без единого огонька море. Северяне пока не стреляли, было тихо. Мэтью уловил, как шуршат волны вдалеке. Пахло солью и магнолиями. Он вспомнил бесконечный, плоский берег белого песка, камыши на островах и нахмурился:

-Там эти дикари живут, галла. Рыбаки, на рисовых плантациях работают. Их должны были выселить, с началом войны. Неграм доверять нельзя. Тем более, северяне рядом.

-Субмарина «Ханли», - полковник стал разрезать румяную индейку, - готова к выходу в море, мистер Дрозд. Мы получили из Ричмонда разрешение на операцию. Через три дня она атакует их фрегаты.

Мэтью верил в научный прогресс и всегда осаживал тех, кто  утверждал, что войну можно выиграть одной кавалерией и пехотой. «Смелости недостаточно, - наставительно говорил Мэтью, - хотя у нас, южан, ее в избытке. Исход сражений сейчас зависит не только от офицеров, но и от инженеров».

-Хорошо, - кивнул Мэтью, - очень надеюсь, что нынешняя ее миссия увенчается успехом.

«Ханли» уже два раза тонула, но Мэтью был уверен, что, в конце концов, хоть один северный корабль она подорвет.

-Утрем им нос, - задорно подумал мужчина, - хотя мы не знаем..., Может быть, у них  свои субмарины есть. Вильямсон ничего не сообщал об их существовании, я тоже  не видел таких документов, но мало ли что.

Заключенного, вернее, его труп, показывать было можно. Мэтью удержался от того, чтобы стрелять в мистера Сальвадора. Это вызвало бы ненужные разговоры. Он знал, что кузен, с его еврейской настойчивостью, начнет лезть не в свое дело, и требовать  приговора трибунала. Мэтью попробовал бургундское вино: