Толедано курил, глядя на дочь.

-Упрямица, - недовольно подумал мужчина, - была бы ее мать жива, она бы с ней поговорила, объяснила…, Подумаешь, он ее на голову ниже. Зато из богатой семьи, Горовицы. И наш человек теперь, южанин.  Ладно, - Толедано постучал сигарой о край фарфоровой пепельницы, - ей шестнадцать лет. Торопиться некуда.

Он аккуратно сказал раву Горовицу, что Ребекка предпочитает подождать. Тот, к удивлению Толедано, нисколько не расстроился, и даже улыбнулся: «Мистер Толедано, я все понимаю. Но, если я обещал, я здесь побуду. Вам тяжело без раввина».

-Он, молодец, - подумал южанин, - службу отлично ведет, голос у него отменный.  Знающий человек, приятно у него на занятиях побывать. Ученик рава Судакова, к тому вся Европа прислушивается. Хороним теперь людей, как положено, взял на себя эту заповедь. И две бар-мицвы уже было. Сейчас Пурим отметим…

Рав Джошуа, правда, был строг. Узнав, что в синагоге мужчины и женщины сидят, хоть и по разным сторонам прохода, но в одном зале, как это было принято в Германии, откуда был их покойный раввин, он развел руками:

-Я, конечно, не могу спорить с вашим обычаем, но, если вы не против такого, то в будни мы станем молиться, как это принято.

-Ради Бога, - отозвались в совете общины, - все равно на службы в будни только старики ходят.

-Старики и Сальвадор, - вспомнил Толедано: «Я слышал, еще до войны, якобы Сальвадор занимался Подпольной Дорогой…, Конечно, это все сказки, но, тем не менее…»

Он так и сказал гостю. Тот достал фаберовскую ручку с золотым пером и аккуратно занес все сведения в изящный блокнот. «Большое спасибо, - пожал он руку Толедано, - вы очень помогли нашему общему делу».

-Я все-таки полковник, - приосанился Толедано, провожая его глазами. Гость раскланялся с мисс Толедано, и вышел в кованую калитку сада. Южанин вспомнил:

-И креветок рав Горовиц не ест, и от лобстера отказался. Хорошо, когда раввин, соблюдающий человек, но палку перегибать тоже не надо. После войны наймем кого-то либерального. А мистер Сальвадор…, - русая голова гостя пропала в толпе, - ведь не арестуют же его. Не арестуют, - успокоил себя Толедано. Грузно встав, он пошел к дочери,  в сад, где пахло цветущей сиренью и азалиями.

Синагога здесь была больше, чем в Новом Орлеане. Здание, в греческом стиле, с белыми, мраморными колоннами, построили  еще до войны. В будни Джошуа  не любил вести службу с бимы, все равно в зале было не больше двух десятков человек. Стоя в первом ряду, он поднял голову и посмотрел на галерею для женщин. Сейчас, она, разумеется, была пуста. В Шабат там сидели только старухи, все остальные спускались вниз.

-Дядя Исаак меня бы, конечно, за такое не похвалил, - вздохнул Джошуа, - это не принято. Однако у них здесь свои порядки, а я гость.

Он любил будничные службы. Старики никуда не торопились, молитва велась размеренно, Тора читалась, как положено. Потом они собирались в кабинете у Сальвадора, пили кофе и занимались Талмудом. Чай, из-за блокады, было не достать,

-Пурим на той неделе, - улыбнулся Джошуа, - проведу и уеду. Александр сказал, к тому времени эта Странница должна здесь появиться, со сведениями из Ричмонда. Вот и хорошо.

Сальвадор всегда провожал его после занятий в снятые Толедано комнаты. Услышав, что сватовство расстроилось, глава общины  усмехнулся: «Вам и легче, должно быть».

-Легче, - согласился Джошуа: «Впрочем, я сватам всегда говорил, что женюсь только по любви. Так оно и будет, Александр».

-Хорошо бы,  - Сальвадор шел, засунув руки в карманы костюма. На углу, под цветущей магнолией, он, внезапно, остановился. «Хорошо бы, - темные глаза потеплели, - чтобы у нас, рав Горовиц, исчезла ненависть, и осталась только любовь».

- Он любит кого-то, - понял Джошуа: «На севере она, что ли? Или потерял ее, с войной? Я и сам, - рав Горовиц, незаметно, вздохнул, - ничего о семье не знаю. Надеюсь, Бет в безопасности. Все-таки девушка…»

Утренняя молитва  подходила к завершению, большие, в мелких переплетах окна главного зала, были распахнуты в сад, люди стояли. Джошуа, закончил «Алейну»:

-Познай же сегодня, и прими сердцем своим, что Бог есть Всесильный, на небе вверху, и на земле внизу, нет другого.

Он кивнул: «Мистер Сальвадор».

Александр откашлялся. Сегодня была годовщина смерти его матери, Сальвадор читал кадиш. Джошуа вздрогнул. Высокие двери открылись,  он услышал звук шагов.

-За мной, -  успел подумать Джошуа, - хорошо, что кинжал в надежном месте спрятан. Они могли его увидеть во время обыска. Они мои комнаты проверили, я видел. Скажу, что это семейная безделушка. В записях ничего опасного нет, и тфилин они не тронули, я бы заметил. Да и не стал бы я ничего там прятать, конечно, - Джошуа обернулся. Взвод солдат в форме конфедератов, заходил в зал.

-В чем дело, господа? - нарочито спокойно спросил Джошуа: «У нас молитва, какое право вы имеете…»

-По распоряжению коменданта города, - человек в капитанской форме помахал бумагой, - кто здесь мистер Александр Сальвадор?

Джошуа ощутил быстрое, крепкое пожатие его пальцев. Сальвадор аккуратно свернул талит,  и отложил молитвенник: «Это я, господа».

-Вы арестованы, - офицер указал на дверь, что вела на улицу: «Сдайте оружие, мистер Сальвадор, извольте пройти с нами».

Темные глаза посмотрели на Джошуа. Александр покачал головой:

-У меня нет оружия, в синагогу его не носят. Это место мира. Я готов, - он взял свою шляпу. Рав Горовиц вмешался: «Нет! У этого человека сегодня траур, годовщина смерти его матери. Он должен произнести поминальную молитву. Это заповедь».

Офицер только раздул ноздри и велел: «Быстрее!»

-Он скажет мне что-нибудь, - Джошуа слушал красивый, низкий голос Сальвадора. Он только сейчас заметил седину в темных волосах мужчины: «Скажет, не может не сказать. Остальные не заметят, они только «Амен» отвечают. Все перешептываются. Конечно, такой скандал».

Сальвадор, действительно, сказал, в самом конце кадиша, на святом языке.

-Позаботьтесь, пожалуйста, о Страннице, - попросил он, - она скоро будет здесь. И не рискуйте сами. Александр  посмотрел в серо-синие глаза рава Горовица и тоскливо подумал:

-Не увижу ее больше. Но рав Горовиц отсюда не уедет, пока она не окажется в безопасности. Он человек чести. А эти…, - Сальвадор заставил себя не смотреть в сторону офицера, - эти от меня ничего не добьются.

Все время, пока он шел в окружении солдат к выходу, он вспоминал ее черные, тяжелые волосы, пухлые губы, щеки цвета сливочной карамели.

-Так ничего ей и не сказал, - пожалел Сальвадор, - надо было раньше…

Дверь захлопнулась, в синагоге настала тишина, старики все шептались. Джошуа снял свой старый, еще со Святой Земли, простой талит: «Он им ничего не скажет.  А я…., - он нарочито спокойно надел свою шляпу, - я получу сведения от Странницы и…, - Джошуа заставил себя улыбнуться: «Пойдемте, господа, заниматься. Я уверен, это просто недоразумение. Оно скоро разрешится».

По дороге в кабинет Джошуа задержался в вестибюле. Он посмотрел на портреты основателей синагоги. Дед Александра, Фрэнсис Сальвадор, герой войны за независимость, тоже был здесь, в мундире Континентальной Армии, в треуголке, со шпагой.

-Он мне запретил, - Джошуа сжал зубы, - запретил. Как это он сказал:

-Рав Горовиц, вы не должны жертвовать своей жизнью. Евреям она нужнее. Вам еще тридцати не было, а мне за сорок. Нет, - Джошуа все смотрел на портрет Сальвадора, - это все ерунда. В конце концов, поеду в Ричмонд, к Бенджамину, буду просить его вступиться…, А сегодня пойду к военному коменданту.

Из кабинета пахло кофе, старики сгрудились вокруг длинного стола, где были разложены Торы. Джошуа, велел себе успокоиться. Он вспомнил: «У иудеев тогда был свет и радость, веселье и торжество. Так и случится». Рав Горовиц  закрыл за собой двери: «Начнем, господа».

Мэтью поправил манжеты накрахмаленной рубашки: