-Марфа Федоровна, - бледные губы госпожи Достоевской дернулись, - у нас тоже астраханская. Видите, вам и землячка нашлась. Не ожидали такого гостя, Марфа Федоровна? - сухие пальцы женщины забарабанили по скатерти.

-Отчего же, - тихо, улыбаясь, отозвалась Марфа: «Город у нас большой, людей много, всегда можно кого-то встретить. А вы где жили, Павел Григорьевич? - обратилась она к мужчине.

Марфа еще в Гурьеве одолжила, у местного учителя приходской школы растрепанный том Лексикона Плюшара на букву «А», и выучила статью об Астрахани наизусть. Они говорили об астраханском кремле. Достоевский, искоса глядя на бронзовый локон, спускавшийся на прикрытую черным атласом шею, повторял: «Когда хоть одному творенью я мог свободу даровать..., Ты все, все сделаешь, а поможешь ей вырваться отсюда».

-Пики козыри, - маленькие, белые руки стали тасовать карты. Над круглым столом горела керосиновая лампа. Пахло щами, жареным гусем, по скатерти, покрытой жирными пятнами, были расставлены тарелки с икрой и солеными огурцами.

Павел Григорьевич потянулся за бутылкой и наклонился к уху Марты: «Отменно играете, Марфа Федоровна, я и не ожидал».

Длинные ресницы задрожали, она отпила плохого, пахнущего пробкой вина: «Мой батюшка покойный меня учил, Павел Григорьевич. Я говорила вам».

По субботам у местного почтового начальника собиралось общество. Обычно кто-то из дам играл на расстроенном фортепиано, и все шумно восхищались. Марта ловила на себе взгляд Достоевского. С того вечера, когда она сидела у инструмента, у них это вошло в привычку. Когда Марьи Григорьевны не было в доме, Марта играла ему Моцарта, Бетховена или Шопена. Он всегда спрашивал, по-французски: «Что это?», и Марта отвечала, на том же языке.

Достоевский, завидел ее вечером на берегу Иртыша. Петенька бегал по траве, Марта сидела на расстеленной шали, перелистывая книгу. Он осторожно подошел и опустился рядом.

-Пушкин, - он посмотрел на обложку и Марта кивнула.

Над степью висели легкие, белые облака, пахло, тревожно, горько, ковылем и полынью.

-Я не знаю, кто вы, - одними губами, опять по-французски, проговорил Достоевский, - да и не надо мне это знать, мадемуазель.

-Мадам, - поправила его женщина и увидела, как дернулась гладко выбритая щека. Он молчал, глядя на рыжую голову ребенка, что пускал кораблики. Достоевский вздохнул: «Мадам, я хочу, чтобы вы были уверены, я сделаю все, что в моих силах, все. Если вам будет нужна какая-то помощь..., - он оборвал себя.

Марта отложила книгу.

-Я скоро уеду, - она помахала Петеньке, - на восток. Месье Достоевский, что у вас слышно, в армии, об Ахмар-хане? - Марта повернулась к нему: «Правда, то, что Павел Григорьевич говорил?»

Он оглянулась и взяла папироску из лежащего между ними портсигара Достоевского.

-Позавчера, - ответил мужчина, зажигая ей спичку, - казацкий разъезд с юга не вернулся. Вряд ли они потерялись. Люди местные, все вокруг знают. Если вам Ахмар-хан нужен, - он тоже закурил, - вам на юг дорога, мадам. Сюда два батальона пехоты приходит, на следующей неделе. Думаю, - Достоевский взглянул на Иртыш, - они тоже в степь отправятся. Хотят с ним покончить. И я больше у вас ничего спрашивать не буду, - добавил мужчина и усмехнулся.

-Вы и не спрашиваете, месье, - бронзовая бровь взлетела вверх: «Разве что только о музыке».

Она была и сама будто музыка, мучительно подумал Достоевский, провожая взглядом ее покачивающийся стан, в простом, черном платье. Ребенок шел рядом, женщина держала его за руку и говорила что-то, улыбаясь.

-Томск, - повторяла Марта, оглядывая из-под ресниц комнату. От дам удушливо пахло мускусом, по бумажным, засаленным обоям шныряли тараканы. Она играла в паре с Достоевским, даже не думая над ходами. Он оказался отменным картежником, общество здесь предпочитало вист. Для Марты, которую бабушка почти каждый вечер усаживала за карты, не составило бы труда обыграть всех за столом, однако она вела себя осторожно.

-Он понял, - Марта, едва повернув голову, глядела на жандармский мундир Павла Григорьевича, - понял, что я хорошо играю. А если он что-то подозревает? В доме ничего не найдут, как бы ни искали, но все равно это опасно. Надо уезжать, дальше. Кроме Федора Михайловича и жены его никто не знает, что я в Томск собираюсь. Федор Михайлович не донесет, никогда, а вот Марья  Дмитриевна..., - Марта знала, что жена Достоевского его ревнует, об этом даже на базаре болтали.

-А Степушка? - она  приняла выигрыш: «Если я в Томск отправлюсь, как он меня найдет? Ему нельзя  появляться, в городе, это все равно, что на смерть пойти. Взять Петеньку и на юг уехать? Первый  казацкий отряд меня арестует».

-Вам, господа, это будет интересно, - заметил толстый майор, пожевав усы, раскуривая сигару, - сегодня казаки двоих татар привезли, перебежчиков. Те говорят, что Ахмар-хан близко. Он за зиму силы собрал, в Бухаре, как бы ни две тысячи человек у него под знаменами.

Дамы ахнули и стали креститься.

-Не волнуйтесь, - майор помахал рукой с едко дымящей сигарой, - мы ему навстречу не только конницу с пехотой отправляем, но и артиллерию. Болтаться этой собаке в петле, прошу прощения, - майор привстал и развел руками, - за такую прямоту.

Марта сжала зубы и услышала рядом вкрадчивый голос Павла Григорьевича: «Я бы мог вас проводить домой, Марфа Федоровна, после чая».

-Спасибо, - она приняла карты, - я сама доберусь, Павел Григорьевич.

Жандарм ухаживал довольно навязчиво. Он даже, непрошеным, появился во дворе дома Марты. Оглядев сохнущее на веревке белье, мужчина предложил ей: «Хотите к реке прогуляться, Марфа Федоровна? Погода отменная стоит».

Марта разогнулась. Она стирала, Петенька спал на крыльце, угревшись на солнце, вместе с котенком.  Женщина  сухо ответила, стряхнув с рук серую, мыльную  пену: «Спасибо, сударь, однако я по дому занята, сами видите».

Офицер только провел рукой по напомаженным волосам и щелкнул каблуками сапог.

-Я могу Федору Михайловичу весточку для Степы оставить, - поняла Марта, - он передаст, обязательно.

Она вспомнила, как на той неделе, сидела за чаем у Достоевских.  Марья Дмитриевна сослалась на мигрень и ушла из гостиной. Федор Михайлович, подождав, пока Марта раскурит папироску, задумчиво сказал: «В Томске, куда вы собираетесь, старец есть, Федор Кузьмич его зовут. Непростой человек, говорят. Отшельник, затворник, всю Сибирь исходил. Хотел бы я с ним повидаться».

-Степушка мне рассказывал, - подумала Марта, - того нищего так звали, что его младшего брата крестил. И он в Томске жил, когда Степушка там учился. Утешал его, в церкви с ним молился.

Муж упоминал о том, что младший брат проходил по делу петрашевцев. Марта, невзначай, спросила у Достоевского: «А тот юноша, студент, Федор Петрович,  где он сейчас, не знаете?»

-Откуда? - горько усмехнулся тот: «Меня с плаца Семеновского сразу в Сибирь отправили, одного, в закрытом возке. Федор Петрович, - Достоевский наморщил высокий лоб, - кажется, его после окончания университета в Пензу послали, по юридической части служить. Должно быть, он там и по сей день».

-Степа говорил, после допроса Федора в столице оставили, - сказала себе Марта: «Интересно». Больше она с Достоевским это не обсуждала.

Марьи Дмитриевны на вечере не было. У жены Достоевского опять разыгралась мигрень.

-Она у меня, - вздыхал Федор Михайлович, - нервная женщина, Марфа Федоровна. Счастья у нее в жизни мало было. Муж ее первый, покойный, пил, жили  они в бедности..., Жалко ее, - Достоевский глядел куда-то вдаль и замолкал.

На улице была звездная, тихая, теплая ночь. Павел Григорьевич, посмотрев вслед тонкой фигурке в траурном платье, хмыкнул: «Очень молчаливая женщина. Странно, они обычно болтают, трещат..., А эта  себе на уме, явно. Узнать бы, что на самом деле с ее мужем случилось. Может, и не тонул он.  Может, она его отравила, и сбежала из своей Астрахани. Пока туда запрос пошлешь..., Но надо, - велел себе жандарм, - надо проверить, что там за Вороновы, - он вздохнул и посмотрел на свой хронометр: «Почти полночь, может, до завтра оставить?»