-Грехи, - упрямо повторил майор. Сукин взорвался: «Что за суеверия! Это природное явление, книги почитайте, а не только уставы. Все, вы свободны!»

Лилиенанкер ушел. Генерал, ежась под холодным дождем, побрел обратно к дому. Почти у двери он повернулся, и, перекрестившись, поглядел на шпиль собора: «Грехи. Пусть император сам решает, что с этим делать».

В детской было жарко натоплено. Три девочки, - младшая совсем дитя, - возились на толстом, мягком персидском ковре, что закрывал пол.  Мальчик, - светловолосый, высокий, в бархатной курточке и штанишках, оторвавшись от французской книги, спросил: «Маменька, а можно окно открыть? Лето же».

-Так дождь за окном, Alexandre, - вздохнула императрица Александра Федоровна, что сидела за вышиванием, в большом, уютном кресле.

-Хорошо, ненадолго, - она кивнула лакею. Взглянув на детей, женщина попыталась унять дрожь в руках.

С того зимнего дня, когда совсем близко гремели пушки, когда она, подойдя к окну, увидела трупы на льду Невы, у императрицы стали трястись пальцы. Она скрывала это, как и то, что у нее иногда дергалась голова. Свекровь, как-то неодобрительно, сказала:

-Ты, Александрин, слишком чувствительная женщина. Это не Германия, а Россия, пора к ней привыкнуть. Впрочем, - Мария Федоровна усмехнулась, - вы сейчас все такие. Это мы революцию во Франции помним.  Упаси нас Господь от ее повторения, - пожилая женщина перекрестилась. «Тебя в Тампль посади, как покойную королеву Марию-Антуанетту, да хранит Господь душу мученицы, ты и умрешь, на следующий день. Те люди, - Мария Федоровна вздохнула, - они не чета, вам были, из железа выкованы».

-Я  не хочу быть железной, maman, -резко отозвалась Александра, - я женщина. Я  имею право быть слабой.

-В России не имеешь, - отрезала свекровь и больше они об этом не говорили.

Императрица сделала стежок и  вдохнула свежий, щекочущий ноздри запах дождя: «И ведь не скажешь Nicolas ничего. Он муж, он имеет право получать свое -  сколько хочет, и когда хочет. Адини только год, а я опять беременна, - она, невольно, положила руку на живот. «Я ему, правда, не говорила пока, всего третий месяц..., Господи, опять эти муки, - вздохнула Александра Федоровна. «И maman  - истинно, у нее не сердце, а камень. Она десять раз рожала, и считает, что все так должны».

-Мама, - раздался рядом испуганный голос наследника престола, - мамочка, что это?

Александра Федоровна подняла голову и похолодела. Посреди детской висел светящийся, мерцающий шар. Пахло чем-то неприятным, девочки заплакали, подбежав к ней. Женщина, неожиданно спокойно, велела: «Няня, уведите детей. Немедленно». 

Адини, что сидела на ковре, возясь с куклой, засмеялась. Сказав: «Огонь!», протянув ручку, девочка коснулась шара. Александра Федоровна и не помнила, как подхватила дочь, прижав ее к себе, спрятав от мертвого, холодного света, что залил комнату.

-Не смотри, - приказала себе императрица. Она успела увидеть, как шар, исчезая, коснулся ее платья. Так и, удерживая дочь, женщина потеряла сознание.

Николай зашел в свой кабинет и остановился на пороге. Мать, в траурном, черном платье, с кружевной наколкой на голове, сидела за его столом, читая какое-то письмо. В стекла хлестал дождь, и он подумал: «Какое отвратительное лето, Петр Великий как будто нарочно построил город в самом нездоровом месте. Ищи еще такое -  не найдешь».  Он целый день провел в Царском Селе, инспектируя гвардию, и, вернувшись, даже не успел зайти к жене. «Надо уже их вешать, - раздраженно напомнил себе Николай, - хватит канитель разводить».

Мать отложила письмо и посмотрела на него. Глаза у нее были пристальные, внимательные, серые. «У твоей жены выкидыш, - Мария Федоровна даже не поздоровалась, - Виллие сейчас с ней. Он сказал, что опасности нет, однако  Alexandrin  много крови потеряла. Пойди потом к ней, к детям. Они сегодня молнию видели, странную. Испугались, - Мария Федоровна поджала губы.

-Я даже не знал, что она беременна, - недоуменно сказал император. «Maman, что вы здесь делаете?»

-Я тоже не знала, - Мария Федоровна поднялась и хлопнула рукой по бумагам, разложенным на столе. «И кое-чего другого  не знала.  Ты как смеешь волю своего покойного брата нарушать, Nicolas? -- она швырнула ему письмо. Николай подобрал его. Разозлившись, он крикнул: «А как вы смеете рыться в моем столе?»

-Я твоя мать, - Мария Федоровна подошла к нему,- я имею право на все, помни это. Полюбуйся, - она вытащила из-за корсета лист бумаги, - генерал Сукин прислал с гонцом из Петропавловской крепости.

Николай пробежал записку глазами и поморщился: «Maman, что за суеверия. Подумаешь, семь раз молния виселицу разбивала. Построят еще раз, ничего страшного».

-Ты хочешь, чтобы следующая молния в кровать твоего сына ударила? - угрожающе спросила вдовствующая императрица. «Ты, Nicolas, помни, кровь наследника престола на твоих руках будет. Еще неизвестно, что с Адини случится, - женщина перекрестилась, - нянька говорит, она того шара, светящегося, ручкой коснулась. Но, вроде, она бойкая, не заболела. А с женой твоей, сам видишь, несчастье. Не испытывай судьбу, Nicolas, - велела ему мать, - у тебя виселица на шесть человек была построена?»

Он, невольно, кивнул.

-Вели построить на пять, - приказала Мария Федоровна, - и Федосье Давыдовне Воронцовой-Вельяминовой, - она взяла его за рукав мундира и подтолкнула к столу, - на письмо ее ответь. Она о прощении для своего сына молит.

Николай, угрюмо, молчал.

-Я с ней одних лет была, как тебя родила, - внезапно сказала мать, - только ты у меня девятый был, а у нее Петр Федорович один. Отправь его в Сибирь, навечно, Nicolas, в этом я с тобой спорить не буду. Но жизни не лишай, не иди против завещания брата твоего покойного. И ей не прекословь.

-Кому - ей? – спросил император, глядя на вздувшуюся под дождем, волнующуюся Неву.

Мария Федоровна не ответила. Молнии били в крепость, яростные, белые, наплавной мост мотался под ветром, набережная была безлюдна.

-Петербургу быть пусту, - отчего-то вспомнил Николай. «Воронцовы-Вельяминовы кровные родственники наши. Боярин Петр Федорович, что Посольский Приказ возглавлял, на двоюродной сестре царя Михаила был женат. И у князя Дмитрия Донского мать Вельяминова была».

-Ей, - повторила мать. «Не зря твоя бабка ко мне во сне являлась, Nicolas. Садись, пиши решение о помиловании. Пиши генералу Сукину, Федосье Давыдовне пиши. И дай им с Петром Федоровичем встретиться, перед тем, как его на вечную каторгу отправят. Старые же люди, они больше сына не увидят».

-Только им, - предупредил мать Николай, окуная перо в чернильницу. «И так  я слишком милосерден, maman».

Он писал и усмехался про себя: «Не увидят. Это совершенно точно, об этом я позабочусь. Кое-какие распоряжения пошлю в Сибирь, касательно Петра Федоровича. Евгения Петровна, наверняка, попросит разрешения вслед за мужем поехать. На коленях будет просить..., - Николай закрыл глаза. Император заставил себя успокоиться: «Кроу. С ними я тоже покончу. Никого в этом змеином гнезде не оставлю. Не сейчас, конечно, после казни. Ничего, я подожду».

Он посыпал чернила песком и вздрогнул. Молнии, казалось, били уже в самый дворец.

Степа посмотрел на медленно открывающиеся ворота крепости. Мальчик тихо спросил, держа за руку мать: «А я папу увижу?»

Юджиния только кивнула, глядя лазоревыми глазами на метавшихся в голубом, ярком, утреннем небе, чаек. Грозы прекратились, потеплело, и женщина подумала: «Ехать будет хорошо, дороги уже сухие. Да что это я, нам еще не разрешили последовать за Петей. Господи, все равно, спасибо, спасибо тебе».

Получив письмо от императора о помиловании, свекровь выстояла ночь на коленях перед иконами. Ранним утром, зайдя к Юджинии, Тео велела: «Богородицу возьмешь  туда, в Сибирь. И шпагу  ему привезешь».

-Тетя Тео, - Юджиния всхлипнула, - император написал, -  лишение чинов и дворянства, гражданская казнь и ссылка в Сибирь навечно. Я, может быть, и не увижу Петю больше, - женщина расплакалась, - кто знает, как там все будет.