Джоанна молчала. Грея тонкие пальцы о кружку, она шепнула: «Тетя Марта, если..., если вам дадут свидание, передайте Пете, пожалуйста, что я, - она сглотнула, - я ребенка жду, тетя Марта..., - Джоанна посмотрела на лицо женщины и внезапно улыбнулась: «Может быть, он как-то сможет связаться с полковником Пестелем, сказать ему...»

Марта только обняла ее: «С Полем поговори, не надо от него это скрывать».

-Я уже говорила, - удивилась Джоаннна, - как же иначе? Он обрадовался, - женщина, на мгновение, прижалась головой к плечу Марты: «Мне ведь никто не разрешит свидания, тетя Марта, а надо, надо, чтобы он знал..., И в Сибирь мне никто не разрешит поехать, за ним».

-Это еще если их не казнят, - отозвалась Марта. «И я тебе повторяю - не рискуй, у тебя  двое детей на руках. Вам с Полем их вырастить надо. Напиши записку Мишелю, и чтобы духа вашего здесь больше не было».

Джоанна  кивнула и подумала: «Наверное, девочка будет. Как в том сне, что я видела».

Поль только поцеловал ее, - они лежали в каморке, на узкой, старой кровати: «Как может быть иначе, Жанна? Я тебя люблю, твои дети - это мои дети, и так будет всегда. Когда маленький подрастет, мы расскажем о его отце, вот и все. Иди ко мне, - попросил он ласково, - я ведь так скучал, так скучал».

Джоанна устроилась у него в руках: «И ты приехал за мной, не побоялся?»

-Ты и Мишель были в опасности, - пожал плечами Поль, - любой порядочный человек  на моем месте поступил бы так же. Тем более я тебя люблю. Впрочем, я тебе это сказал еще тогда, как в школу пришел записываться.

-Я помню, - Джоанна положила голову на его плечо, и он шепнул: «Поспи. Ты ведь устала, любовь моя».

Поль натянул на ее плечи свое пальто, - в каморке было холодно. Он глядел на крупные, яркие, зимние звезды, что висели над городом: «Все будет хорошо. Вернусь к занятиям, получу диплом, стану практиковать. Начну с  помощника адвоката, потом соберу денег, открою свою контору..., Жанна мной будет довольна. И маленький родится, - он почувствовал, что улыбается, - сын, или дочка. Я о них обо всех позабочусь, до конца дней моих, -  Поль осторожно поцеловал ее белокурый, пахнущий свежестью затылок. Как только Джоанна пришла в каморку, он согрел воды, и женщина долго мылась. Он и сам заснул, - счастливо, крепко.

-Все в Стокгольме собрались, - Марта посмотрела на внука: «Пойдем, милый, обедать пора». 

Мадлен написала, что у Джона и Евы, в Австралии, родился мальчик - его тоже назвали Джоном. Дебора переслала письмо от Ната: «Дорогая тетя Тео, у нас счастливое событие - появился на свет наш маленький сыночек, его крестили Теодором».

-Одни мальчики, - отчего-то подумала Марта, гладя по голове внука. «Говорят, это к войне. Ерунда, из-за нас Британия с Россией воевать не будут. Главное, чтобы Петю помиловали. Юджинии я сказала - как только она доберется до Сибири, как только осмотрится, пусть пошлет весточку. Есть же там торговцы, что в Китай ездят. А  из Кантона нам сообщат, где они. Остальное просто, - Марта усмехнулась.

В квартире царила мертвенная тишина. Марта передала внука горничной. Пройдя в гостиную,  она спросила: «Что такое?».  Федор курил у окна, глядя на Фонтанку. Питер сидел в кресле, читая «Санкт-Петербургские ведомости».

-Тео лежит,- сказал муж мрачно, сворачивая газету. «Верховный Уголовный Суд вынес приговор - шестерых подвергнуть четвертованию».  Марта, невольно схватилась рукой за спинку кресла. «Император заменил его повешением, - Питер тяжело вздохнул. «Пестель, Каховский, Рылеев, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, и наш зять».

Сзади раздалось шуршание. Тео стояла на пороге, в траурном шелке, с гагатовой диадемой на голове. «Я написала письмо, - твердым голосом сказала она, - его величеству. Как только он ответит, я поеду во дворец, и буду на коленях молить его пощадить нашего сына».

Порыв ветра заполоскал  портьерой. Они увидели тучи, что шли по низкому, северному небу. Молния, казалось, ударила прямо в шпиль Петропавловского собора, вода Невы засияла нездешним, белым светом. Тео перекрестилась: «Господь милостив, я верю».

Комендант Петропавловской крепости генерал Сукин проснулся от стука в дверь. Ночью была гроза, - начало лета было дождливым. В открытую створку окна веяло свежестью, пахло сырой травой. Генерал потянулся. Взяв костыль, - почти два десятка лет назад, в сражении при Фридланде, ему французским ядром оторвало ногу, - комендант стал одеваться.

-Сейчас, сейчас, - ворчливо сказал он. Причесывая седые, коротко, на старый манер, остриженные волосы, комендант вспомнил такое же ранее утро, там, в Пруссии, запах крови в госпитальной палатке, и свой шепот: «Федор Петрович,  ежели Господь меня к себе заберет, прошу тебя, позаботься о моей семье».

-Ты меня переживешь, Александр Яковлевич, - Воронцов-Вельяминов наклонился над ним и пожал руку: «Лежи, выздоравливай. Я тебя сюда на спине своей тащил, так что умереть не позволю».

-Его тоже при Бородино в ногу ранило, - комендант застегнул мундир. «Хромает до сих пор. Господи, как их угораздило в такое ввязаться? Мальчишки совсем, сорока еще никому не было. Двое всего женаты  - Петр Федорович и Рылеев, остальные холостые. Господи, - он перекрестился, - прости нам прегрешения наши, как же это - мне сына Федора Петровича вешать придется? Но не будешь, же с приказом императора спорить».

Начальник Алексеевского равелина, майор Лилиенанкер, - пожилой, сухощавый, с остатками седых волос на голове, - ждал в передней.

-Опять, - даже не здороваясь, сказал он. «Что хотите, делайте, Александр Яковлевич, а плотники работать отказываются. Говорят - грех это, сам Господь знак посылает».

-Пошли, - Сукин взял со столика в передней свою табакерку, - посмотрим.

-Что там смотреть, - недовольно пробормотал майор, следуя за ним, - в седьмой раз одно и то же.

На зеленой траве кронверка красовалось черное, выжженное пятно, дымились разбросанные, обгорелые бревна. Лилиенанкер долго молчал, а потом сказал: «Кажется мне, Александр Яковлевич, в следующий раз она днем ударит. Не знаю, откуда плотников, теперь брать. Эти расчет получили и по домам пошли. Обещались всем сказать, что  Господь казнь проклял, и нашлет молнию на голову того, кто хоть гвоздь здесь вобьет. И так уже, сами знаете, палачей из Финляндии привезли. Искали в столице, да никто не вызвался. Грехи наши..., - пробормотал майор. Сукин  вздохнул: «Рапортую его величеству, пусть он решает. Как там заключенные? - спросил он, указывая на равелин.

-Сидят, - сочно ответил Лилиенанкер, - что им еще делать? Когда с казнью что-то решится, будем осужденных на каторгу в Сибирь отправлять. Еще хорошо, - он взглянул на кронверк, - что плаху теперь ставить не надо. Все, кому голову отрубить были должны, в рудники поедут, навечно. А для гражданской казни много не надо. Грехи..., - опять повторил он.

-Да, - вспомнил Сукин, - ночью будут гражданскую казнь делать, перед повешением. Лишают всех чинов, орденов, дворянства, поместий..., Ладно, - он еще раз взглянул на остатки виселицы, - пошлю курьера в Зимний Дворец.

-А в остальном, - майор осматривал солдат, что строились поодаль, на плацу, - тоже у нас неладно, Александр Яковлевич. Сами знаете, как их с Украины привезли, так каждую неделю кто-нибудь в гарнизоне умирает. В Неве тонут, с крыш срываются…, Или вообще, как тем месяцем, на ровном месте, солдат упал и шею сломал. Читали вы..., - он, нерешительно, взглянул на Сукина. «В архиве. Было уже такое. Как раз полсотни лет тому назад, при коменданте Чернышеве. Только непонятно, кто тогда в Алексеевском равелине содержался, ни одной бумаги я не нашел...»

-И не ищите, - посоветовал ему Сукин. «Раз не нашли,  значит не надо, чтобы кто-то их находил, майор. Все, - он поворошил костылем остатки виселицы, - возвращайтесь к служебным обязанностям».

-Грехи наши, - недовольно сказал Лилиенанкер и застыл: «Александр Яковлевич, что это?»

-Гроза, что! - пробурчал генерал. Над Невой, с запада, неслись почти черные облака, задул резкий, холодный ветер, где-то вдалеке слышались раскаты грома.