-Господь милостив, - Тео присела рядом с невесткой и привлекла ее к себе. «Видишь,  жив Петя. А что дальше случится, - она помолчала, - то в руке Божьей. Сама знаешь, мать твоя не остановится, пока мы все в безопасности не окажемся. Если не Пете, так сыну твоему - и сабля пригодится, и образ Богородицы. Они в семье с незапамятных времен были, а мы, - Тео вздохнула, - мы после тебя двинемся в Сибирь, как ты нам напишешь, где вы оказались».

Они ничего не знали. Федор, рассматривая карту, хмуро сказал: «Понятно, что их за Байкал отправят. Скорее всего, в Читу, а оттуда далее на север. Надо через Екатеринбург ехать, а потом в Иркутск. Ничего, - он погладил внука по голове, - и в Сибири люди живут».

Степа уже выбрал игрушки, что хотел взять с собой. Ему только было жалко, что бабушка Марта и дедушка Питер не едут с ним. Однако бабушка Марта, подмигнув ему, лукаво заметила: «Посмотрим, дорогой мой, посмотрим. Может быть, и встретимся».

Тогда, в спальне, Юджиния прижалась щекой к плечу свекрови, вдыхая запах роз: «Я к императору поеду, после свидания, буду молить его, пусть разрешит мне за Петей последовать. Так жаль, тетя Тео, так жаль, что только вас к Пете пустят, я бы так хотела его увидеть...»

Дверь заскрипела, мать, - в утреннем, светлом платье, села по другую сторону от нее. Марта твердо велела: «Слушай».

Свекровь и мать говорили. Юджиния, зардевшись, пробормотала: «За ними следят, как же это..., И мне никто свидания не давал, не позволят...»

-Твой свекор, - мать взяла ее руку, - к генералу Сукину ездил, они вместе сражались. Комендант сказал - закроет на это глаза. У вас полчаса будет, наедине. Только кандалы с него не снимут, - мать вздохнула, - не положено.  Сначала он с родителями и сыном увидится, а потом с тобой. В глазок смотреть не будут, - мать, внезапно, улыбнулась. «Насчет Джоанны ему скажи. Может, и правда, как-то удастся связаться с полковником Пестелем. Того-то вешать будут, - Марта помрачнела. «Потом  тебя проводим, и сами уедем. Думаю, Георг к тому времени как раз ноту пришлет».

-Сейчас как раз время, - Юджиния, все еще краснела. «Господи, если получится, то дитя в конце зимы родится. Дядя Теодор рассказывал - там  морозы жестокие. Ничего, - ласково подумала она, - справлюсь. Нас оттуда вызволят, обязательно».

Они зашли во двор, в сопровождении жандармов. Сукин, поклонившись дамам, тихо сказал Федору: «Пусть невестка ваша пока у моего дома погуляет, потом, - генерал  улыбнулся, - мы ее позовем».

-Папу с мамой сюда не пустили, конечно, - грустно подумала Юджиния, идя через вымощенную булыжником площадь. «Они ведь иностранные подданные». Она обернулась - сын шел к Алексеевскому равелину, держа за руки бабушку и дедушку. Юджиния перекрестила его рыжую голову. «Высокий он какой, - улыбнулась она. «Пять лет, а уже как восьмилетний. Тетя Тео рассказывала, Петя тоже такой был».

Она посмотрела, вдаль и застыла - на зеленой траве кронверка стояла виселица. «Какая она огромная, - Юджиния заставила себя не плакать. «Ее с моста будет видно. Его, конечно, не достроили еще, но все равно - народ придет».

В крепости было тихо, солнечно. Она, завязав потуже ленты черной, траурной шляпы, оправила платье: «Помоги нам, Господи. Не оставляй нас милостью своей. Если Ты моего мужа спас, то дай нам дитя, пожалуйста».

Степа, проходя мимо крохотного садика, - две березки, куст смородины, и чахлая травка, - звонко спросил: «Господин генерал, а папа  здесь гуляет? Или нельзя ему?»

Сукин посмотрел на мальчика: «Одно лицо с Петром Федоровичем, конечно. И глаза такие же - голубые, яркие. Будто солнце в них играет».

-Ему нельзя, милый, - ответил комендант, ожидая, пока им откроют дверь, - но вот в Сибири можно будет.

-В Сибири снега много, - вспомнил Степа, - и он долго лежит. Крепости буду строить.

Он сидел на коленях у отца, прижавшись головой к его плечу, и, всхлипывая, устраиваясь удобнее, шептал ему: «Папочка, милый, я так скучал, так скучал..., Но ничего, мы с мамой к тебе приедем».

Тео тоже плакала, гладя сына по щеке: «Ты здесь такую бороду отрастил, милый, как в то время, когда в партизанах был. Не холодно тебе?- она потрогала шерстяное одеяло.

Камера была крохотной - койка  с тюфяком и подушкой, маленький стол, грубый табурет и печка, которую топили из коридора. «Сейчас ведь лето, мамочка, - Петя склонил голову и поцеловал смуглую, пахнущую розами руку. «Мамочка, папа, - он помолчал, сдерживая слезы, - вы простите меня, пожалуйста».

Федор прошелся по камере, прихрамывая, и хохотнул: «На три наших с тобой шага, Петька. Ничего, в Сибири просторнее. Там и увидимся, - он подмигнул сыну: «Не сообщали вам, куда вас повезут-то?»

-Завтра ночью, - вздохнул Петя. «Перед гражданской казнью будут оглашать приговор, и отправляемся, прямо отсюда. Сначала, наверное, в Екатеринбург, а потом..., - он не закончил и поднял руки в кандалах: «Так и поедем».

-Не больно тебе, папа? - озабоченно спросил Степушка. Петя улыбнулся: «Я привык, милый. Жалко только, что с вами со всеми теперь не скоро увижусь. Вам император еще не разрешил за мной поехать? - спросил он.

-Твоя жена после казни, - Федор помолчал, - будет просить его о свидании. Разрешит он, мы ведь не за границу собираемся, - он улыбнулся, - а за Байкал. Я смотрю, у тебя и бумага с карандашом есть? - он кивнул на стол. «Передачи запретили, а так бы мы, конечно, тебя побаловали, - он нагнулся и прикоснулся губами к  рыжим волосам.

-Они у меня с собой были, - Петя все держал мать за руку. Та, бодро, заметила: «Ничего, Юджиния с багажом поедет, и мы тоже».

-Женечку сюда не пустили, - горько подумал Петя. «И то хорошо, что маме с папой свидание дали. Бедный Рылеев, так семью и не увидит, наверное». Тео забрала внука и тихо сказала сыну на ухо: «Сейчас Юджиния придет. У вас полчаса будет, в глазок смотреть не станут».

-Мама! - только и смог сказать Петя, а потом мать обняла его, и он почувствовал слезы на ее лице. Федор поднял жену: «Нечего плакать. Осенью получим весточку от Юджинии - где вы, и после к тебе приедем, Петька. Водки привезем, - он улыбнулся и поцеловал сына.

-Все будет хорошо, - уверенно сказал Федор. Мать все плакала, Степушка  прижимался к его заношенной, старой рубашке. Петя посмотрел в голубые глаза отца: «Семьдесят пять ему. Господи, дай ты мне сил вынести все, Степушку воспитать...- он погладил сына по голове. Федор вытащил свой хронометр: «Пора».

Тео еще успела перекрестить сына, Степушка шепнул: «Мы увидимся, папа...». Дверь заскрипела, они вышли, и Петя вдохнул запах жасмина.  Он, было, попытался подняться, но Юджиния попросила: «Сиди, сиди, пожалуйста...».

Она оказалась рядом - маленькая, хрупкая, шляпа полетела на пол, она распустила волосы, и, целуя его, прошептала: «Петя, милый мой, милый, Господи, ты жив, ты будешь жить...».

-Женечка, счастье мое..., - только и успел сказать Петя. «Женечка, прости меня, прости...»

-Молчи, - она  провела ладонью по его щеке, и прильнула к его губам. «Мне тебя не за что прощать, милый. Иди, иди ко мне, пожалуйста...».

В камере было сумрачно - окошко выходило на противоположную стену равелина. Юджиния, подтянув к себе подушку, вцепившись в нее зубами, укрывшись под одеялом, еле слышно застонала. «Почти год, - пронеслось у нее в голове, - Господи, как давно. Господи, как хочется жизни».

-Я люблю тебя, я так тебя люблю, - он целовал нежную, белую шею. Прижимаясь головой к его груди, Юджиния потянулась и сказала что-то ему на ухо. Петя, внезапно, улыбнулся: «Так это хорошо. Павел Иванович справа от меня, - он указал на стену, - мы перестукиваемся, уже давно».

В январе, после того, как их привезли из Украины, Петя вспомнил рассказы отца о шифрах, что они с тетей Мартой использовали во время работы в Париже.

-Квадрат Полибия, конечно, - пробормотал тогда Петя, кусая карандаш. Писать в кандалах было трудно, но он, вскоре, наловчился. Вышел не квадрат, а прямоугольник с тридцатью буквами русского алфавита - от некоторых пришлось отказаться. Петя упорно стучал и в правую, и в левую стену, пока справа не отозвались, -  медленно, неуверенно: «Пестель».