Герцог склонился над колыбелью и бережно, тихо прикоснулся пальцем к щечке ребенка. Мальчик улыбнулся. Мадлен вытерла слезы: «Он еще в дороге стал улыбаться, милый. Такое спокойное дитя,  ест и спит. Смотри, - она ласково взяла мужа за руку, - глаза, как у Вероники».

Джон все стоял, опираясь на трость, глядя на милое, сонное личико. Мальчик вытащил ручку из пеленок, и герцог подумал: «Вот и все. Теперь Джоанну увидеть, второго внука, и можно…, - он оборвал себя и услышал голос жены: «Они здесь останутся, в Мейденхеде, а я с вами поеду, уже собираться надо. Ты уверен, что мне стоит здесь побыть?»

-Конечно, - Джон перекрестил внука, - тот поворочался и задремал. Поцеловав руку жены, герцог повторил: «Конечно, любовь моя. Ты из Брюсселя отправляйся в Париж, увидишь племянника, проведешь время при дворе. А потом возвращайся сюда, хоть кормилица и хорошая, хоть Изабелла рядом,  а Веронике помощь нужна».

Мадлен внезапно погладила мужа по голове и поцеловала его в висок: «Пойдем. Там обед накрыт, нам ехать надо. А как Маленький Джон?»

-Хорошо, - смешливо ответил герцог, с трудом спускаясь по лестнице. «Он, - Джон чуть было не сказал: «они», - в Лондоне. В Саутенд ездил, ненадолго, а потом вернулся».

Сын и невестка приехали из Саутенда еще две недели назад - загоревшие, держащиеся за руки, у Евы на губах играла томная, довольная улыбка. Когда гонец из Озерного Края добрался до Лондона, сын отвел Джона в сторону, и, краснея, попросил: «Папа, ты маме не говори пока, что мы обвенчались. И тете Рэйчел не говори. Мы сами им скажем».

-Хорошо выглядишь, - только и заметил Джон, оглядывая юношу. «Сразу видно, отдохнул, на море побыл». Маленький Джон только пробормотал что-то. Отец успокоил его: «Не буду, не буду говорить. Вы потом съездите к Веронике, на племянника посмотрите».

-Обязательно, - ответил сын. Ева вышла на ступени, что вели в сад, и герцог шепнул юноше: «Все у вас хорошо будет. Я тоже, как мать твою первый раз увидел, там, в Ренне, на рынке, сразу понял,  без нее мне жизни не будет. И еще с одной женщиной так было, там, - он махнул рукой, - в Америке, как я еще мальчишкой кочевал. Умерла она, - герцог вздохнул и поднялся.  По дороге в дом он ласково поцеловал невестку в лоб. Ева, присев на скамейку, взяв руку мужа, робко спросила: «Джон, милый, как же это будет? Твоя мама, моя мама…»

-Они не расстроятся, - уверил ее юноша. Оглянувшись, - отца уже не было в саду, - он попросил: «Поцелуй меня, любовь моя, пожалуйста».

Он почувствовал прикосновение ее губ, и вспомнил прохладный ветер с моря, алый закат над серыми волнами, и ее шепот: «Я и не думала…, не думала, что там - все правда, Джон».

-Где? - он все никак не мог оторваться от нее, обнимая ее всю, устроив в своих руках, целуя белокурые, тяжелые, пахнущие лавандой волосы.

-В «Песни песней», - тихо ответила жена. «Я ее читала, - она покраснела, - чтобы знать…»

-А сейчас я тебе ее почитаю, - Джон прижался губами к ее уху и прошептал: «Как ты прекрасна, возлюбленная моя, как ты прекрасна. Очи твои - очи голубиные». Он поцеловал нежные веки, длинные ресницы и Ева, вдруг, сказала: «Мне папа говорил. Когда король Яков заказал новый перевод Библии,  то «Песнью песней» занимался тот самый преподобный отец ди Амальфи. Тот, что  был католиком, и отказался от сана, чтобы жениться на любимой женщине. Как мой дедушка, преподобный отец Корвино, только он не успел. Это отца ди Амальфи слова, английские».

-Они очень правильные - улыбнулся Джон: «А как это на святом языке будет, ты ведь знаешь его?».

Ее голос неожиданно стал низким, страстным, Ева чуть приподнялась. Он, любуясь ей, взяв ее лицо в ладони, шепнул: «Голубка моя. Господи, как я счастлив, Ева, как я счастлив тобой».

-Не расстроятся, - твердо повторил Джон. На зеленую траву сада порхнул серый голубь. Они, так и, держась за руки, замерли, глядя на птицу.

Обед был накрыт в большой столовой. Изабелла, усаживая всех, спросила: «Ты, Теодор, тоже в Лондон поедешь?»

-Конечно, - усмехнулся Федор, -  я  по жене соскучился. И юного Бенедикта заберу. Ты, Мирьям, - он кивнул женщине, - тоже езжай, с Антонией. Скоро из Парижа все вернутся, хоть сына моего повидаешь, и жену его.

Он привстал и позвал: «Бен, Тони, идите уже, наконец! Отправляться скоро».

Бенедикт устроился на скамейке рядом с девочкой. Та, накрутив на палец каштановый локон, улыбнулась: «Но ты ведь приедешь, на Рождество, из Кембриджа ? Бабушка Мирьям только следующей весной в Америку отплывает, а я здесь остаюсь. Дедушка Джованни будет со мной заниматься, а потом учителей наймет».

Бен искоса посмотрел на нее.  Тони, дрогнув ресницами, добавила: «Пьетро такой хорошенький! Он на дядю Франческо похож, только глазами в тетю Веронику».

Они помолчали, теплый ветер с реки шевелил верхушки деревьев. Бен, наконец, заметил: «Приеду, конечно. А ты сейчас на мою сестричку посмотришь, Мэри. И вообще, - он повозил ногой по траве, - я очень рад, что мы познакомились, Тони».

У нее оказалась светлая голова - она легко решала математические задачи. Когда Бен удивился этому, девчонка небрежно сказала: «Мой дед - Антуан Лавуазье. Жаль только, что женщинам нельзя слушать лекции в университетах,  я бы  непременно - пошла учиться. Но бабушка Мари-Анн мне объяснила, что можно быть помощником ученого, как она была. Я так и сделаю».

Они сидели вместе над чертежами парового двигателя. Тони на удивление быстро схватывала. Как-то раз, она весело проговорила: «На паровом катере я  уже была, в Америке, а вот на самодвижущейся тележке -  нет. Покатаешь меня?»

-Непременно, - уверил ее Бенедикт. Он посмотрел на сияние полуденного солнца за окном: «Обещаю, на первом пассажирском рейсе ты будешь стоять на локомотиве, Тони».

-Я запомню, - пообещала она, и  улыбнулась, -  широко.

-Зуб шатается, - пожаловалась она сейчас, поднимаясь. «А где бабушка Марта и тетя Рэйчел?»

-В церковь поехали, - Джованни вышел в сад. «Заберут Аарона с занятий и вернутся сюда». Когда все уже сидели за столом, герцог  подумал: «Правильно. Вернемся в Лондон, Мадлен и Рэйчел все узнают, а большой свадебный обед устроим, когда все из Парижа приедут».

Он подождал, пока Теодор нальет ему шампанского и шепотом уверил жену: «Один глоток, не больше, не волнуйся, пожалуйста».

Джованни встал. Оглядев семью, подняв бокал, он рассмеялся: «Дорогие мои, выпьем за моего внука, маленького Пьетро, пусть он растет здоровым, умным мальчиком, и радует отца с матерью».

Франческо почувствовал, как мать, под столом, берет его за руку. «Не плачь, мамочка, - сказал он, одними губами. «Все, все закончилось».

-Потом принесу Веронике поесть, - напомнил себе Франческо, - и нарисую ее, с маленьким. Господи, как нам Рэйчел благодарить, что Пьетро покойный, что она,  вот уж истинно - праведники».

Наверху, в спальне, кормилица устроила ребенка в руках у Вероники: «Он сытый, долго проспит. И вы спите, миссис Вероника, все же в дороге были. Не волнуйтесь ни о чем, молока у меня много,  и сыночек у вас спокойный, тихий мальчик».

Он и вправду был спокойным. Он улыбался, узнавая мать и отца, и уже хорошо держал головку. Пьетро приник к груди Вероники и засопел. Женщина, нежно гладя сына по спине, шепнула: «Спи, мой сыночек, счастье мое». А потом и она задремала. Кормилица перекрестила их и  закрыла дверь спальни: «Пять лет у нее детей не было, бедная женщина. Конечно, они сейчас на мальчика не надышатся. Ничего, - она улыбнулась, - вырастет, и будет их радовать. А семья у них большая, дружная. Вот и славно».

Она подошла к окну и посмотрела на зеленые ивы, на тихую Темзу: «Мальчику здесь привольно расти будет,  в деревне».

Марта опустилась на колени и  смахнула палые, желтоватые листья с могильных плит: «Все хорошо, милые, вы спите спокойно. Дитя новое родилось, мальчик, здесь его и крестить будут».

Камни покрывали пригорок. Марта, распрямившись, посмотрела наверх, - огромный, мощный дуб поднимался в голубое небо. «Как Мартин и Сидония вернутся из Парижа, - хмыкнула женщина, - надо будет Сиди сюда отправить, в деревню. Наверняка ведь, - она почувствовала, что улыбается, - не вдвоем они приедут, а втроем. И Юджиния тоже».