Вероника, на мгновение, вспомнила сухой голос Рэйчел. Женщины гуляли по берегу озера. Рэйчел посмотрела на свой высокий живот и коротко сказала: «Кормить я не буду. Это ваш ребенок, не мой».

-Хорошо, - почти испуганно отозвалась Вероника. «Конечно, конечно, Рэйчел. И что ты говорила о священнике, я обещаю..., мы обещаем, что мальчик, конечно, станет слугой Божьим». Она, было, потянулась к руке женщины.  Рэйчел только запахнула шаль, и пошла дальше - высокая, с прямой спиной, в черном, траурном платье.

Деревня была в пяти милях от имения. Изабелла сразу запретила им там появляться.

-Незачем, чтобы вас кто-то видел, - сказала свекровь Веронике. «Франческо здесь, экипаж есть, лошади тоже. За припасами он ездить будет. А вы гуляйте, отдыхайте».

Вероника боялась, что Рэйчел захочет ходить на службу, в церковь, но женщина только пожала плечами: «Библия у меня есть, и молитвенник, а больше мне ничего и не надо». Вечерами она вышивала напрестольную пелену для собора Святой Троицы в Лидсе, или читала бесконечные брошюры о миссионерстве -  у Рэйчел их был целый сундук.

Они с Франческо катались на лодке, работали - осенью мужу надо было возвращаться на север, в Ливерпуль -  строить новые доки в порту. Вероника писала свой роман. Она начала его еще давно, после свадьбы, и послала первые главы мисс Джейн Остин. Та ответила одобряющим письмом, но потом началось то, что Вероника предпочитала называть «недомоганием», и она совсем его забросила. В Озерном Краю было тихо, спокойно, Изабелла вела хозяйство. Вероника, внезапно, вспомнила о своих старых тетрадях. Собирая свои вещи в Лондоне, перед отъездом сюда, она и сама не зная зачем, положила их на дно саквояжа.

Роман был о девушке, что, презрев светские условности,  полюбила подкидыша, незаконного сына лорда и цыганки. Франческо, прочитав первые главы, задумался: «Это очень, очень, хорошо, милая. Совсем не похоже на прозу покойной мисс Остин, ты пишешь, - он вздохнул, - пишешь не спокойно, а так..., так, как будто ты борешься с ураганом, - он указал на последний портрет Вероники, что он написал уже здесь, в Озерном Краю.

Она шла через пустошь, в простом, бедняцком платье, босоногая, русые волосы развевал ветер, серые глаза смотрели твердо и упрямо. Сзади сгущались тучи. Франческо, глядя на картину, тихо сказал: «Я ее назову «На заработки». Не все же вешать в Академии портреты дам в шелках и кружеве, играющих с левретками, - он коротко усмехнулся.

- Ее не возьмут, - озабоченно ответила Вероника. «Хотя это, это..., очень, очень хорошо». Она посмотрела в горькие, большие глаза женщины на портрете: «Франческо ничего не приукрасил. У меня и вправду морщинки есть. А у него, - она потянулась и коснулась губами виска мужа, - у него седина, хотя ему всего тридцать пять. Дядя Джованни тоже рано поседел».

-Не возьмут, - Франческо погрыз кисть, - так не возьмут. И вообще, ты же видела мои альбомы - из Корнуолла, из Ньюкасла, из Лидса..., - он осекся. Вероника, мягко ответила: «Да, милый. Поверь мне, - она наклонилась  и обняла мужа, - когда-нибудь именно такие картины и будут в Академии - шахтеры, рабочие, поденщицы..., Люди должны видеть их лица, хотя бы так».

Он никогда не рассказывал ей о том, что было в Лидсе. Вероника, вдыхая свежий, озерный ветер, подумала: «И хорошо, что так. Что было, то было, и незачем ему об этом вспоминать. У нас появится дитя, а остальное неважно».

Вероника не знала, что Франческо и сам бы предпочел забыть это. Он уже почти забыл - две недели в зимнем, холодном городе. Она приходила на квартиру каждый день. Считалось, что они обсуждают перестройку здания приюта и пьют чай. Он, сначала, попытался что-то сказать, но Рэйчел сухо оборвала его: «Это мой христианский долг, кузен Франческо». Шторы были наглухо задернуты, в спальне царила полная темнота, она молчала. Потом женщина быстро одевалась и уходила. Через две недели Рэйчел прислала ему короткую записку: «Все в порядке», и он уехал домой.

-Пойдем, - Вероника взяла его за руку,  - пойдем, милый, погуляем.

Она не думала о женщине, что сейчас лежала наверху, в доме. Она думала только о ребенке - мальчике, или девочке, представляя себе, как он будет улыбаться, как начнет вставать, и ходить,- сначала неуверенно, держась за ее руку, а потом , осмелев,  сделает сам первые шаги. Вероника представляла себе, как она будет учить его читать, а Франческо - рисовать, как маленький сядет на пони, как они повезут его, в Саутенд  и он будет там шлепать босыми ножками по морской воде.

-Наш ребенок, - повторила про себя Вероника. «Наш». Она, невольно, положила руку на живот и  вздрогнула, вспомнив свои слезы, вспомнив боль и кровь, услышав мягкий голос врача: «Миссис ди Амальфи, поверьте мне, вы не первая женщина с таким...- он указал на рисунок. «Не надо себя мучить. Вы не виноваты, так рассудила природа, или Бог, - мистер Бланделл вздохнул. «Вы, конечно, можете пробовать дальше, чудеса случаются, но я бы вам не советовал. Шанс, что вы доносите беременность,  очень мал».

-Однако он есть, - измучено отозвалась Вероника, что лежала в постели.

-Десять выкидышей, - Бланделл развел руками. «Право, не надо больше подвергать свою жизнь опасности».

-Бланделл говорил, - подумала сейчас женщина, крепко пожимая руку мужа, -  говорил, что шанс есть. Он ничего не заподозрит, даже если услышит, что я родила. А врача я сменю, конечно. Тетя Марта посоветует кого-нибудь.

Франческо остановился и посмотрел на тропинку, что вела к берегу. «Господи, - Вероника невольно перекрестилась, - Господи, только бы все хорошо прошло».

Мать бежала вниз, запыхавшись, подобрав простое, серое платье. «Даже шляпу не надела, - отчего-то подумала Вероника. «Впрочем, мы  все голову не покрываем, на улице. Деревня ведь».

-Мальчик, - почти плача, сказала герцогиня, раскрыв объятья, укачивая дочь. «Здоровое дитя, крепкое, почти восемь фунтов. Пойдемте, пойдемте, - поторопила она их, - посмотрите на  Пьетро. Он такой хорошенький! - Мадлен вытерла слезы. «Мирьям уже готова в деревню ехать. Ты отвези ее, Франческо, а Вероника пока ляжет».

В спальне были открыты окна, пахло ароматическим курением, Изабелла перестилала постель. «Мама, - тихо позвал Франческо, - мамочка, милая...»

Женщина распрямилась и шмыгнула носом. «Мы его с Мартой помыли, одели, он спит сейчас. Скоро кормилица появится, так,  что наш маленький Пьетро не проголодается».

Они не дыша, на цыпочках, подошли к колыбели. Мальчик дремал, из-под кружевного чепчика были видны темные, отцовские волосы. Вероника робко, боязливо наклонилась и шепнула: «Сыночек!»

Мальчик зевнул и открыл глазки. «Они у него серые, - тихо сказал Франческо, так и не отводя взгляда от ребенка. «Серые глаза, как у тебя, милая».

-Все, - захлопотала Изабелла, - вы отправляйтесь в деревню,  а Веронику мы здесь устроим, и маленького.

Наверху, в комнате Рэйчел, Марта затянула повязку на ее груди: «Вот и все. Ты полежи пару дней, кормилице объясним, что ты болеешь. И настойку шалфея пей. Когда  до Лондона доберемся,  у тебя уже все закончится».

Она присела на кровать и  взяла руку женщины: «Спасибо тебе, милая, спасибо. Если бы не ты..., - Марта взглянула в холодные, голубые глаза. Потянувшись, она обняла Рэйчел - крепко. «Как твой отец - праведник, - Марта все держала ее в своих руках, - так и ты. И Пьетро покойный сейчас на тебя  смотрит, милая, с небес».

Рэйчел  обмякла, и, расплакавшись, умостила голову на плече у Марты: «Тетя, милая, вы мне не почитаете, из Библии? Или вам идти надо?»

-Там Изабелла, Мадлен, - отмахнулась Марта, - они справятся. Женщина потянулась за книгой, что лежала на столике орехового дерева, у кровати. Раскрыв Евангелия, она показала Рэйчел страницу, спросила: «Это?»

Та только мелко закивала головой.

-Нет, - улыбнулась Марта, - это ты наизусть знаешь, о спасении через чадородие. Я тебе кое-что другое почитаю, слушай, - она зашелестела книгой.

-Вы - соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы - свет мира.  Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного, - ласково читала Марта, гладя белокурую голову Рэйчел. Поцеловав ее в мокрую щеку, она повторила: «Соль земли, милая».