-На неделю, - заметила Тео. «Потом полный гардероб у тебя будет». Она похлопала рукой по ткани: «Еще юбка, блузы, - с утра на море гулять. Шали кашемировые, шляпки, - она указала в сторону коробок, - и обувь, конечно».

-А несессер зачем? - слабым голосом спросила Ева, глядя на женщину. Тео качнула красивой, темноволосой головой и раскрыла его: «Ножницы, щипчики, пилочка, гребень, эссенция ароматическая, - лаванда, - бальзам для губ, - она повертела перед носом Евы красивую, эмалевую коробочку,  а в этом флаконе…, - она наклонилась и что-то зашептала девушке на ухо.

-На первое время тебе хватит, - Тео захлопнула несессер и уложила его в саквояж, - когда вернешься в Лондон, бабушка Марта приедет. Этот настой ее врач делает, нам-то с ней, - Тео усмехнулась, - уже не надо, а у тебя пусть будет.

-Да зачем…, - Ева смутилась.

-Затем, что на карту посмотри, - отрезала Тео, распрямляясь. «Как доедешь до своей Австралии, так и займетесь наследниками титула, - она тонко улыбнулась, - а пока, - женщина вздохнула, - пока ты в таких местах окажешься, что там рожать не след. На Святой Елене еще ладно, там Давид, Дебора…, Но ты ведь и на кораблях будешь. Так что погодите, - она ласково поцеловала белый, высокий лоб и подтолкнула девушку к двери: «Иди, побудь с Дианой, все же уезжаешь, хоть и ненадолго. Потом к чаю спускайтесь, и экипажи приедут - на пристань вас проводим».

Девушки сидели, обнявшись, на кровати. Диана, положив голову на плечо сестры, вдруг, лукаво спросила: «Что тебе бабушка Тео и тетя Элиза рассказывали? То, что в «Песни Песней» написано?»

-Диана! - изумилась Ева и младшая сестра улыбнулась: «Да читала я ее, конечно. Это Библия папы, я сразу нашла, где ты ее прячешь».

-Немного больше, - краснея, призналась Ева. Диана, задумчиво, протянула: «Я у тебя спрашивать не буду. Мне в Иерусалиме все объяснят, как я замуж соберусь».

Ева замерла и строго велела: «Говори все».

Когда Диана закончила, старшая девушка вздохнула: «Маме, конечно, это не понравится. Сначала я, теперь ты…, И мы обе так далеко будем, но я потом приеду, когда Джона обратно в Лондон переведут. И ты, может быть, приедешь. Дедушке привет передавай. Я ему напишу, конечно».

Диана взяла руку сестры и прижалась к ней щекой: «Думаешь, мама меня отпустит? И, - она подняла зеленые глаза, - ты почему не расстраиваешься? Я теперь не христианка, Ева».

-Ты моя сестра, - пожала плечами старшая девушка, - хоть бы ты язычницей стала, какая разница?

-Тогда ты бы меня обращать начала, - не удержалась Диана и обе девушки расхохотались. «Мама, - Ева поднялась и, не удержавшись, погладила брюссельское кружево, что обрамляло декольте, - мама поймет, я думаю. Ты все-таки к дедушке едешь».

-Интересно, - сказала Диана, когда они спускались в столовую, - кто у Вероники родится? Это теперь твой племянник будет, или племянница. У нас одних кузенов, - Диана посчитала на пальцах, - двенадцать человек. Там, в Иерусалиме, у дедушки Аарона уже правнуки есть. Давайте,- она пожала руку сестре, - пусть и у вас дети будут. И Джоанну ты увидишь, - зачарованно добавила девушка, - я слышала, тетя Мадлен читала ее письмо. Она там, в Брюсселе, открывает школу для рабочих.

-Дети, - вздохнула Ева. «Нет, нет, права бабушка Тео, надо подождать. И  мама…, Это я Диане так говорю, чтобы успокоить ее, а ведь мама, наверняка, расстроится. Из-за меня тоже. Ничего, мы осенью и уедем уже».

-У тебя, - вдруг сказала Диана, остановившись перед высокой, резной дверью столовой, - очень красивые платья, Ева. И вообще, - она потянулась и обняла сестру, - ты будешь очень, очень счастлива.

Они зашли в столовую Кроу. Комната была отделана каррарским, розоватым, будто светящимся изнутри, мрамором. Мужчины поднялись, и Ева, посмотрев на мужа, улыбнулась: «Конечно. Иначе просто быть не может».

Катер стоял у пристани на Темзе, огороженной высоким, деревянным забором. Им открыли калитку, - изящный, в темном сюртуке, мужчина, от которого пахло углем и порохом. Майкл, обернувшись, велел: «Познакомьтесь с моим тезкой. Мистер Майкл Фарадей, наш великий физик».

-Оставьте, сэр Майкл, - отмахнулся Фарадей, - скажете тоже. Здравствуйте, ваша светлость, граф Хантингтон, мистер Кроу. Поздравляю, - он пожал руку Джону и поклонился Еве.

-А почему пристань еще и с Темзы отгорожена? - тихо спросила Ева у мужа, глядя на ворота, что отделяли заводь от реки.

-Потому, - шепнул Джон, - что это правительственная территория. Незачем всяким зевакам глядеть на то, что здесь происходит. Хотя, конечно, мы ничего не испытываем, все-таки город». Он прикоснулся к руке Евы: «Здесь  паровые катера стоят, сюда торпеды привозят, мины…Пробуем мы все это в море, конечно, благо его вокруг много.

-Джон…- вдруг сказала девушка.

-Нет, нет, - юноша, оглянувшись, поднес ее теплые пальцы к губам. Он вздрогнул: «Скорей бы, Господи».

-Нет, - весело повторил Джон. «У нас медовая неделя. Полигон не в Саутенде, а в другом месте. Южный полигон, - добавил он.

Из трубы уже шел темный дым. Майкл Кроу, усмехнулся, показав на холст, что закрывал палубу: «Вы не обессудьте, ребята вам написали, как положено».

-Just married, - Джон расхохотался и тряхнул головой: «Спасибо, дядя Майкл». Диана крикнула: «Смотрите, а это что?».

-Это, мисс Корвино, - серьезно ответил Майкл Фарадей, - воздушные шары. Вы их первыми  в мире видите, - он указал на связку шаров, колыхавшуюся над катером. «Но это так, - он смущенно улыбнулся, - безделка. Надо иногда отдыхать, даже нам, ученым».

Джон и Ева поднялись по трапу на катер, сторож распахнул ворота, выходящие на Темзу. Элиза, держа на руках дочь, ахнула: «Как  красиво!».

Шары отвязали, и они поплыли над вечерней рекой - вслед за катером, уходящим вниз по течению, на восток, где над Лондоном  поднималась светлая, яркая луна.

Озеро было огромным, уходило за горизонт. Сейчас, утром, над тихой водой висела легкая, полупрозрачная дымка, шуршали слабые волны. Дом серого камня, под красной черепичной крышей, стоял на холме, у небольшого залива. У пристани из старого, темного дерева раскачивалась лодка. Высокая женщина, в скромном, шерстяном платье, в  кашемировой шали, стояла на белом песке. Русые волосы были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Она вздохнула и опустила глаза к письму, зажатому в длинных пальцах.

Почерк сестры не изменился - четкий, твердый, решительный. «Милая моя Вероника! - читала она. «Вот, мы и обосновались в Брюсселе, вместе с твоим племянником. Мишелю пять лет, пока я с ним занимаюсь, а потом он, конечно, пойдет в школу. Сюда мы ехали через Париж, с венесуэльскими документами, о которых позаботился генерал Боливар. Я захоронила прах моего мужа на Пер-Лашез, в семейном склепе. Когда Мишель подрастет, я его отвезу туда, конечно. Здесь я получила местные бумаги. Мы с Мишелем теперь поданные голландского короля. Впрочем, надеюсь, что и здесь, и во всей Европе когда-нибудь установится республиканская форма правления. Для этого я сюда и вернулась. У нас отличная квартира, я получаю пожизненную пенсию, как вдова генерала, ни о чем не беспокойтесь. Я уже сняла помещение для школы, и осенью открываю классы для взрослых. У меня много работы - я перевожу, пишу статьи для журналов и газет, у нас все в порядке. Очень надеюсь, что вы сможете нас навестить, с любовью, твоя Джоанна».

Вероника невольно перекрестилась и повторила: «Для этого я сюда и вернулась. Господи, и ведь не боится  ничего. Она всегда такая была».

Сзади раздались шаги. Вероника обернулась, и, комкая шаль, тихо спросила мужа: «Что..., уже?»

-Началось, - Вероника посмотрела в темные, усталые глаза мужа. Она, всхлипнув, пробормотала: «Франческо, а если...»

-Все будет хорошо, - он укрыл ее у себя в руках. Вероника, прижавшись к нему, почувствовала, как он вытирает ей слезы: «Все будет хорошо, любовь моя. Родится наш мальчик, или девочка. Мы совсем скоро его увидим. Тетя Мирьям договорилась с кормилицей, из деревни, как только, - он помолчал, - все закончится, ты возьмешь дитя и устроишься в спальне. Тетя Мирьям приведет ту женщину. Вот и все».