На набережной Темзы, подъезжая к Лондонскому мосту, он посмотрел на птиц, что вились в утреннем небе. Большой, красивый ворон, что-то закаркал. Джон, вдруг, смешливо сказал: «Ты бы так же поступил, я знаю».

Диана усмехнулась, идя на Оксфорд-стрит: «И что она дрожит? Джон от нее глаз отвести не может, и все время руки ее касается. Думает, что незаметно, а я все вижу. Вот и хорошо, пусть Ева едет в Австралию. Там, конечно, совсем все не устроено пока, но с Джоном ей ничего не страшно».

Лавочники только раскрывали ставни. Диана почувствовала, что хочет есть. «Денег  у меня нет, - хмыкнула девочка, - даже медной монетки и той не найдешь. Ничего, - успокоила она себя, - потерплю. Как это дедушка Аарон написал: «Ни о чем не беспокойся, милая Дина, сказано: «Все евреи ответственны друг за друга». Раввинский суд тебе найдет, с кем добраться до Амстердама, а оттуда  поедешь в Ливорно. На корабле приплывешь в Яффо, где я тебя встречу. Маме твоей я все объясню, впрочем, я думаю,  что она будет согласна».

Диана повертела на запястье холщовый мешочек, где лежали все бумаги. Крест она сняла еще утром.  «Насчет мамы, - кисло сказала себе девушка, - это мы еще посмотрим, конечно. Сначала Ева, теперь я. Ничего, Аарону всего девять лет. Он, кажется, не собирается, ни в Иерусалим, ни еще куда-нибудь. Станет священником, и мама будет счастлива».

Девушка добралась до Олдгейта. Остановившись на Дьюкс-плейс, вскинув голову, она шепнула: «Как красиво!».  Над белыми колоннами виднелись золотые буквы. Диана знала святой язык,-  еще,  когда отец был жив, они с мамой часто на нем говорили. Потом она нашла кембриджский учебник отца. Втайне от матери, упорно, девочка делала упражнения и разбиралась в грамматике. Дедушка тоже всегда писал ей на святом языке.

-Знай, перед кем стоишь, - прошептала Диана. Тряхнув рыжей головой, - чепец она надевать не стала, - девочка решительно вошла внутрь. Пахло свечным воском, огромные двери были  приоткрыты. Она услышала  гул голосов, - в зале шла утренняя молитва. Диана вспомнила: «Дедушка здесь был. И тетя Джо, жена дяди Иосифа покойного. Отсюда она в Иерусалим поехала.  Она справилась, и я справлюсь».

-Мисс..., - услышала она чей-то голос.

-Здравствуйте, - вежливо сказала Диана, подняв голову, глядя на человека в темном сюртуке и  шляпе, что выглянул наружу. «Меня зовут мисс Диана..., Дина, - поправила она себя, - Дина Корвино. Я бы хотела увидеть рава Гиршеля».

-Вы посидите, мисс, - предложил ей мужчина. «Он на молитве сейчас. Как только закончим,  он вас примет. А то хотите, - он указал рукой наверх, - на женскую галерею поднимитесь».

Диана легко взбежала по лестнице. Присев на первую попавшуюся скамью, девочка  взяла молитвенник. Она полистала пожелтевшие страницы. Прижавшись щекой к черной вязи букв, Диана облегченно шепнула: «Я дома».

Ей налили чаю, - сладкого, крепкого и поставили перед ней серебряное блюдо с печеньем. Диана отдала свои письма - рав Гиршель позвал в кабинет еще двоих человек, тоже пожилых, седобородых, -  и стала ждать.

Печенье было имбирное. Мать, вспомнила девочка, тоже такое пекла. Она огляделась, узнав мезузу на двери. Шевеля губами, Диана стала читать золоченые, потускневшие буквы на переплетах книг. Они сначала передавали друг другу бумаги. Потом, рав Гиршель, извинившись,  поднялся. Они ушли в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь - плотно.

-Подслушивать нельзя, - напомнила себе Диана. «А если, - девушка  замерла, - если они откажут? Но там  письмо, из раввинского суда, в Иерусалиме, о том, что обе мои бабушки были еврейками. Не говоря уже о дедушке. И они обе на Масличной Горе похоронены, в том месте,  где появится Мессия.  Мне четырнадцать, я не ребенок...- она задумалась. Тряхнув головой, Диана решила: «Если дело в деньгах, я пойду и попрошу их у бабушки Марты. Дедушка Аарон так и написал - от нее ничего скрывать не надо. И бабушка Мирьям здесь, она тоже поймет».

Дверь открылась, они вернулись за большой стол. Рав Гиршель, мягко улыбнувшись, погладил черную, с проседью, бороду: «Мисс Корвино, вы, без всякого сомнения, еврейка. Вам просто надо окунуться в микву, впрочем, - уверил ее раввин, - это формальность. Вот и все.  Вы это можете сделать в Иерусалиме, так даже лучше будет, - он положил бумаги на край стола: «Мы подготовили письмо, в синагоги Амстердама и Ливорно, чтобы вам оказали содействие. Не волнуйтесь, о вас позаботятся. Только, - он выслушал, что ему шептал раввин справа и кивнул головой, - вам нужен будет паспорт, мисс Корвино. Сами понимаете, мы не хотим, - рав Гиршель поискал нужное слово, - неприятностей для общины. По законам этой страны, вы несовершеннолетняя, мы не будем ссориться с властями.  Паспорт и разрешение вашей матушки на выезд, под опеку вашего деда».

Диана побледнела. Забрав бумаги, девочка откашлялась: «А если..., когда я принесу паспорт и все остальное, сколько времени займет..., чтобы я смогла уехать?»

-Недолго, мисс Корвино – развел руками раввин. «Корабли в Амстердам каждый день отплывают.  Подыщем вам семейную пару, что туда отправляется, а там найдут торговцев, что в Ливорно едут». Он поднялся: «Вы возьмите печенья, с собой, и надеемся вас вскоре увидеть».

Диана прикоснулась кончиками пальцев к мезузе. Выйдя во двор синагоги, присев на гранитные ступени, девочка горько подумала: «Паспорт..., Его с разрешения родителей дают, несовершеннолетним. Но Ева венчается с Джоном, можно его попросить сделать мне нужные документы. А письмо от матери..., - она сгрызла печенье. Решительно поднявшись, вскинув голову, девочка раздула ноздри.

-Вернется она из Озерного Края, - сказала себе Диана, вышагивая по Оксфорд-стрит, - все ей и скажу, прямо. Если она меня вздумает в Лидсе запереть - убегу. Доберусь до Ливерпуля, оттуда ходят парусники в Америку. Там бабушка Мирьям, бабушка Эстер, - они помогут. Сдаваться нельзя, - она быстро взбежала на чердак особняка Холландов, - Джон оставил ей ключи. Пробравшись по крышам,  девочка ловко спрыгнула  в окно гардеробной.

Диана спрятала веревку. Услышав стук в дверь, она нарочито  сонным голосом отозвалась: «Я сейчас спущусь, бабушка Тео.  У Евы все еще голова болит, она задремала».

Над круглым столом жужжали пчелы, в ухоженном саду пахло цветами. Седоволосый, низенький человек в сутане, разливая чай, улыбнулся:

-Вы ешьте инжир, мисс Корвино, ешьте. Это с того самого дерева, что я вам восемь лет назад показывал. Прошлого года, конечно, плоды, - архиепископ Кентерберийский подвинул к ней серебряную корзинку, - моя экономка их сушит. Очень сладкие.

Ева все не могла поверить, что перед ней тот самый архиепископ Кентерберийский, которого она видела еще маленькой девочкой. Дворец был новым. Встретив экипаж у кованой калитки, он развел руками:

-В прошлом году сюда перебрался. Там, в Ламбете,  мой сад остался, за ним ухаживают. Но я и здесь яблони высажу, груши..., Вы проходите, мисс Корвино, граф Хантингтон, - спохватился он. Глядя на изумленное лицо девушки,  архиепископ весело подумал: «Расцвела-то как. Словно из «Песни Песней»: «Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами». Она на мать похожа, конечно. Младшие там, в отца, да упокоит Господь его душу».

Они сидели в  мраморной беседке, черепичная крыша церкви Святой Марии  виднелась рядом, над ветвями зеленых, пышных деревьев.

-Господи, - испуганно подумала  Ева, - он сейчас скажет, что нам нельзя венчаться. Он постарел, конечно, сколько лет прошло.

Девушка почувствовала быстрое прикосновение руки Джона и поняла, что краснеет.

-Ваша светлость, - робко начала Ева, - если нам нельзя пожениться, то..., - она не договорила и сглотнула, ощутив слезы на глазах. Джон был совсем рядом, у него была крепкая, надежная ладонь. Ева, держа на коленях букет гиацинтов, опустив голову  - она не стала надевать чепец, белокурые волосы были собраны в простой узел, - совсем зарделась.

-А кто сказал, что нельзя? - удивился архиепископ. «Лицензия у вашего жениха в кармане. Я сам ее вчера выписывал, причетники в церкви..., - он указал в сторону парка.