-Я тоже выучу, - озабоченно заметила Элиза, - если мы в Россию поедем. Холодно там, тетя Тео?
-Река замерзает, - старшая женщина вздернула красивую бровь. «Ты в Америке летом была, не видела, какая там зима суровая. Мы сейчас снег застали. Со здешним его не сравнить, конечно, - Тео обвела рукой комнату, - здесь, если он и выпадает, то сразу тает. Письма, кстати, пришли, - добавила она. «Сестра твоя младшая с мужем, в Париже, оттуда к нам приедут, вместе, с Мартином и Сидонией». Тео потянулась за конвертом: «Слушай».
-Дорогие папа и мама! - читала она. «Мы, все четверо, живем на рю Мобийон, Жан сказал, что, раз он в лагерях на все лето, то зачем квартире пустой стоять. Мартин и Сидония все в делах, а мы с Эжени гуляем по Парижу, и вспоминаем, каким он был шесть лет назад. К осени мы доберемся до Лондона, и тогда, дорогие мама и папа, увидимся с вами».
-Хорошо, - Элиза зевнула и покраснела. «Простите, тетя Тео».
-Не извиняйся, - велела старшая женщина. «Как сын мой грудной был, я вообще с постели не вставала, лежала, кормила и спала. Так и надо».
-А дяде Теодору, - Элиза подперла рукой подбородок, - понравилось в Америке?
-Настолько, - рассмеялась Тео, - что уезжать не хотел. Он на землях Бенджамин-Вулфов уголь нашел. Тедди его свел со старыми неграми, арендаторами, что те края хорошо знают. Они дядю Теодора в горы взяли. В общем, Тедди еще богаче станет. Там, конечно, - задумчиво добавила Тео, - надо железную дорогу строить, телегами много не вывезешь. Твой муж, - она усмехнулась, - и в Америке понадобится.
Элиза раньше никогда об этом не задумывалась. Слушая тетю Тео, она вспомнила иностранные конверты в кабинете мужа, дипломы на стенах и его веселый голос: «Я, конечно, практик, а не теоретик, милая. То, что меня избрали в Парижскую и Берлинскую академию наук, - Майкл развел руками, - я все иногда улучаю момент и пишу какие-то статьи. По математике, по геологии, теорией света занимаюсь. Интересно же, - он потянул Элизу себе на колени. Та, целуя его в щеку, спросила: «А потомственное дворянство? Ты его за шахтерские лампы получил?»
-За шахтерские лампы, - муж, оглянувшись на дверь, прижался к ее губам, - Гемфри Дэви преподнесли серебряный сервиз за две с половиной тысячи фунтов - папа и другие промышленники. Я там, на подхвате был. Нет, - он рассмеялся, - мне баронета за другие вещи дали.
-Так и не сказал, за какие, - вздохнула сейчас Элиза. «Понятно, что он на правительство работает. Господи, только бы осторожен был, не дай Господь, случится что-нибудь, - она вспомнила болезненный кашель старшего брата, его тяжелое дыхание. Тео, потянувшись, ласково взяла ее руку: «Как мы с дядей Теодором поженились, он тоже в шахтах еще работал. Не думай о таком, милая, все будет хорошо».
-Мэри младенец совсем, - пронзительно поняла Элиза. «И не скажешь ничего Майклу, это его жизнь, его дело…, Жюль тоже - воевал, рисковал. Я привыкла. Надо просто надеяться, вот и все. И сделать так, чтобы Майклу всегда было со мной тепло, чтобы у него было куда возвращаться».
Она улыбнулась. Тео, бодро, сказала: «Молодец. Пойду, - она поднялась, - скажу девочкам, чтобы одевались, нас в музее ждут».
Ева сидела на краю кровати орехового дерева, в гостевой спальне. Она еще никогда не видела таких красивых комнат.
-Одна гардеробная, - восторженно вздохнула Ева, - такая, что в ней прием устраивать можно.
Она встала. Пройдя в пахнущую лавандой комнату, девушка посмотрела на свои платья. Их было три, все черные, строгие. «Здесь Юджиния жила, до того, как в Россию уехала, - вспомнила Ева. «И ее платья остались. Она, конечно, ниже меня была…, - девушка оглянулась и вынула из шкапа кедрового дерева лазоревое, ласкающее руки, шелковое чудо.
Платье едва прикрывало ей колени. Ева покраснела: «Когда папа был жив, у нас были шелковые платья. И мама в гости надевала шелк, драгоценности. В груди оно мне хорошо,- поняла Ева, - я как Юджиния, худенькая, но что с подолом делать? - она посмотрела на свои ноги в грубых, черных чулках. Девушка, разозлившись, стянула их. «Так, конечно, лучше, - вздохнула Ева. «У бабушки Марты, чулки шелковые, и у бабушки Тео тоже, а ведь им шестьдесят. А мне семнадцать». Она переступила босыми ступнями по персидскому ковру. Девушка тряхнула головой. Распустив косы, присев к зеркалу, Ева взялась за серебряный гребень.
В приют часто приезжали жены промышленников, и Ева помнила их прически. «Щипцов нет, - подумала она. «Ничего, у меня волосы вьются, немного». Она закинула ногу на ногу, и набрала полный рот шпилек. Платье чуть задралось, но Ева, закалывая волосы на затылке, даже не обратила на это внимания.
-Я сейчас свалюсь вместе с этой веревкой в сад Кроу, - обреченно подумал Джон, не в силах отвести от нее взгляда, - сломаю себе что-нибудь, и к алтарю меня повезут в кресле. Повезут, потому что без нее я отсюда не уеду, не будь я граф Хантингтон.
О люке на чердаке их особняка ему рассказал отец, еще давно. «Отсюда, - усмехнулся герцог, - можно весь центр Лондона обойти, по крышам. Очень удобно».
Где будет жить Ева, он узнал легко. Девушка сама показала ему на окна бывшей спальни Юджинии, стоя в саду: «Вот моя комната, а Диана напротив, она будет любоваться Ганновер-сквер».
Так и вышло, что сейчас он болтался на веревке, держа одной рукой букет белых гиацинтов. Ему почему-то казалось, что они, - гордые, стройные, - похожи на Еву. «Нет, - пробормотал Джон, - она все равно лучше».
Он велел себе не смотреть, но все равно видел круглое, нежное колено, обнаженную, чуть прикрытую кружевами шею, узел тяжелых, мягких, светлых волос на затылке. Она была похожа, - Джон вспомнил галереи Уфицци и невольно покраснел - на Венеру Медицейскую, поднимающуюся из морской пучины.
Джон, наконец, заставил себя шагнуть на подоконник. Ева услышала шорох и обернулась, испуганно ахнув.
-Даже шали нет, - обреченно подумала девушка. «Господи, стыд какой, здесь вырез, декольте, и колено, - она панически натянула шелк, и ткань затрещала, - колено видно».
Он протянул ей букет гиацинтов. Не успела Ева опомниться, как юноша встал на колени. «Пожалуйста, - тихо сказал Джон, - пожалуйста, кузина Ева, не прогоняйте меня. Потому, - юноша глубоко вздохнул, - потому, что я вас люблю».
Маленький Джон сидел в отделанной серым мрамором столовой. Повертев в пальцах медвежий клык, взглянув на «Подвиг сэра Стивена Кроу в порту Картахены», он вздохнул: «А что ты бы сделал, Ворон?»
Ворон стоял у румпеля горящей «Святой Марии», на горизонте был виден дым, поднимавшийся над крышами города, в небе кружился белый альбатрос. Хмурое, красивое лицо было непроницаемым. Юноша, разозлившись, пробормотал: «Да понятно, что сделал бы».
Отец уехал в строящийся Букингемский дворец, встречаться с королем. Джон прикрыл глаза и вспомнил ее отчаянный шепот: «Я тоже, тоже тебя люблю, Джон, но нам нельзя, нельзя венчаться. Ты будущий герцог, а я...- Ева опустила голову. Он, так и стоя на коленях, робко потянувшись к ее рукам, поцеловав их, твердо сказал: «А ты моя любовь, Ева, и так будет всегда. Только я тебе должен что-то сказать, сначала».
Она слушала, - тихо, едва дыша. Потом, вытерев голубые глаза, на мгновение, коснувшись губами его щеки, - Джон даже покачнулся, так это было хорошо, - Ева шепнула: «Я поеду. Поеду с тобой, туда, куда надо. Хоть в Австралию, хоть еще дальше, и спрашивать незачем. Только все равно, - она покачала головой, - твои родители никогда не согласятся, и моя мама тоже...».
-Я совершеннолетний, - заявил Джон, - на ком хочу, на том и женюсь. И все, нечего больше обсуждать. Я тебе записку оставлю, - он указал на подоконник, - и я тебя люблю.
-Я тоже, - ее губы были мягкими, сладкими. Из-за двери спальни раздался голос тети Тео. Джон едва успел, поднявшись на крышу, отвязать веревку.
Он не видел, как Тео и Диана, - уже готовые к прогулке, - вошли в гардеробную, где Ева быстро натянула черные чулки и траурное платье, не видел, как Диана, обведя комнату невинными глазами, прислонившись к подоконнику, посмотрела на букет гиацинтов, что лежал на туалетном столике.
