-Я осенью к ней приехала, как из России вернулась, вместе с Изабеллой, - Марта, на мгновение, закрыла глаза, и увидела перед собой бесконечный, северный дождь, низкое, промозглое небо, нависшее над Лидсом.

Рэйчел отложила Библию. Взглянув на огонь в камине, она долго молчала.

-Мне сорок скоро, - наконец, сказала женщина.

Изабелла  разрыдалась - тихо, горестно. «Милая моя, - она всхлипнула, - если не получится, то не получится, но это последняя, последняя надежда…, Пожалуйста…»

Рэйчел полистала Библию и прочла - красивым, хорошо поставленным голосом проповедницы: «И была она в скорби души, и молилась Господу, и горько плакала,  и дала обет, говоря: Господи Саваоф! если Ты призришь на скорбь рабы Твоей и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей и дашь рабе Твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и бритва не коснется головы его».

-Отдам Господу на все дни жизни его, - повторила женщина, глядя на них  голубыми, большими глазами. «Это мой христианский долг, - Рэйчел встала и прошлась по комнате, - помочь страждущим людям, но и Вероника, и Франческо должны мне обещать - если родится мальчик, он станет священником».

Марта крепко сжала руку Изабеллы и незаметно кивнула. «Конечно, милая, - торопливо сказала Изабелла, - конечно. Мы обещаем».

-Когда? - только и спросила Рэйчел, глядя на дым фабричных труб в окне.

-Франческо приедет сюда на Рождество, - Изабелла боязливо взглянула на прямую, жесткую спину женщины. «Дядя Питер новые цеха будет строить, ему надо все распланировать. Он остановится на квартире дяди Питера, знаешь же ты, где это?»

-Знаю, - коротко ответила Рэйчел.  Марта увидела глубокую складку в углу ее красивого рта.

Мирьям тогда помолчала: «Марта, а если ребенок не станет…, Священником?»

-Во-первых, - Марта  чиркнула кресалом и выдохнула дым, - это может быть девочка, во-вторых, - она закатила изумрудные глаза, - кто через два десятка лет будет вспоминать обо всех этих обещаниях? Через два десятка лет, нас, может быть, уже никого в живых не останется.

-А этого,- задумчиво ответила Мирьям, - ты знать не можешь. Хотя, - она погладила руку Марты, - Рэйчел никому не скажет, в этом можно быть уверенным.

Она потормошила Тони. Ева, подойдя к Мирьям, улыбнулась: «Давайте я ее понесу, бабушка, она, - девушка поцеловала румяную щеку, - спит уже».

Шелестели ивы, пахло речной водой. Мирьям посмотрела на белокурые косы Евы: «А девочки хорошие, славные обе. Только бы Рэйчел с ними мягче была, больно она строга».

Она почувствовала прикосновение нежной ладошки. Робкий голос спросил: «Бабушка Мирьям, а как же,  если вы еврейка, вы с дядей Тедди и тетей Мораг живете? Дедушка Аарон мне писал, что евреи особую пищу едят».

-Кошерную пищу, да, - Мирьям наклонилась и поправила холщовый чепец Дианы, из-под которого виднелись рыжие кудри. «Дядя Тедди, - она подмигнула девушке, - построил мне отдельный дом, небольшой, со своей кухней».

Диана открыла рот  и закрыла его - они поднимались по тропинке к дому ди Амальфи, внизу плескалась река, над их головами метались стрижи.

-Это же очень дорого, - восхищенно сказала Диана.

 Мирьям рассмеялась: «Я все-таки теща дяди Тедди, не чужой человек».

Девочка помолчала. Небрежно подкинув носком черной туфли камешек, Диана поинтересовалась: «Бабушка Мирьям, а здесь, в Лондоне, вы были в синагоге?»

-Конечно, - отозвалась Мирьям, - она здесь очень красивая, большая, на Дьюкс-плейс. Когда твой дедушка Аарон из Южной Америки до Лондона добрался, он туда на раввинский суд приходил. Но сейчас там главный раввин другой, рав Соломон Гиршель. Я у него дома обедала, когда мы в Лондон приехали. Пойдем, - она погладила девочку по голове, - видишь, и посуду привезла, и даже противни новые, так, что и в Озерном Краю голодать не буду.

-И вы куриц сами режете, - Диана покачала головой. «Хотя мы с Евой тоже все умеем, мы в приюте готовим, дома, в Лидсе».

Они зашли в кованую калитку, запахло цветами. Диана, взглянув на ухоженные клумбы, повторила: «Дьюкс-плейс. Раввин Гиршель». Письмо от деда, полученное еще зимой, она зашила в потайной, искусно вделанный в подол платья, карман.

-Теперь, - сказала себе Диана, открывая тяжелую, дубовую дверь дома, - осталось добраться до Лондона. Ничего, - тонкие губы улыбнулись, - двадцать пять миль до города, ходит почтовая карета. Придумаю что-нибудь.

Бабушка Тео выглянула в переднюю, и велела: «Уложите Тони, и все за стол. Сегодня форель в белом соусе и салат».

Диана, наклонив голову, полюбовалась собой в большом, венецианском зеркале. Прозрачные, зеленые глаза невинно смотрели куда-то вдаль. Она еще раз пообещала: «Придумаю».

Огромный, высокий дуб шелестел зелеными листьями, жужжали пчелы, с полей пахло сеном. Девочка, -  высокая, в светлом, простом платье, с заплетенными в косы каштановыми волосами, наклонилась и погладила белую, мраморную плиту. Крест был тонким, едва видным. «Констанца ди Амальфи, - было высечено на камне. «Omnia vincit amor».

-У меня все хорошо, бабушка, - ласково сказала Тони. «Я здесь останусь, с дедушкой Джованни и бабушкой Изабеллой. И бабушка Мари-Анн мне пишет, из Парижа. Ты спи, - она улыбнулась и стерла крохотную слезинку со щеки, - спи спокойно. Мама Тони и папа Элайджа в Бостоне похоронены, и дедушка Стивен  там. Я люблю тебя, бабушка». Она оглянулась, -  прадед был еще в церкви. Присев на свежую, зеленую траву, девочка вздохнула.

Мари-Анн приехала из Парижа в начале лета. Она гуляла с Тони, рассказывала ей о деде. Тони, как-то раз, подумав, спросила: «Бабушка, а как же это? - девочка покраснела, - вы не обижались, что дедушка и бабушка Констанца..., - Тони не закончила и смутилась.

-Мы с твоей бабушкой Констанцей, - сухая, еще сильная рука Мари-Анн погладила ее по голове, - в одной комнате жили, и один кусок хлеба на двоих делили, милая. «Видела ты, что на могиле ее написано: «Любовь побеждает все».  Дед твой - он умел любить, редко, кого Господь таким даром награждает, - пожилая женщина вздохнула. «Разве можно обижаться, когда такого человека любят? Он не мне принадлежал, милая, а всему миру».

Дедушка Теодор показал ей старый, потрепанный блокнот. Тони, заворожено, спросила: «Это дедушка Антуан сам писал?»

-Да, - кивнул Теодор. Он и бабушка Тео рассказывали ей о Париже.  Тони, сейчас, поднимаясь, решила: «Поеду туда, когда вырасту». Она пригляделась и увидела всадников у ограды кладбища. Двое юношей спешились. Тони, выйдя наружу, посмотрев на них, смело сказала: «Здравствуйте, я Антония Кроу. А вы, должно быть, Бенедикт, - она протянула руку темноволосому юноше, - мы получили письмо, что вы приедете. А где бабушка Марта?»

Бен смешливо пожал маленькую, но твердую ладошку. Девчонка взглянула на него лазоревыми глазами. Вздернув подбородок, она повернулась  ко второму юноше: «А вы кто?»

-А я, - он изящно поклонился, - я, мисс Кроу, лорд Джон Холланд, граф Хантингтон, наследный герцог Экзетер, к вашим услугам.

-Очень длинно вас зовут, - Тони хихикнула. «Дедушка Джованни в церкви, - она указала на открытые двери и внезапно добавила: «Я знаю, мистер Кроу, здесь ваша мама похоронена, моя тетя Мэри. Мне очень жаль, - девочка помолчала.  Бен улыбнулся: «Спасибо, мисс Кроу. А мы, - он развел руками, - сестру мою окрестили, маленькую Мэри. Бабушка Марта, и ее светлость герцогиня, матушка лорда Джона, уже в усадьбе. Мы решили на кладбище заехать, по дороге».

-А мы на лодке, - Тони махнула рукой в сторону реки. «Я грести умею, вы не думайте, - обратилась она к юношам, - мой папа и дедушка были знаменитыми капитанами. У нас, в Америке, тоже лодка есть, на Потомаке. Хотя по нему, - Тони хмыкнула, - паровые суда ходят. За ними будущее, - сладко улыбаясь, добавила девчонка. Бен усмехнулся про себя: «На носу веснушки. Смешная какая».

-У вас есть кровь Ворона, - девчонка подергала Джона за рукав хорошо скроенного сюртука. «Я на родословном древе видела. У меня, - гордо сказала Тони, - тоже. Я вам его клинок покажу, я его привезла».