-Я очень рада, - Юджиния покраснела, - что у меня есть друг в России.
-Была, не была, - решил Пушкин. «Петруша меня поблагодарит, в конце концов. Наверное».
-У вас еще один друг есть, мадемуазель Эжени, - серьезно сказал юноша и внезапно смешался: «Он и мой друг тоже…, Он не знает, что я вам это говорю, это я так…, Он на приеме был, у Воронцовых-Вельяминовых, - Пушкин склонил темноволосую голову и замолчал.
Наверху, в зеленой листве распевались, щебетали птицы. Юджиния все молчала, а потом, неслышно вздохнула: «Месье Пушкин…, Вы, пожалуйста, передайте своему другу, что я ему очень благодарна, но я…, я люблю другого человека».
Ей сразу стало легче. Девушка прислушалась к звуку своего голоса: «Правильно. Я его люблю. Люблю. Приду, и все ему скажу, а потом, будь, что будет».
-Не буду ему ничего передавать, - подумал Пушкин, - тогда обо всем говорить придется, а Петруша меня за такое не похвалит.
-А вы сбежали из дворца? - поинтересовался он, все еще грызя карандаш. «Или концерт закончился?»
-Меня отпустили, - Юджиния рассмеялась. «Его величество с братом еще заняты. Царственные особы хотели послушать песни, что не предназначены для девичьих ушей».
-Беранже, - утвердительно сказал Пушкин. «Я его очень люблю». Он повертел в руках блокнот: «Я тоже иногда пишу вещи, которые никто не напечатает. Их переписывают, конечно…, - он вздохнул и Юджиния велела: «Почитайте».
Она, зачарованно, слушала. Потом, нетвердо выговаривая слова, девушка повторила: «И на обломках самовластья напишут наши имена…, Вы в это верите, месье Пушкин?»
-Верю, - ответил он. Юджиния, взглянув на свои золотые, привешенные к браслету, часики, озабоченно заметила: «Пора возвращаться. Вы меня не провожайте, не надо». Она взглянула на Пушкина: «Вижу, вы о других вещах думаете».
-Думаю, - пробормотал он, открывая блокнот. «Вы простите меня…, - а потом он прислонился к подножию статуи и начал писать - быстро, что-то шепча.
Когда он поднял голову, Юджинии уже не было.
-Так всегда, - вздохнул юноша, - но что, же делать, если это, - он посмотрел на исчерканную страницу, - меня сильнее. Конечно, надо еще работать…, - он тихонько прочел:
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И Рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством Свободы просвещенной
Взойдёт ли наконец прекрасная Заря?
-Увижу, - Пушкин, скинув сюртук, засучив рукава рубашки, опять устроился на траве, погрузившись в свои записи.
Юджиния шла по главной аллее к Александровскому дворцу. Услышав сзади стук копыт, она обернулась. Всадник, - в военной форме, на кровной, вороной лошади, - спешился и склонил непокрытую, светловолосую голову. «Мадемуазель, простите мне мою смелость, но вы совсем одна, я подумал, что….»
Юджиния улыбнулась: «Это императорский парк. Ее величество Мария Федоровна уверила меня в том, что он совершенно безопасен, месье. Но все равно, спасибо вам.
-Я вас провожу, - он погладил лошадь и велел: «Скачи на конюшню, милый».
-Он очень умный, - заметил молодой человек, - мы с ним вместе с тех пор, как мне четырнадцать исполнилось. Он меня с полуслова понимает, мадемуазель…., - он вопросительно взглянул на Юджинию.
-Юджиния Кроу, - девушка протянула руку: «Какой он высокий. Выправка отличная, сразу видно, что офицер. Но он в другом звании, не поручик, форму кузена Пьера я помню».
Молодому человеку вряд ли было больше двадцати пяти. «Какие глаза, - подумала Юджиния, - красивые, конечно, голубые, но как лед. Даже страшно становится».
Офицер рассмеялся, и она, - непонятно почему, - вздрогнула. «Вы пианистка, мой старший брат говорил. Я поэтому и гнал коня, боялся опоздать на концерт».
-Ваше высочество, - Юджиния зарделась, - простите, я никак….
-Месье Николя, - великий князь склонился над ее рукой, - и никак иначе, мадемуазель. Иначе я обижусь. Вы же не хотите, - он быстро, почти незаметно, улыбнулся, - чтобы я обижался?
-Нет, - заставила себя ответить Юджиния, - нет, месье Николя.
-Вот и славно, - покровительственно сказал великий князь, - бегите. Я переоденусь и сразу же приду в зал.
Он проводил глазами ее стройные, в кремовом шелке, плечи: «Посмотрим, мадемуазель Эжени, удастся ли вам сделать так, чтобы я действительно не обиделся».
Потом она играла Моцарта. Николай, устроившись на диване, рядом с матерью, любовался рыжими, светящимися в лучах полуденного солнца волосами девушки.
Он искоса взглянул на старшего брата. Император сидел, закрыв глаза, длинные, темные ресницы дрожали. Николай увидел, как он незаметно, нежно касается руки жены.
-Детей у них уже не будет, - подумал великий князь, - и, слава Богу. Ей сорок лет, хоть они и помирились, но все равно…., Императором стану я, в этом сомнений нет. Константин дурак, из-за женщины отказаться от права на престол. Я такого не сделаю, никаких морганатических браков. Мадемуазель Эжени останется в России, вот и все. Станет моей любовницей. Она никто, дочь какого-то торговца. Но как она хороша…, - Николай посмотрел в сторону рояля и встретился взглядом с холодными, зелеными глазами.
Маленькая женщина, в платье цвета палых листьев, в бархатном тюрбане, улыбнулась. Когда Юджиния закончила играть, Марта весело объявила: «А теперь, господа, месье Глюк!»
-Это ее мать, - понял Николай. «Смотрит-то как. Словно у Гомера медуза. Поневоле в лед обратишься. Ерунда, ничего она не скажет, и отец этой Эжени тоже. В конце концов, я будущий император, и беру себе все, что захочу».
Раздался звук мягкого, бархатного контральто. Александр закрыл глаза: «Четверть века прошло. Я ее в первый раз увидел там, в Эрмитажном театре. Надо будет письмо оставить, для Николя, чтобы он о ее семье позаботился потом. Это не сейчас, еще не время. Так бы и слушал ее, всегда, до самой смерти моей».
Ее голос наполнял комнату, вырывался в открытые окна. Александр грустно подумал: «Орфей обернулся, когда покидал Аид. А я не буду. Если я решу, то пойду до конца».
Он ощутил, как жена ласково гладит его пальцы. Откинувшись назад, он погрузился в сладкое, без конца и края, блаженство, любуясь все еще прекрасным, величественным лицом Тео.
Император и флигель-адъютант завтракали. Окна кабинета выходили на Неву, было раннее, ясное, летнее утро. Александр отпил кофе: «Рапорт я ваш прочел, Петр Федорович. Похвально, что вы хотите в действующую армию вернуться, однако, - он положил большую, но изящную руку на кожаную папку, - мне великий князь Николай подал проект. Будем ваше инженерное училище расширять и переводить в Михайловский замок. Откроем офицерское отделение, нужны будут преподаватели…»
Петя покраснел: «Мне всего двадцать три года, ваше величество».
-Однако вы успели прослушать курс в Кембридже, - Александр отставил чашку. Указав на шкатулку красного дерева, он разрешил: «Курите, курите».
-Мне брат написал, - Петя затянулся сигарой, - что в Южной Америке, они заворачивают табак в тонкую бумагу. Называется papelate. Они воюют, нет времени на долгие перекуры, а эти самые papelate быстро сгорают.
Он предупредительно чиркнул кресалом. Александр добродушно сказал: «Конечно, всегда интересно послушать о Южной Америке. Однако, вы, поручик, мне сейчас зубы заговариваете. Я справился, у вас уже три публикации, совместно с бароном фон Шиллингом. Электричеством занимаетесь, ищете способ передавать сведения по проводам».
-Это прототип, - смущенно ответил Петя, - мы еще работаем…, Но у нас уже есть способ удаленно подрывать мины…, - он оглянулся и добавил: «Я вам все начерчу…, покажу».
-Идите преподавателем в училище, - велел Александр, - делайте свое дело, а потом продемонстрируйте мне этот…, как он будет называться?
-Телеграф, - улыбнулся Петя и вспомнил, как отец показал ему старый блокнот. На первой странице легким, летящим почерком, было написано: «Миру от Антуана Лавуазье, с благодарностью. Дорогой ученый будущего! Это всего лишь мои размышления о связях элементов, об их месте в той стройной картине природы, что даровал нам Господь. Пользуйся ими для блага и величия науки».
