Петя полистал страницы и грустно сказал: «Надо сидеть, разбираться. Но я не химик, я физикой занимаюсь…»

-И я не химик, - отец забрал блокнот. «То  есть, с Лавуазье покойным меня не сравнить. Ничего, - он подмигнул Пете, - сыну твоему пригодится. Или внуку. Или еще кому-нибудь».

-И женитесь, - смешливо добавил император, затягиваясь сигарой. «Я раньше вас обвенчался».

Петя все смотрел на  темно-синюю, сверкающую Неву, а потом, разозлившись, решил: «Приду к ней, и все скажу. Не по душе, так не по душе. Ничего, не мальчик, справлюсь. Она потом уедет, и я себе этого никогда не прощу».

-У меня месье Кроу был, - будто услышав его, заметил император, - рассказывал о железных дорогах. А вы, поручик, катались на этих самодвижущихся тележках?

-Конечно, ваше величество, - кивнул Петя, - когда в Англии жил. Они сейчас развивают скорость до десяти миль в час, но Майкл…, сэр Кроу, сын месье Кроу, обещает, что доведет ее до тридцати миль. Путь от Петербурга до Царского Села займет полчаса,  а до Москвы - меньше суток.

Александр помолчал : «Мы это еще, конечно, будем обсуждать. Вы мне вот еще что скажите, - он подождал, пока Петя нальет ему кофе, - вы, когда во время войны партизанили, вам там, - он махнул рукой на запад, - евреи помогали?»

-Он их никогда «жидами» не называет, - вспомнил Петя. «Великий князь - да, я много раз от него это слышал, а император - всегда «евреями».

-Да, - Петя поднял голубые глаза. Александр, внезапно, горько подумал: «Хотел бы я, чтобы у меня такой сын был. Что уж теперь…, Ничего, Николя позаботится и о ней, и о семье, он мальчик славный. Немного косный, конечно, это он в papa такой. Я бабушкиного воспитания, все же она ценила науку, искусство, и я тоже. Но доверять Николя можно, он никогда не пойдет против моей воли».

-Они все, - горячо сказал Петя, - все поддерживали ваше величество. Никто на сторону Наполеона не перешел. Я  вам рассказывал, они отряды наши провизией снабжали, раненых лечили, меня самого выходили, а я ведь незнакомый человек им был.

Он никогда, никому не говорил  о мельнице в глуши леса и женщине с девочкой, что жили там. Отец, еще после Ватерлоо, коротко сказал ему: «Чем меньше об этом знает людей, тем лучше. Хана пусть себе спокойно воспитывает дочь, незачем ей во все эти дрязги влезать». Императору Петя рассказал только о том, как он отлеживался в Любавичах, под крылом реба Довбера.

О том, что его покойный дядя был евреем, Петя тоже умалчивал. «Рав Судаков и рав Судаков, - как-то, угрюмо, вздохнул  отец. «Ты не забывай, поручика Возницына за подобное меньше ста лет назад здесь, в Санкт-Петербурге, сожгли, при Анне императрице. А сейчас  ссылка и каторга за такое полагается».

- А в Англии? -  внезапно заинтересовался Петя. «Или во Франции?»

Отец  расхохотался. «В Англии свобода вероисповедания, и во Франции, благодаря Наполеону, тоже. Тетю Джо, жену дяди Иосифа покойного, никто никуда не ссылал. На Святую Елену, - отец улыбнулся, - но она сама туда поехала, там ее сын, семья…, И его светлость теперь там живет, они с братом встретились».

-Да, евреи, - вздохнул Александр и усмехнулся: «В сентябре приступайте к обучению студентов, поручик».

Когда Воронцов-Вельяминов ушел, Александр подождал, пока уберут со стола, и запер дверь кабинета. Комната была совсем простой. Он не любил новомодную роскошь, и всегда приказывал обставить свои покои в том стиле, что он помнил с детства - прямые, четкие линии, красное дерево, бронза, несложный рисунок на паркете. Он открыл железный, вделанный в стену шкап, - ключом, что висел у него на цепочке для часов, - и посмотрел на аккуратно сложенные стопки тетрадей.

- Не сразу, - пробормотал себе под нос император. «Я  Николя так и пишу, - постепенно вводите в действие конституцию. Постепенно освобождайте крестьян. И вот это, - он достал чистую тетрадь, - тоже.

Александр присел за покрытый зеленым сукном стол. Взяв остро отточенный карандаш, он развернул тетрадь. Император  взглянул на белое пространство листа перед ним и начал - четким, размашистым почерком: «Проект о введении свободы вероисповедования для всех граждан Империи Российской».

На Суконной линии Гостиного Двора было шумно. Марта, сидя в удобном кресле посреди меховой лавки, неслышно сказала дочери: «Здесь они еще дешевле, чем  в Стокгольме. Отец правильно сделал, что по соседству магазин открывает. Они с хозяином этой лавки уже договорились о перекрестных скидках».

Приказчик развернул перед ними альбом и на отменном французском языке сказал: «Это образцы, мадам, мадемуазель. Сейчас не сезон, меха не любят жары, но, как только мы начнем получать товар, ваш заказ будет собран и отправлен в Лондон».

Юджиния потрогала нежным пальцем коричневый, блестящий мех соболя и незаметно посмотрела на мать. «Может быть, дать ей прочитать письмо? - девушка почувствовала, что краснеет. «Я, конечно, на это свидание не пойду, но все равно, не след такое от мамы скрывать».

Письмо доставили с утренней почтой. Юджиния до сих пор завтракала одна, мать с отцом ели у себя в спальне. «Мадемуазель Юджинии Кроу, в собственные руки, - было написано на конверте, - твердым, резким почерком. Юджиния сначала думала, что это просьба о концерте - она по нескольку раз в неделю играла на частных вечерах. Распечатав послание, прочитав его, девушка  покраснела.

Он подписался: «Ваш преданный поклонник». Он приглашал  ее приехать в Павловск, «в мое загородное имение, где, за обедом,  мы сможем лучше узнать друг друга». Юджиния даже понюхала тонкую, дорогую бумагу - пахло сандалом. «Это не месье Пушкин, - подумала она, - он человек прямой, говорит все, что думает, да и откуда у него имению взяться?».  Автор письма просил сообщить ему ответ через почтовый ящик.

-Откажу, - решила Юджиния. «Просто поблагодарю за любезное внимание, и откажу. Маме об этом знать незачем, еще волноваться начнет, они с отцом все же пожилые люди».

 Марта выбрала меха, и они вышли на галерею. Мать посмотрела на изящные часики: «Вот и тетя Тео, и дядя Теодор! И кузен Пьер с ними».

Юджиния почувствовала, что краснеет. Он был в военной форме, с саблей. Девушка, подняв голову, заставила себя улыбнуться: «Добрый день, кузен Пьер!»

-Все и скажу, - решительно подумал Петя. «Только папа с мамой…». Они ходили в портовую контору – покупать родителям каюту до Лондона. «Оттуда, - как сказала ему мать, - мы вместе с тетей Мартой поплывем, в Нью-Йорк. Паспорта наши в порядке, визы все проставлены…, Жаль, конечно, что ты с нами не едешь, милый»

Петя только развел руками: «Это вы с папой - оба в отставке уже. Я, матушка, все же теперь  - преподаватель Инженерного училища».

-Преподаватель, - сочно заметил отец, что сидел с пером в руках над стопкой тетрадей, - осенью у него выходил сборник статей по геологии, - пока я не уехал, я с тобой, Петька, каждый день буду математикой заниматься. Хватит тебе по балам бегать.

-Да я не…, - только и вздохнул Петя, а потом спросил: «А в Южную Америку вы как доберетесь?»

-Дело нехитрое, - хохотнул отец, - из Нью-Йорка туда корабли ходят».

Мишель в последнем письме сообщал, что они обосновались в Ангостуре, на реке Ориноко. «Это пока столица свободной Венесуэлы, - читал отец, - но генерал Боливар, как только станет президентом, перенесет ее в Каракас. Здесь жарче, чем в Европе, но мальчику нашему нравится. У нас отличный особняк, сад, на деревьях живут обезьяны…, - отец отложил письмо и рассмеялся: «Мне Иосиф покойный рассказывал, как они там с Аароном в джунглях бродили. Заодно на родные места рава Горовица посмотрим».

-Пойдемте, пойдемте, - велела Марта, - вы еще не видели, какой отличный ремонт сделали. Потом пообедаем все вместе, у Демута.

Она обернулась и  взглянула на дочь: «Вы с кузеном Пьером прогуляйтесь, здесь народа много, все же магазины. На улицу сходите...»

-Конечно, тетя Марта, - только и смог ответить он. Петя увидел, что Юджиния чуть покраснела. Она была в утреннем платье темно-синего шелка, в шляпке с розами из кремового, брюссельского кружева. «Я вам могу собор показать, - сглотнул Петя, - Казанский. Его месье Воронихин строил, покойный. Это рядом….»