-Джоанне девятнадцать, - возразила Сидония и покраснела: «Интересно, как это - жить с мужем? Вероника такая счастливая все время ходила, после венчания, улыбалась. Франческо ее никуда от себя не отпускает, уже с десяток ее портретов нарисовал».
-Как ты думаешь, - задумчиво проговорила Юджиния, - мадемуазель Бенджаман до сих пор такая же красивая, как на той картине, что твоя мама писала?
Сиди рассудительно заметила: «Она старше сейчас, конечно. Приедут они с дядей Теодором, и увидим. У них еще сын есть, он офицер в русской армии, мне папа говорил». Девочка обернулась на Лувр: «Давай, сбегаем туда, только быстро. Мама, все равно, пока весь античный мрамор не зарисует, не успокоится».
Девочки проскользнули в ворота, и пошли по набережной Сены к башням собора Нотр-Дам.
Он заметил их издалека. Две девчонки, лет четырнадцати, темноволосая - повыше, и рыженькая - пониже, зачарованно рассматривали собор. Обе были в шелковых платьях. Он подошел поближе и прислушался - девчонки говорили по-английски.
Невысокий, изящный пожилой человек, с напомаженной, седой головой, в элегантном сюртуке цвета лаванды, облизал острым языком тонкие губы и еле заметно усмехнулся.
Сбежать из Шарантона, - сумасшедшего дома, где он провел последние десять лет, - оказалось легко. Старик, гуляя в саду, подождал, пока проедут телеги фермеров, что доставляли провизию. Сторож начал проверять их бумаги. Быстро пройдя на дорогу, заключенный скрылся в лесу.
Одет он был изысканно, - ему разрешали посещения портного, - деньги старик взял из тайника в камере. Добравшись до Парижа, зайдя в хорошую лавку, он первым делом купил короткую, с рукояткой слоновой кости, плеть. Сейчас она лежала в кармане сюртука. Старик увидел, как рыжеволосая девчонка обернулась.
У нее были лазоревые, твердые глаза, и он сразу решил: «Нет. Не эта. Не хочу шума. Темноволосая. Только надо их разделить. Посмотрим, куда они пойдут». Девчонки еще постояли, а потом направились на север, к мосту, что вел в бедный район вокруг рынка.
-Очень хорошо, - старик, гуляющей походкой, пошел за ними.
Юджиния огляделась. Они стояли на узкой, не мощеной улице, над головами были протянуты веревки, где сушилось белье. Девочка пошевелила губами: «Еще два поворота. Там булочная, где Элиза хлеб покупала. Надо же, до сих пор на своем месте».
-У меня серебро есть, - Сиди порылась в бархатном мешочке и покраснела. Какой-то парень, с проезжающей телеги, крикнул: «Хорошего дня, красавицы!»
Здесь было шумно, дети носились прямо по улице, между телегами, женщины перекликались из окна в окно. Юджиния улыбнулась: «Видишь, как народа много. Совершенно безопасно. Пошли, - она потянула подругу за рукав, - купим пирожных, а то я проголодалась что-то. Посмотрим дом, где мама жила, и вернемся».
Сиди внезапно застыла и вытащила альбом.
-Ты иди, - девочка уставилась на лавку старьевщицы напротив. «Я хочу старуху нарисовать. Посмотри, какое лицо. Она, наверное, еще Короля-Солнце помнит».
Лавочница раскладывалась, вынося на улицу какой-то хлам. Юджиния, взглянув на нее, увидев резкие морщины, седые волосы, что выбивались из-под траурного чепца, пронзительные, черные глаза, тихо присвистнула: «И точно. Я сейчас».
Сиди устроилась у стены противоположного дома, и начала рисунок. Юджиния, идя к булочной, еще успела обернуться, и помахать подруге. Она купила два миндальных пирожных. Завернув за угол, держа в руках сверток, Юджиния растерянно позвала: «Сиди! Сиди, где ты?»
Улица была пуста.
Хозяин поставил горшок с супом на деревянный, чисто выскобленный стол: «Помните, мадам Марта, как вы сюда пришли, вы тогда еще в мужском наряде были? И месье Жан-старший здесь сидел, я вам еще бутылку бордо с собой дал?»
Суп был таким же - золотистым, тягучим, ароматным.
-Помню, - Марта вдохнула запах лука и сыра. Они сидели в боковой каморке. Марта, быстро съев плошку супа, - она была в невидном, скромном, темном платье и таком же капоре, - спросила: «Тот человек, о ком я узнать просила, есть сведения о нем?»
Трактирщик развел руками: «Мадам Марта, пятьсот тысяч людей в Париже живет, где же его найти? Тем более, - он понизил голос, - те, кто за его величество, то есть, - хозяин поправил себя, - за Бонапарта, они, сами понимаете, этого напоказ не выставляют. На каторге можно оказаться, за такое».
-Хорошо, - вздохнула Марта, - спасибо вам. Я поработаю, - она достала бумаги и погрызла карандаш.
Квартиру на набережной Августинок она проверила сразу, как приехала в Париж, воспользовавшись своими отмычками. Там было пусто, мебель стояла по углам, накрытая холстом. Как Марта ни искала, никаких писем она не нашла. Уже вечерело. Женщина вышла на балкон: «Здесь мы и сидели, с Тео и Жанной. И здесь Джон покойный предлагал месье Лавуазье в Англию переехать».
Марта нашла вдову Лавуазье, и они выпили кофе. Мари-Анн тогда отерла голубые, все еще красивые глаза и покачала головой: «Бедная Констанца, бедная Антония..., такими молодыми умерли. Значит, теперь, - она улыбнулась сквозь слезы, - у Антуана внучка есть?»
-Тоже Антония, - нежно сказала Марта. «Вы помните, мадам Лавуазье, вы у нас, в Лондоне, - всегда желанный гость. Тем более, вы за графом Румфордом замужем, он ведь тоже англичанин».
Мари-Анн помолчала: «Да мы разъехались давно. Это Антуан ценил вклад женщин в науку, я у него первым помощником была, а мой второй муж..., - она вздохнула и не закончила. «Я приеду, - улыбнулась Мари-Анн, - как вы Антонию в Лондон привезете, обязательно. Скажут же ей, что...- женщина озабоченно взглянула на Марту.
-Конечно, - мягко ответила та. «Таким дедом, как у нее, гордиться надо. И вторым ее дедушкой, капитаном Кроу, тоже. Мы вас ждем, мадам Лавуазье».
Стоя на балконе, Марта взглянула на башни собора Парижской Богоматери: «Где же ты, Мишель де Лу? Расстрелять я тебя не дам. Не для того Тео за тебя дышала, не для того мы с Теодором тебя купали, не для того твои родители пешком из Франции уходили».
Марта вгляделась в свои записи: «Прав хозяин. Бонапартисты скрываются. А все почему? Потому что бывший император, наверняка, готовит свое возвращение к власти. Четыреста тысяч человек у него под знаменами были, еще в прошлом году. Король Людовик всех в армии оставил, только кое-каких офицеров уволил, наиболее преданных Наполеону». Марта усмехнулась: «Конечно, где ему таких опытных солдат взять? Негде. Мы получили вязанку сухих дров, которая только и ждет искры. И, наверняка, кто-то всех этих людей подогревает. Например, - она вздохнула, - капитан де Лу. Не случайно Джо о нем ничего не написала. Они с Иосифом знают, где Мишель, не могут не знать. Но ничего не скажут, даже мне».
Марта порылась в саквояже и взвесила на руке пистолет. Золоченая табличка посверкивала в солнечных лучах. «Элизе он не нужен, - задумчиво сказала женщина, - Элиза только ребенком такая была. Сейчас-то она семейная женщина, нашими делами не занимается. И хорошо, так спокойней. Пусть живут в Париже, сына растят…, И Юджинии он ни к чему, - Марта все смотрела на оружие. Уложив пистолет обратно, она вспомнила голос младшей дочери: «Элиза мне крестик отдала, мамочка?»
Марта ласково поцеловала ее в лоб. « Да. А у Мартина твоего отца крест. Они оба старых времен, когда наша семья еще в России жила, при царе Иване».
Они сидели в библиотеке, на Ганновер-сквер, над развернутым родословным древом. Юджиния восторженно заметила: «Какая у нас семья большая, и почти по всему миру разъехалась».
-В Африке нет никого, - ответила ей мать - с тех пор, как тетя Изабелла оттуда уехала. В Южной Америке тоже пока, но там тетя Джо бывала, дядя Иосиф, дядя Джованни..., В Австралию, - она оценивающе посмотрела на карту, - мало кто по доброй воле отправляется. Надеюсь, что никто из семьи там не окажется.
Юджиния подперла подбородок кулаком и провела пальцем по Канаде. «А твой отец здесь был? - девочка указала на север. «Там, наверное, есть проход, вдоль берега, в Азию».
