Ханеле только смущенно улыбнулась.

-Дура, - сочно сказал Наполеон.

-Пошли, - велел он, - я так проголодался, что долго из-за стола не встану. А потом, - он  зевнул, - сюда вернемся и переночуем, понятно?

Когда они вошли в избу, где уже пахло наваристым, свежим супом и жареным мясом,  Наполеон застыл. За столом сидел тот самый мальчишка, которого он видел прикрученным к столбу, избитым в кровь - ночью, после сражения у Бородино. У мальчишки отросла рыжая бородка. Наполеон отчего-то провел рукой по своим щекам. Последний раз он брился в Гродно, и у него уже появилась каштановая, с проседью щетина.

-Не может быть такого, - потрясенно подумал Петя, заставив себе подняться. «Я не верю, это сон, морок, видение какое-то...» Он, незаметно, ущипнул себя под столом и услышал звонкий голос Ханы: «Это мой папа, дядя Петр!»

-Здравствуйте, - выдавил из себя Петя, пожимая руку императору Франции.

Он лежал, повернувшись на бок, в чистой, маленькой комнате на мельнице. Ханеле дала ему тюфяк и одеяло, снаружи был слышен успокоенный шум водяного колеса. Петя, все еще не веря своим ушам, вспомнил смешливый голос Наполеона: «Сын дяди Теодора, значит? Я еще одного сына дяди Теодора знаю, приемного, правда. Капитан де Лу, мой адъютант».

Петя отчаянно покраснел. Наполеон только вздохнул: «Не волнуйтесь, юноша. Любой порядочный человек точно так же поступил бы. Я Мишелю скажу, что с вами все в порядке».

Петя ел, не поднимая головы - золотистый, ароматный суп с домашней лапшой, фаршированную курицу, медовый пирог. Они шутили, смеялись, Наполеон,  усадив дочь на колени, учил ее какой-то французской считалке. Петя, искоса посмотрев на кузину, увидел, как потеплели ее серые глаза: «Они совсем, как мои мама и папа. За руки держатся под столом. Они же…- Петя даже не ожидал, что скажет себе такое, - они любят друг друга. Господи, но как?»

Наполеон подмигнул ему и весело сказал: «Вы, юноша, прохлаждаетесь, вторую неделю, как мне Анна доложила, а я всю ночь в седле был. Поэтому позвольте откланяться. Только я, сначала, дочку спать отправлю».

Они ушли, и Петя услышал из приоткрытой двери красивый, низкий голос:

Dodo, l’enfant do,

L’enfant dormira bien vite

Dodo, l’enfant do

L’enfant dormira bientôt.

-Мне это мама пела, - вспомнил Петя. «Мне и Мишелю. Господи, но ведь он совсем рядом, а у меня есть пистолет…, И кинжал есть. Все можно  закончить, сразу же, - Ханеле коснулась его плеча и Петя вздрогнул.

-Не надо, - только и сказала она, стоя с холщовым полотенцем в руках. «Пожалуйста, не надо. Здесь, - она обвела рукой избу, - нет ничего этого».

Петя внезапно разозлился. Он поднялся и прошагал к окну: «А там есть! Есть, тетя Хана! Там десятки тысяч людей уже погибли, и еще неизвестно сколько погибнет. Из-за него, -  шепотом сказал Петя. «Из-за его…»

Ханеле пожала плечами: «Милый мой, разве нам спрашивать, для чего Господь создает то, или это? Если Бог захочет ему отомстить ,он отомстит, а нам, зачем в это вмешиваться?». Она убрала чистую посуду и Петя буркнул: «У меня уже рана не болит, затягивается. Давайте я вам завтра по хозяйству помогу, рыбы наловлю, что по плотницкому делу - тоже поправлю.  У меня руки хорошие, в папу».

-Спасибо, - улыбнулась женщина. Петя покраснел: «Тетя Хана…, Я знаю, вы ничего плохого никогда не говорите, мне папа рассказывал…»

Она все стояла, смотря на него. Женщина ласково заметила: «Любить тебя будут более жизни самой, и ты тоже, милый. Но не скоро еще, - Ханеле рассмеялась, - не скоро. И веру она твою примет, и за тобой  отправится -  хоть на край света».

Уже идя по дороге к мельнице, Петя все вспоминал, как, на мгновение, заледенели ее красивые глаза. Ханеле вышла во двор. Смотря ему вслед, женщина задумчиво покачала головой: «Нет, я чувствую  - не пришло еще время мести. Да и с дочерью своей я расстаться не могу».

Она видела снега, и острые, яркие, холодные северные звезды, видела качающуюся петлю, слышала женский плач, видела два креста, что стояли рядом на бедном, деревенском погосте. Она посмотрела в голубые глаза высокого, в нищенской одежде, старика, что брел по проселочной дороге. Тот,будто услышав что-то, остановился. Он повернул голову, и Ханеле увидела усталую, горькую улыбку. «Я ушел, - старик помолчал, - испугался. Думал, так для всех будет лучше. А получилось…- он вздохнул и развел руками. «Получилось так, что теперь из-за меня человек погибнет, и хороший человек. Но что делать. За детьми я присмотрю, обещаю, - он коротко склонил голову и пошел дальше. Ханеле заметила его широкие плечи, военную выправку и услышала ласковый шепот Наполеона: «Ты что замерла?»

-Видела будущее, - только и сказала Ханеле. Он, раскрыв объятья, велел: «Иди ко мне».  Он гладил ее по голове, не отрываясь друг от друга, они захлопнули за собой дверь бани. Было тепло, на деревянном полу были разбросаны подушки. Наполеон, тихо сказал: «Ты спи завтра. Ты устаешь, милая. Я с Аннет на рыбалку схожу, покормлю ее, а ты спи. Хоть до обеда, - он улыбнулся. Ханеле, прижавшись к нему, кусая губы, чтобы не заплакать, спросила: «Сколько еще?»

-Два дня, - он целовал мягкие, пахнущие травами волосы.

-Остерегайся воды, - проговорила Ханеле ему в ухо. Наполеон, неожиданно смешливо, ответил: «Я это понял давно, любовь моя».

Он устроил ее голову у себя на плече: «Мне так жаль, милая…, Твой отец, твоя мачеха…»

Ханеле вздохнула и прижалась к нему покрепче. Он провел рукой по стройной, горячей спине и, помолчал: «То, что ты видишь сейчас - ты просто не думай об этом. Спи. Тебе ведь тяжело. А я тебе эту песню спою, испанскую, хоть я испанцев, - Наполеон усмехнулся, - терпеть не могу».

-Она на ладино, - улыбнулась Ханеле. «А что я вижу - это еще не скоро случится». Он пел - о красивой девочке, что не будет знать ни горя, ни несчастий. Ханеле снилось  цветущее, гранатовое дерево, зеленая трава сада и ребенок, -  темноволосый, темноглазый, ребенок, что весело смеялся и делал первые шаги к отцу.

Ей снилась женщина, что лежала на узкой кровати, в бедной комнате, плача, кусая подушку, заглушая болезненный крик. Белокурые волосы рассыпались по холщовой наволочке, и она простонала: «Это Господь, Господь меня наказывает, за мой разврат, за мое лицемерие. Сказано же: «Осквернила землю блудом твоим и лукавством твоим».

Ханеле глубоко вздыхала во сне. Наполеон лежал, обнимая ее, слыша, как бьется ее сердце. Он вдруг попросил, непонятно у кого: «Сделай так, чтобы ей было легче, пожалуйста.  Ведь можешь ты».

А потом и он задремал - ощущая рядом ее тепло, улыбаясь, держа ее за руку.

Над мельницей уже занимался рассвет, сухая трава на дворе была побита белоснежным инеем. Петя, проснувшись, наскоро умывшись, повертел в руке пистолет. Он сунул оружие в карман  чистой, выстиранной сибирки - туда, где лежала икона. Перекрестившись , юноша пошел к дому Ханеле.

Они сидели на крыльце, наблюдая за ежом. Тот, озабоченно принюхиваясь, бродил по двору. Наполеон улыбнулся: «Вообще они молоко не пьют. Полакают, и все. У нас, на Корсике, они тоже жили, когда я ребенком был».

Дочка откусила от яблока - они у Ханеле были кислые, зеленые, но вкусные. Наполеон, забрав у нее огрызок, кинул его ежу. Тот покрутил носом и подцепил яблоко колючками. Хана весело рассмеялась: «Надо нам собачку завести, или котик. Да где же их взять, мы далеко ото всех живем. На Песах в Белосток поедем, в синагогу. Попрошу маму, может, котеночка обратно привезем».

Наполеон прижал к себе дочь: «Он точно молока будет просить. У меня собака была, там, на Корсике. Мы с ней на охоту ходили». Он поцеловал теплый лоб: «Позавтракали мы с тобой отменно, пора и на рыбалку». Он посмотрел на девочку - Хана была в теплой, шерстяной юбке, в бараньем полушубке и вязаной шапке. Наклонившись, как следует, завязав шарф у нее на шее, отец велел: «Только рукавицы принеси. Утро еще раннее, от реки холодно».