Петька, конечно, никуда не пойдет. Ему семнадцать лет, он только в наше инженерное училище поступил. Будет сидеть дома, и заботиться о матери.  Тео потеряла старшего брата, Дэниела. Он умер в Вашингтоне. Жена Майкла, Мэри, тоже умерла  - в Лондоне, родами, вместе с ребенком. О Пьетро вам уже, наверняка, написали.  Семья за ними присмотрит. Тео и Петр посылают вам поклон, и я тоже, милые мои. Живите там спокойно».

Степан вздохнул, убирая письмо. Лея вдруг сказала: «Что Рахели, это..., то, конечно, грех.  Рав Горовиц шиву по ней сидеть должен был, как в старые времена делали. Однако же, он хороший был юноша, хоть и родители у него...- Лея взяла руку мужа.  Степан, вдруг, подумал: «Я так и не узнал - может, он мой сын был. Или не мой. Да какая разница, все равно болит».

-Все равно, - продолжила жена, - никто такой смерти не заслужил. Может, Рахели замуж выйдет, все же не надо человеку быть одному.

Красивые глаза Леи заиграли смехом и она добавила: «Например, госпоже Горовиц - тоже замуж пора. Женщине еще тридцати не было». Она махнула рукой в сторону раскрытого окна: «Американка их не пропадет, она  девчонка еще, да и бездетная. А вот госпожа Горовиц...- Лея не закончила и со значением посмотрела на мужа.

Степан покраснел и развел руками: «Я, конечно, с равом Горовицем поговорю...»

-Не с ним надо, - жена все улыбалась. «Впрочем, - Лея удобно улеглась на кровать, - думаю, он скоро сам к тебе придет».

-Да кто? - все не понимал Степан и жена  шепнула: «Увидишь». Она  приподнялась на локте и озабоченно спросила: «Ты себя хорошо чувствуешь? Ты побледнел что-то».

-За Федю волнуюсь, - он привлек Лею к себе. От жены пахло выпечкой, - знакомый, домашний запах. Степан посмотрел на ее похудевшее лицо: «А ты?»

-С тобой рядом, - Лея положила ему голову на плечо, - хорошо. Ты не волнуйся, - Лея взяла его руку и поцеловала, - твой брат уже воевал. Он инженер, все же это не так опасно. Как Иосиф с Давидом -врачи.

-Поспим, - Степан обнял ее. Лея поняла: «Рядом с ним и боль пропадает». Они задремали. Степан еще успел подумать: «Состаримся вместе, увидим, как Исаак женится, как Циона  замуж выходит, как девчонки  под хупой стоят..., Господи, как мне тебя благодарить, что Ханеле спасла меня, что семья от меня не отвернулась, что Лею ты мне дал...»

Из сада доносились голоса детей - к Исааку пришли друзья. Они спали, держась за руки, вокруг был жаркий, летний  день, сияло солнце.  Весь Иерусалим погрузился в блаженный,  сладкий покой.

После авдалы, когда на небе уже сверкали крупные, яркие звезды, во дворе ешивы было шумно. Мужчины не спешили расходиться.

Бергер искоса посмотрел на рава Судакова.  Тот стоял, заложив руки за спину, в простой, черной капоте, разговаривая со своим сыном.  Шломо подумал: «Похожи они с Моше. Исаак, - он нашел глазами рыжую голову мальчика, - тоже весь в них. Он способный, все говорят. В деда, в прадеда..., - Бергер  услышал шепот рава Горовица: «Подойди к нему, прямо сейчас. А потом к свату, - Аарон усмехнулся, - здесь их трое, выбирай, кто тебе больше по душе. Впрочем, они все хороши».

Шломо помолчал: «Рав Горовиц, я хочу сначала с вашей дочкой поговорить..., Я знаю, не принято так...»

-Отчего же не принято, - хмыкнул Аарон. «Я тоже с женой своей покойной сам говорил. Только потом к ней сват пришел. Давай, давай, - он подтолкнул Бергера, - еще уйдут они».

Шломо тяжело вздохнул и направился к раву Судакову.

Они медленно шли по узкой, каменной улице. Степан, выслушав Бергера, улыбнулся: «Это не мне надо говорить, господин Бергер, а госпоже Горовиц. Что вы мне о девочках сказали, я вижу, - он остановился, - вы человек хороший, благочестивый, вырастите их, на ноги поставите...»

-Я только вечерами  учусь, - замялся Бергер, - у меня способностей не так много...

Степан погладил рыжую, с проседью бороду: «Мне почему-то кажется, что госпожа Горовиц рада будет». Он повел рукой: «Поверьте мне, еще лет пятьдесят, и здесь все изменится. Евреи будут руками работать. Как сын мой, как вы..., Вы словом с ней перемолвьтесь, а девочки, как ко мне приходят, хорошо о вас отзываются».

Бергер покраснел: «Вы, же их отец, рав Судаков...»

Они помолчали, вдыхая теплый ветер. Степан вспомнил ту ночь, когда Малка бежала вслед за ним по улице, умоляя не печатать пасквиль о ее отце. Он вообще мало что помнил из той жизни. Только тяжелые, серые тучи над Иерусалимом, шум дождя, и то, как отпустив Еву, он почувствовал внутри себя что-то странное, холодное, чужое.  Оно жило в нем,  и становилось все сильнее и сильнее. «Ханеле меня простила, - подумал Степан, - а ведь я дитя ее убил. Лея простила,  а ведь я так виноват перед ней был, что, казалось бы, вовек  этого не забудешь. Моше и Элишева простили, рав Горовиц, Малка..., Федя простил. Господи, пусть они все счастливы будут».

-Мне уже шестьдесят, - наконец, сказал Степан. «Рав Горовиц на два года меня младше.  Мы с ним оба будем спокойны, если о госпоже Горовиц и девочках  позаботятся».

-Всегда, - серьезно ответил Бергер, - пока я жив, рав Судаков.

Степан потрепал его по плечу: «Живите подольше. Спокойной ночи, господин Бергер, хорошей недели вам. Я еще прогуляюсь».

Шломо посмотрел вслед его широкой спине: «Вам тоже, рав Судаков, хорошей недели». Он засунул руки в карманы капоты. Поправив меховую шапку, Шломо велел себе: «Завтра, с утра, после молитвы. Рав Горовиц работать пойдет. Тебе, вообще-то тоже надо, но сначала - она».

Бергер шел домой и понимал, что улыбается. Он открыл дверь. Остановившись на пороге, оглядев гостиную, - маленькую, обставленную собственноручно сделанной мебелью, - Шломо пробормотал себе под нос: «Домик перестроить надо. Девочек много, не след тесниться. Может быть, еще дети появятся, - он почувствовал, что краснеет и вздохнул: «А если откажет госпожа Горовиц?»

-Когда откажет, - разозлился на себя Бергер, - тогда и будешь решать, что дальше делать.

Он подошел к распахнутым ставням. Ночное небо было чистым, ясным, сверкала луна. Он, присев на подоконник, закурив трубку, стал думать о ее темных, ласковых глазах.

У Стены было  пусто. Степан прижался лбом к теплым камням: «Здесь я Исаака Судакова и встретил. Господи, сколько лет прошло, а до сих пор помню, как он меня приютил. И Лею я тогда увидел. Ничего, если не станет меня,  о ней позаботятся. Моше взрослый уже. И о девочках  тоже».

Он поморщился - боль в спине стала сильнее. Раньше Степан не обращал на нее внимания, думая, что перетрудился на стройке, но сейчас боль стала постоянной, назойливой. Только рядом с Леей ему становилось легче. Он повернулся,  чтобы идти домой:  «За могилой Евы рав Горовиц ухаживать будет, можно не беспокоиться. За надгробием отца Корвино францисканцы присматривают. Хорошо».

Дома было тихо, все уже улеглись спать, жена сидела на скамейке в саду. Лея взяла его руку и прижалась к ней щекой. «Вязала, - смешливо сказала женщина, - а потом темно стало. Ночь такая красивая, что уходить не хочется». Он присел рядом и поцеловал ее в щеку: «Господин Бергер со мной говорил».

-Вот и славно, - отозвалась Лея. Они замолчали, глядя на величественное, звездное небо над Иерусалимом.

Малка, напевая что-то, накрыла стол к завтраку. Отец вставал еще до рассвета, окунался в микву, шел на молитву, и ел  уже в ешиве, перед утренним уроком.  Девочкам она разрешала поспать подольше.  «Саре десять уже, - вздохнула женщина, - лет через шесть,  и сватать начнут. Потом и всех остальных. Расходов столько будет - семь свадеб. Ничего,  девочки обеспечены, не голодаем, благодарение Богу. Хоть бы папа дожил до того, как они замуж выйдут».

Она заварила чай и вздрогнула - в парадную дверь постучали. Малка оправила платок. Выйдя в переднюю, женщина застыла на пороге. Он стоял, глядя на нее - высокий, с робкими, темными глазами. Малка  смутилась: «Господин Бергер..., Чем я обязана...»

-Он капоту надел, - поняла Малка. «Он обычно в ней только на шабат ходит».