-Госпожа Горовиц, - он откашлялся, - госпожа Горовиц..., Простите, что я так, без предупреждения. Мне с вами поговорить надо...

-Чай, - спохватилась Малка. «Свежий, господин Бергер. Девочки еще спят, не спустились к завтраку..., Вы в сад проходите, я дверь открытой оставлю».

Они сидели на резной скамейке. Бергер, пробормотав благословение, отпив чаю из серебряного стакана, собравшись с силами, посмотрел на нее: «Госпожа Горовиц..., Я с вашим отцом говорил, и к свату  я тоже схожу, прямо сегодня..., Вы только скажите мне, по душе ли я вам? Я знаю, я человек небогатый, мастерская у меня есть, дом..., Но я ведь не раввин, и способностей у меня мало..., Может, вы и не захотите...- он опустил голову.

Малка молчала, перебирая тонкими пальцами подол светлого, скромного платья. От нее пахло свежим хлебом. Бергер увидел на виске, под платком, немного темных, мягких волос. В маленьком ухе покачивалась серебряная сережка.

Птица присела на ветку гранатового дерева. Жаворонок разглядел их, -  внимательно, склонив голову,- и что-то запел.

-У меня девочки, господин Бергер, - наконец, шепнула Малка и зачем-то добавила: «Много. Семеро. Я вас старше, замужем  была..., Есть же девушки, молодые...»

-Все это совершенно неважно, госпожа Горовиц, - неожиданно решительно ответил ей Шломо. «Это у нас девочки, если вы согласитесь..., Я знаю, что их семеро.  Еще тогда посчитал, пять лет назад, как я вам дверь открыл, помните?». Он улыбнулся: «С тех пор я о вас и думаю, госпожа Горовиц. И буду думать всегда, до самой моей смерти.  О вас, и о дочках наших».

Птица все пела. Малка, сложив руки, покосившись на него, только опустила длинные, черные ресницы. «Я ведь краснею, - поняла она. «Как это будет..., Хотя Элишева мне говорила, объясняла..., Все будет хорошо, - внезапно рассердилась женщина. «Он ведь по душе тебе, давно уже».

-Да, - наконец, сказала Малка. «Я...я буду очень рада, господин Бергер».

-Спасибо вам, - еще успел шепнуть Шломо. Они услышали голос Сары: «Мамочка, господин Бергер! Мы уже умылись. Идите завтракать, мы за вами поухаживаем!»

Шломо посмотрел на Малку и увидел, что она улыбается. Он и сам улыбнулся.  Поднявшись со скамейки, подождав, пока женщина встанет,  Шломо ответил: «С удовольствием, Сара».

-Даже за руку ее нельзя взять, -  Бергер с тоской глядел на белое запястье, едва видное из-под глухого рукава платья. «Сегодня же к свату схожу.  Надо хупу ставить, на следующей неделе, хватит уже тянуть. Как я счастлив, я и не знал, что так бывает...»

-Я тоже, - одними губами сказала Малка. Когда они уже сидели за столом, старшая дочь лукаво спросила: «Господин Бергер, а почему вы так рано в гости пришли? До завтрака еще».

 Он подмигнул девочкам: «Потому, что сватался к вашей маме».  Малка ахнула, и девочки наперебой закричали: «Мама! Мамочка! Что ты сказала?»

-Сказала, что я согласна, - кивнула женщина. Сара прижалась рыжей головой к плечу матери: «Наконец-то!»

Элишева оправила вуаль на голове у Малки и присела рядом с ней: «Помнишь, что я тебе утром говорила, в микве? Не бойся ничего».

Малка только кивнула .  Элишева забрала ее из дома на рассвете. В микве, проследив за окунанием, подождав, пока Малка оденется, женщина  взяла ее за руку: «Что ты мне рассказывала, так помни, это все из-за того было, что рав Судаков болел. Сама знаешь. Не стесняйся, пожалуйста. Мудрецы нам не велели глаза закрывать. Смотри, - Элишева задорно рассмеялась, - трогай...»

Малка исподтишка взглянула на нее: «Она смелая…, Как мать ее, мне папа рассказывал. Ничего не боится, на юг ездит, в пустыню, одна, на коне…, А я?». Женщина вздрогнула и помотала головой, отгоняя видение. Черное, искаженное, нечеловеческое лицо опять нависло над ней.

Малка подняла голову: «А ты?»

Элишева сладко потянулась. Она была в простой, холщовой, по щиколотку юбке, в такой же блузе, из-под светлого платка чуть выбивались темные локоны . Женщина довольно ответила: «Конечно, дорогая моя. Я тебе больше скажу, -  она наклонилась и что-то шепнула Малке на ухо.

-Нескромно, - заалела женщина.

Элишева хмыкнула: «Это тебе говорю просто, чтобы знала ты. Рамбам, благословенной памяти, писал, что между мужем и женой ничего нескромного  быть не может». Элишева рассмеялась: «Я те же книги читаю, что и Моше, наслышана о таких вещах». Она обняла Малку: «Шломо твой на тебя насмотреться не может, все хорошо будет. Пошли, - велела она, - одеваться надо, к хупе, скоро женщины придут».

Малка выглянула во двор - там уже собирались люди, вечерело. Она увидела бархатный балдахин: «Тогда..., все так богато было..., Он триста человек пригласил, кормил их, все семь дней..., А я сидела наверху и плакала, от боли, от страха…, Он мне запретил пойти домой, увидеть папу, Батшеву..., И потом все время было больно, и больше  ничего».

Сейчас хупа была скромной.  Госпожа Судакова и другие женщины готовили стол, Малка даже не захотела шить новое платье. «Да зачем, папа, - улыбнулась она, - какая разница? Мне и так хорошо, а Шломо на все это  внимания не обращает».

Они, как и положено, не виделись неделю. Малка за это время успела послать ему подарок, вышитый мешочек для талита. Бергер передавал подарки каждый день -  с девочками. Шкатулку палисандрового дерева, красивый, серебряный гребень, маленькое, в резной, ореховой раме, зеркальце. И записки. Читая их, Малка только краснела - она и не знала, что можно писать стихи на святом языке.

Отец только улыбался. Сидя за столом, подождав, пока внучки уйдут спать, Аарон подмигнул Малке: «Я твоей маме тоже стихи послал. Песню, ее на ладино поют. О розе, что расцветает в мае».

-Мне ее Элишева пела, - Малка покраснела. «Она очень красивая, папа. А ты в маму сразу влюбился?»

-Как только увидел, - вздохнул Аарон. Дочь поднялась наверх, пожелав ему спокойной ночи. Он все сидел, глядя на трепещущие огоньки свечей: «Бывает и по-другому. Видишь человека, видишь, а потом понимаешь, что жизни тебе без него нет. Но не получилось ничего. И не получится, что уж теперь».

В дверь постучали. Элишева быстро обняла Малку: «Дядя Аарон пришел, благословлять тебя. А потом Шломо увидишь».

Она пропустила Аарона в комнату. Малка взглянула на отца: «Он с девочками сегодня побудет. Чтобы мы могли, ну...- женщина тяжело вздохнула и увидела за спиной Аарона жениха.  Бергер стоял, глядя на нее. Отец, наклонившись, тихо сказал: «Я люблю тебя, милая, будь счастлива», а Шломо, подняв вуаль, только сглотнул и прошептал что-то. Малка вдруг поняла: «Буду».

Все время, пока она стояла рядом с Бергером, под хупой, когда она слышала голос раввина, когда отец давал ей отпить из тяжелого, серебряного кубка, она улыбалась - уверенно.  Двор был разделен временной, деревянной стеной на женскую и мужскую половины. Когда начались танцы, Элишева крикнула женщинам: «Поднимайте ее!»

Малка  только ахнула. Девчонки запрыгали вокруг ее кресла. Госпожа Судакова, рассмеявшись, вручила ей связанные платки. Женщины захлопали в ладоши. Маленькая Циона, задрав голову, восхищенно сказала: «Как красиво!»

Лея подхватила внучку на руки и шепнула ей: «И у тебя так будет, обязательно!».   Малка увидела мужа - его тоже подняли на кресле. Расхохотавшись , женщина перебросила ему платки. Она ощутила на лице теплый, ласковый, летний ветер. Откинув голову назад, слушая пение мужчин,  Малка отчего-то подумала: «Раньше так не делали, с платками. И зря».

Муж улыбался ей. Малка, придерживая подол платья, нагнулась к танцующим женщинам. «Ближе! - жалобно попросила она.  Кресло оказалось совсем рядом с перегородкой, и Малка успела услышать его голос: «Я люблю тебя!»

-Я тоже! - крикнула она, и, краснея, оглянулась. Мужчины пели все громче и Малка успокоено вздохнула: «Такой шум, что никто ничего не разобрал. Нескромно, конечно, на людях это говорить».

Отец подозвал ее к перегородке и смешливо сказал: «Шломо уже как на иголках. Иди, милая. Через неделю переезжать начнем. Не волнуйся, Моше обещал, что до праздников они успеют ваш дом отремонтировать».