-Впрочем, если вы будете благоразумны, мы не станем печатать это объявление, - рав Судаков положил ладонь на бумагу, - не станем подвергать вас изгнанию из общины..., И работа у вас останется.

-Как мне надо проявлять свое благоразумие, рав Судаков? - смешливо поинтересовался Аарон.

Степан раздул ноздри. Он, сдерживаясь, проговорил: «Ваша старшая дочь наверняка станет вероотступницей, если уже не стала…Вы должны сидеть по ней шиву, и никогда больше не пускать ее на порог своего дома!»

Аарон поднялся. Отпив чаю, пройдя по комнате, рав Горовиц посмотрел на темные очертания гранатового дерева в саду.

-Это мой дом, рав  Судаков, - наконец, сказал он, - и я решаю, кого пускать на порог, а кого - нет. Моя дочь и ее семья, здесь всегда желанные гости. А вас я попрошу уйти, - твердо добавил Аарон. «Прямо сейчас».

-Ты потеряешь работу, - гневно ответил Степан, - у тебя не будет денег, тебя не пустят ни в одну синагогу, твои дочери не смогут выйти замуж…

Аарон пожал плечами: «В этом доме вся мебель  моими руками сделана. Я себя и девочек прокормлю, не волнуйтесь. А молиться я у Стены могу, - он рассмеялся,  - оттуда вы меня выгнать не сумеете».

-Так вот о благоразумии, - Судаков побарабанил пальцами по столу. «Моя жена, к сожалению, сошла с ума, - он вздохнул, - врачи утверждают, что она безнадежна. Я должен получить разрешение от ста раввинов, как вы знаете,  чтобы жениться еще раз. Но я уже сейчас могу подписать договор о помолвке…»

Аарон поднял бровь. Набив трубку, он чиркнул кресалом: «Мне Иосиф об этом говорил. Очень жаль, рав Судаков. Но какое отношение…»

-Я хочу жениться на вашей дочери, Малке, - прервал его Судаков.

Девочка  отпрянула и насторожилась. «Господи, - попросила Малка, - пусть папа согласится, пожалуйста!  Иначе папе никто не даст работы, мы станем нищими, Батшева не сможет выйти замуж…, И Рахели...- она ахнула, - неужели то, что он сказал - правда? Развратничала…- Малка почувствовала, как горят ее щеки.

-Вон отсюда, - донесся до нее голос отца. Рав Судаков зло сказал: «Ты будешь жить на подаяние, а твои дочери станут шлюхами для идолопоклонников! Ты еще пожалеешь об этом!»

-Вон, - повторил отец. Дверь распахнулась, и Малка шмыгнула наверх.

Она ждала, прижавшись к стене, чувствуя, как колотится у нее сердце.  Отец закрыл дверь. Девочка быстро спустилась в переднюю. Рав Судаков уходил вниз, по улице. Малка, как была, в одних чулках, выскочила следом.

-Рав  Судаков! - умоляющим голосом сказала Малка. «Рав Судаков, постойте…»

Он обернулся - темные глаза девочки были полны слез. «Рав Судаков…- она шмыгнула носом, - я согласна выйти за вас замуж, согласна. Только, пожалуйста, не надо ничего печатать о папе. Ему и так тяжело, мама умерла…Он у нас хороший, очень хороший, и Батшева еще маленькая…, Я согласна».

В серебристом блеске луны его глаза мерцали холодом. «Я вижу, ты праведная дочь Израиля, Малка, - ласково сказал он, - ты заботишься о своем отце. И будешь заботиться о муже».

Она только кивнула, всхлипнув: «Пожалуйста…»

-Конечно, - улыбнулся рав Судаков. «Твой отец еще раскается, увидит греховность своих путей, вернется к истинной Торе. Но мы его простим, на этот раз. Ты приходи завтра в ешиву, с утра, подпишем договор о помолвке».

Малка все стояла, глядя на него. Потом, отойдя на шаг, не отрывая взгляда от его глаз, она прошептала: «Хорошо, рав  Судаков».

-Иди,  - велел он, показывая на раскрытую дверь . «Завтра встретимся, Малка».

Она побежала  к дому. Степан, усмехнувшись, надевая шапку, довольно сказал себе: «Все  устроилось».

Ханеле подошла к окну и услышала слабый голос мачехи: «Авраам..., Где Авраам? Где мой муж?» Сзади раздался шорох и Ханеле вздохнула:

-Мама Лея, ложитесь, пожалуйста. Помните, что Иосиф сказал - не надо волноваться, не надо расстраиваться. Папа в ешиве, как всегда. Сейчас я вам дам лекарство, вы поспите, а потом я воды согрею, помою вас, волосы постригу…Шабат же, - ласково улыбнулась девушка.

Она окинула взглядом комнату - раньше тут жил Моше. Кроме узкой, скромной кровати, и рабочего стола с табуретом в ней ничего не было. Отец велел перевести мачеху сюда, и навесить замки на ставни  и входную дверь. Ханеле оглянулась - Лея быстро ходила по комнате, бормоча что-то, сжав красивые, длинные пальцы. Темное, просторное платье шуршало, укрытая платком голова была опущена вниз.

-Ничего острого, колющего, режущего,- вспомнила она голос Иосифа, - никакого стекла рядом с ней, ничего опасного, и постоянный надзор. Эту болезнь еще древние греки описывали, - он помолчал, - временами она будет возбужденной, начнет быстро разговаривать, будут блестеть глаза…, Потом такое состояние сменится подавленностью и апатией. Главное, чтобы в периоде мании она не совершила какого-то непоправимого поступка, поэтому тебе придется за ней все время следить.

Он присел к столу и начал писать в тетради: «Будешь давать ей этот успокоительный сбор, три раза в день. Надеюсь, что рано или поздно она оправится, - Иосиф отложил перо и развел руками. Он помолчал: «Хороший уход за такими больными творит чудеса. Им важно жить в семье, видеть, что о них заботятся…»

-Я буду, - твердо отозвалась Ханеле и спросила себя: «А потом? Я хотела уехать,  с маленьким…, Но в следующем году мама Лея выздоровеет, обязательно». Она подошла к мачехе, и, взяв ее за руку, замерла. «Нельзя говорить дурные вещи, - напомнила себе девушка. Улыбнувшись, она встряхнула головой: «Ложитесь. Я вам Псалмы почитаю, а потом  поедим».

Она устроила мачеху в постели, - Лея только беспрестанно что-то бормотала. Раскрыв книгу, отогнав видения, Ханеле начала читать - напевным, красивым, высоким голосом.

Малка робко оглянулась - во дворе ешивы никого не было, занятия давно начались. Утро было уже жарким. Она вспомнила веселый голос отца: «Милая, я на работу, а вы с Батшевой не скучайте. Вечером пораньше приду, помогу вам убраться, а завтра Шабат - погуляем все вместе».

Малка подождала, пока отец уйдет, и строго велела сестре: «Мне на рынок надо, а ты за супом присматривай. Вернусь -  позанимаюсь с тобой».

-Я игрушки принесу, - Батшева взбежала наверх, в спальни. Девочка расставила на кухонном столе искусно вырезанных из дерева зверей - коров и овец, лошадей, попугаев, ягуаров и крокодилов. Малка взяла крокодила, и, погладив его хвост, улыбнулась. «С ним еще тетя Ханеле ребенком играла, - вспомнила девочка. «Господи, папа рассердится, когда узнает…, Но я это для него делаю, для Батшевы…, - она  оправила свой холщовый передник: «Я скоро».

Малка взглянула на пристройку, где был кабинет отца, и замялась на пороге ешивы. «Папа из-за стола встает только, чтобы на молитву сходить, - вздохнула девочка. «Он меня не увидит».

Внутри было тихо, откуда-то из-за стены доносился гул голосов.

-Малка, -  девочка увидела рава Судакова.

Он стоял на лестнице - высокий, широкоплечий, в черной капоте и собольей шапке. Он коротко улыбнулся и велел: «Поднимайся».

Малка осторожно вошла в большую, чисто прибранную комнату. По стенам блестели золотом корешки книг, за столом сидело двое - тоже в меховых шапках. Она прикоснулась пальцами к мезузе и низко опустила темноволосую голову.

Один из сидящих поднялся и гнусавым голосом, быстро, проговорил: «Сейчас мы зачитаем текст, потом вы оба, - он кивнул раву Судакову, - подпишетесь, и мы тоже - как свидетели».

Он читал, торопясь. Малка слышала только отдельные слова: «Вступить в брак, по истечении трех лет, в случае разрыва помолвки виновная сторона обязана уплатить компенсацию в размере…, - она вздрогнула - сумма была огромной. Малка и не знала, что у кого-то есть такие деньги. «Только у дяди Меира, наверное, - горько подумала девочка. «Все равно - если я разорву помолвку, рав Судаков выбросит папу из общины, ему придется идти побираться…, И Батшева, ей только восемь лет...»

Рав Судаков расписался. Положив перо рядом с чернильницей, он со значением посмотрел на Малку. Та подошла к столу. Сдерживая слезы, девочка сказала себе: «Это ради папочки, я не могу, не могу, чтобы он страдал…»