Он оплатил счет и забрал футляр: "Ваш конкурент, наверное, локти кусает. Но я бы к нему и не пошел, к этому еврею. У вас, я смотрю, в Чарльстоне все кишит сынами израилевыми".

Ювелир только вздохнул и закатил глаза. Дэвид покровительственно потрепал его по плечу: "У меня весной родится внук. Приеду, куплю что-нибудь в подарок для невестки".

Уже выходя из лавки, он остановился: "Мальчик так никогда и не узнает, что я его отец. Ладно, воспитывать его все равно — я буду, не Мэтью. Ничего страшного, пусть считает меня дедом. Надо будет завещание изменить, в его пользу, а то Мэтью, — Дэвид поморщился, — промотает все на свои забавы. Да и не останется он тут, наверняка, в Старый Свет уедет. Так будет правильно, а Марту — в опекуны. У нее голова хорошая, только приумножит мое богатство".

Улыбнувшись, сев в седло, Дэвид сказал жеребцу: "Сейчас в порт заглянем, ненадолго, а завтра уже и домой!"

— Вот только это ожерелье пусть и наденет, — Дэвид пришпорил коня, — и больше ничего. Ей пойдет, — он вспомнил бронзовые волосы, рассыпанные по плечам, чуть подрагивающие, белые веки, темные ресницы и запах жасмина, что стоял в ее опочивальне.

Дэвид повертел в руках плеть: "Надо сегодня женщину взять. Хотя бы эту, что Диббл продает, а то я две недели уже, как из дома уехал, и еще долго туда добираться".

Он отдал коня слугам и зашел в высокие ворота аукционного двора.

Хаим сидел в углу зала, опустив глаза, не глядя на возвышение, рядом с которым стояла трибуна. Диббл уже продал трех темнокожих девушек, — их выводили на помост обнаженными.

— Вот за эту я буду торговаться, — услышал Хаим шепот впереди.

— За шестилетнюю девчонку? — удивился кто-то. "Ее же Бог знает сколько кормить надо, а пользы от нее пока никакой".

— Я не для себя, — усмехнулся изящно одетый мужчина. "Заказ, сами понимаете. Люди с такими вкусами предпочитают не демонстрировать их прилюдно".

Хаим положил руку на пистолет в кармане сюртука. Юноша сжал пальцы: "Терпи. Ты тут не для этого".

Он посмотрел на маленькую мулатку. Девочка стояла, опустив голову на помосте. Раздался тягучий голос Диббла: "Продано за пять сотен долларов господину под номером "8".

— У всех номера, — подумал Хаим, — тут и фамилий-то не говорят. Темно, как в склепе, все ставни закрыты. Мистер Дэвид, если тут появится, никогда в жизни меня не узнает.

Дверь сзади тихо отворилась. Черноволосый мужчина опустился в кресло рядом с ним и взял рукописную афишку: "До вот этой "Жемчужины" не дошли еще?"

— И не пересесть, — понял юноша. Откашлявшись, он ответил: "Нет, вот сейчас, будет".

— Ну, так я вовремя, — хохотнул мужчина. От него пахло кельнской водой и табаком. Дэвид Бенджамин-Вулф раскинулся в кресле. Прикурив от свечи, он выпустил клуб дыма: "Двадцать три года и девственница. Rara avis".

Хаим поднял голову и увидел сияющий, неземной блеск ее кожи. Черные волосы отливали вороновым крылом. "Не смотри, — велел себе он, краснея, отводя глаза. "Нельзя, это грех". В глубоком вырезе рубашки была видна высокая, белая, как молоко, грудь.

— Бедра узковаты, — его сосед сплюнул на пол. "И задница могла бы быть круглее, но да, — Дэвид помахал табличкой с номером, — она хороша.

— Тысяча долларов от номера "пять", — улыбнулся Диббл. "Кто больше, джентльмены?"

Хаим потянулся за табличкой.

— Тысяча двести пятьдесят — голос Диббла был похож на мед. "Этот юнец, пожалуй, обойдет мистера Дэвида, — подумал аукционист. "Немудрено — по лицу видно, что он совсем голову потерял".

Когда ставка дошла до шести тысяч, Дэвид сердито решил: "Хватит. Еще и девку эту лишним ртом навязывают. Пусть мальчишка покупает. Интересно, откуда у него столько денег? Наверное, какой-то британский офицер, из богатых".

Диббл три раза, громко стукнул молотком: "Продано за шесть тысяч долларов номеру "два", господа. Благодарю вас за прекрасный аукцион, встретимся в следующем месяце".

Двери зала распахнулись. Высокий человек в алом мундире, следуя за нарядом солдат, велел: "Всем оставаться на своих местах!"

— Покиньте зал, майор Вильямсон — холодно отозвался Диббл, сходя с трибуны. "Это мероприятие проводится по приглашениям. Оно уже закончилось, в любом случае".

Майор прошел в центр зала и громко спросил: "Кто здесь мистер Хаим Горовиц?"

Диббл усмехнулся, собирая бумаги: "Мы предпочитаем номера, майор. Для сохранения коммерческой тайны, знаете ли".

Дэвид повернулся и внимательно посмотрел на своего соседа. "Ах, вот оно как, — протянул плантатор, — я же его помню, этого дружка Дэниела. Без кипы сюда пришел, прячется. Вот же эти патриоты, — лицемер на лицемере. Одной рукой пишут статейки об ужасах рабства, а другой — покупают рабынь. Дэниел тоже, держу пари, с Тео живет".

— Мистер Хаим Горовиц, — мужчина лениво поднялся, — сидит рядом со мной. Вот этот светловолосый молодой человек, майор. Уж не тот ли это Хаим Горовиц, который — Дэвид почесал бороду, — при осаде Бостона три дня героически заменял командира своим подразделения, а? Капитан Континентальной Армии, — он наклонился к застывшему в своем кресле Хаиму: "Что, на севере постыдились себе шлюху выбирать, капитан? К нам приехали, думали, — не узнаем мы вас?"

— Стрелять нельзя, — отчаянно подумал Хаим, вставая, чувствуя тяжесть пистолета в кармане. "Я еще не отдал деньги, не подписал бумаги…"

Он взглянул на возвышение, — Эстер держала за руку девочку, смотря прямо на него — черными, мерцающими в огоньках свечей глазами. Хаим услышал голос Диббла: "Сделка еще не закончена, майор Вильямсон, позвольте…., - он бесцеремонно отодвинул британца и велел Хаиму: "Пойдемте в мой кабинет, стряпчий ждет".

— Этот человек подозревается в шпионаже! — возмутился Вильямсон. "Вы не имеете права…"

— Очень даже имею, — Диббл подтолкнул юношу к двери. "Хоть бы он был приговорен к смертной казни — по законам Южной Каролины, майор, это не имеет никакого значения. Даже заключенные могут владеть рабами. Я несколько таких лично знаю, — Диббл улыбнулся, показав мелкие, острые зубы. Он сердито шепнул Хаиму: "Ну, что замерли? Дайте мне уложить ваше золото в шкап, подпишите нужные бумаги и проваливайте на все четыре стороны. У меня под окном кабинета лошадь привязана".

Хаим только кивнул головой, глядя на потное лицо Диббла. "Я не люблю аболиционистов, — едва слышно сказал аукционист Хаиму, выйдя в коридор, — но британцев я люблю еще меньше. Только вам придется через стену перескочить, ворота закрыты".

Вильямсон, что шел вслед за ними, принял от солдата наручники: "А ну стойте!"

— Ему подписаться надо, — обернулся Диббл, — вот все сделает, и наденете на него кандалы. Прошу вас, — он распахнул дверь кабинета и крикнул слуге: "Приведите сюда Жемчужину с девчонкой! Стряпчий должен удостовериться, что это они!"

— Я тоже буду присутствовать — британец решительно шагнул внутрь.

— Будьте моим гостем, — поклонился Диббл и приказал невидному, в черном сюртуке, мужчине: "Оформляйте бумаги".

— Принято от мистера Хаима Горовица, — стряпчий пролистал массачусетский паспорт, — врача, проживает: Бостон, Бикон-хилл, собственный дом, в уплату за рабыню по имени Эстер, называемую "Жемчужиной" и ребенка женского пола трех лет от рода, Констанцу — шесть тысяч долларов.

Хаим снял с плеча кожаную суму и водрузил ее на стол.

— Будете пересчитывать, мистер Диббл? — осведомился стряпчий. Аукционист услышал тяжелый вздох прислонившегося к стене майора Вильямсона и махнул рукой: "Давайте остальные бумаги".

Эстер стояла, прижимая к себе Констанцу. Девочка шепнула: "Тетя, а где мистер Горовиц взял такие большие деньги?"