Энни подняла голову от мешка, где лежала засыпанная солью, рыба и ахнула — на горизонте виднелся корабль.

— Смотрите, миссис Браун, — сказала девушка, — медленно, разборчиво, — это, должно быть кузен моей мамы, капитан Кроу, он вернулся, чтобы забрать нас домой.

Узкие глаза эскимоски на мгновение похолодели, и она, поглядев на сына, что лежал у нее в перевязи, повторила: «Домой, да». Энни оглянулась на сестру — Марта сидела на шкурах, возясь с какими-то костями. Собака, что лежала рядом, насторожилась и зарычала.

Марта, даже не отодвинувшись, весело проговорила: «У!». Пес залаял, и, подбежав к Энни, уцепившись зубами за край ее парки, потянул девушку в сторону шкур.

— Медведи, — спокойно сказала миссис Браун. «Чует». Она отчего-то вздохнула, и добавила:

«Большая лодка, красивая».

Энни подхватила сестру и помахала рукой шлюпкам, что медленно шли к берегу, по узкой промоине во льду.

Джон Гудзон посмотрел на девушку, что стояла на берегу, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал:

— Господи, в октябре. Поверить не могу, что у нас будет дочка. Вот как Марта. Или сын. Все, хватит. Завтра же пойду к Мэри и все ей расскажу. Мы же с Энни любим друг друга, что тут плохого? А повенчаться в Англии можно, вот, как приедем, сразу и обвенчаемся. Был бы жив папа, было бы легче, конечно, я бы с ним поговорил, — юноша вздохнул и вдруг заметил пристальный взгляд внимательных, голубых глаз.

— Ну, тут понятно все, — Волк усмехнулся про себя, увидев лицо юноши, и, подождав, пока шлюпка достигнет мелководья, сказал: «А ну-ка, дорогой капитан Кроу, не станем же мы позволять женщинам выходить на лед, он тут слишком тонкий».

— Да я бы сама, Майкл, — запротестовала Мэри, — не в первый раз ведь.

— Мне, — ответил Волк, выбравшись из шлюпки, поднимая ее на руки, — будет приятно, миссис Мэри.

— Просто «Мэри», — сказала она тихо, и, лукаво добавила, вполголоса: «Михайло Данилович».

А сапоги у вас хорошие, из тюленьих шкур, не промокнут».

Мужчина поставил Мэри на землю и рассмеялся: «Энни! Какая ты большая стала! А это сестра твоя?

Мэри взяла дочку на руки и спросила: «А как вы увидели, что это девочка, Майкл?»

— А я, Мэри, — мужчина наклонился и поцеловал Энни, — сразу понял. Глаза-то у нее, — он ласково погладил Марту по щечке, — как у ее бабушки, других таких на свете нет». Он убрал со лба младенца бронзовую, выбившуюся из-под капюшона прядку, и добавил: «Вот, и волосы такие же. Мартой зовут?»

— Конечно, — улыбнулась женщина и громко крикнула: «Господа, нам надо отнести каяки в кладовую и поставить палатку для капитана Кроу и его жены, пойдемте!»

— Энни, — Констанца обняла ее, — Энни, милая, как я рада тебя видеть!

Девушка благоговейно положила ладони на живот Констанцы и сказала: «И как ты не побоялась к нам плыть! Скоро ведь уже?»

— Через неделю, — безмятежно отозвалась женщина и, улыбнувшись, добавила: «Ну, я же с Николасом, чего мне бояться?». Она помахала рукой мужу, что, вместе с матросами, разгружал шлюпки, и, вдруг, пристально посмотрев на Энни, погладила по голове подбежавшего пса: «А это Тунерк. Он сначала с вашими собаками подерется, а потом найдет тут свою любовь. Ну, или несколько. Как в Гренландии было. Пошли, — Констанца кивнула на берег, — прогуляемся».

Энни испытующе посмотрела на нее, и, ничего не ответив, вскинув голову, засунув руки в карманы парки, — кивнула.

Браун вытащил на берег бочонок с ромом, и, отерев пот со лба, увидев жену, что стояла на серых камнях у ручья, смотря куда-то вдаль, подумал: «Ну вот, теперь и выпивка есть, и табак — следующая зима не страшна».

Эскимоска вдруг повернулась, и, поправив перевязь, медленно, неуверенно сказала:

«Большая лодка уйдет, и мы уйдем. Туда, — она показала рукой на запад, — к нашим людям».

— Сдурела, никак, — пробормотал себе под нос Браун. Подойдя к жене, повернув ее к себе, наклонившись, раздельно, внятно он ответил: «Большая лодка уйдет, а мы — останемся.

Будем жить тут».

— Там твой народ, — упрямо сказала женщина. Ребенок захныкал и Браун, положив руку на голову сына, вздохнул:

— Сколько раз тебе говорить, Салли. Ты — мой народ, и Джейми, — он обнял их, вместе, и рассмеялся, — тоже. А тут, — Браун поднял глаза к высокому, прозрачному небу, в котором развевался флаг, — тут земля Англии, наша земля. Наш дом. И так будет всегда».

Жена помолчала и обиженно сказала: «Не Салли. Сиалук».

— Капелька дождя, — вспомнил Браун. «А маленького Уналак зовут. Западный ветер».

— Это все равно, — он поцеловал маленькое, смуглое ухо, что виднелось из-под мехового капюшона парки. «Пойдем, — он взвалил на плечо бочонок, — там такой еды привезли, что ты и не пробовала никогда. Бекон, например. И сыр тоже».

— Сыр? — жена подняла бровь.

— Из молока делают, — объяснил Браун.

Сиалук в ужасе помотала головой: «Это нельзя, взрослым нельзя молоко, только детям».

— Ну, немножко можно, — рассмеялся Браун, и они, рука об руку, стали подниматься наверх, на холм.

Энни посмотрела им вслед, и, повернувшись к Констанце, изумленно спросила: «Но как ты поняла?»

— Рыбак рыбака видит издалека, — темные глаза женщины заиграли смехом. Она подняла какой-то камешек, и, бросив его в прозрачную, быструю воду ручья, улыбнулась: «У меня такие же круги, были, темные. Тошнит тебя?»

Энни подышала и сердито ответила: «От сырого мяса. А тут его каждый день видишь. Два месяца уже, — она опустилась на берег ручья, и уронила светловолосую голову в колени.

— Пойди и скажи маме, — Констанца присела рядом, и, обняв девушку, побаюкав ее, проговорила:

— Тебе так повезло, Энни, у тебя есть мать. Я ведь без нее росла. Папа Джон, конечно, все для меня делал, и миссис Марта — тоже, но все равно…, - она вздохнула и добавила: «Это ведь мама. Она поймет. Вы же с Джоном любите друг друга, чего тут бояться».

Энни высморкалась, и, вымыв пальцы в ручье, найдя руку Констанцы, проговорила: «Любим, да. Только я не хочу маму бросать, и уезжать отсюда, ей одной с Мартой будет тяжело. Вот если бы нам можно было остаться!

— А твоя мама разве не собирается в Англию? — удивилась Констанца.

— Нет, конечно, — покачала головой Энни. «Она сейчас на юг ездила, к индейцам, теперь у нас с ними вечный мир, и с теми, кто на западе живет — тоже. Маму тут зовут Нанук, ну, белая медведица, ее другие вожди признали, ей нельзя бросать поселение. Тем более, она следующим летом, как Марта подрастет, в экспедицию пойдет — исследовать берег, который дальше лежит, наносить его на карту».

— Ну, это и Николас может сделать — заметила Констанца, поднимаясь, помогая Энни встать.

«Так что отправляйся к маме, все ей скажи, и венчайся со своим Джоном».

— А ты? — вдруг спросила Энни, глядя на живот женщины. «Я же помню, ты не хотела венчаться? А как же дети, они ведь будут незаконнорожденными».

— Ничего, — Констанца усмехнулась, и свистом подозвала Тунерка, что лаял на тюленей, — я тоже была незаконнорожденной. А потом стала леди Холланд. Так что с нашими детьми все будет хорошо.

Пес сел на задние лапы, и подняв глаза к небу, зарычав, оскалившись — провыл что-то.

— Медведи, — подумала Энни, идя вслед за Констанцей к лагерю. «Собаки сегодня целый день беспокоились».

— А, вот и палатку поставили, — заметила женщина, приложив ладонь к глазам. «Ну, теперь надо обустраиваться, хоть и ненадолго мы здесь, а все равно — колыбель понадобится, да и на корабль ее потом взять можно».

— А вы мальчика хотите, или девочку? — вдруг спросила Энни, когда они уже подошли к палатке. «Наверное, мальчика, это же у тебя первое дитя».

— Второе, — подумала про себя Констанца, и, откинув полог из оленьей шкуры, твердо ответила: «Будет мальчик».

Волк подошел к откосу холма. Вокруг — сколько хватало взора, простиралась плоская, едва освободившаяся от снега тундра, в бирюзовом, пустынном море были видны белые вершины айсбергов, сверху, из прозрачного, наполненного полуденным солнцем неба доносились клики птиц.